Я оглянулась: он тоже сел, сильно сутулясь. Икари-кун оглядывался, словно попал сюда впервые — с любопытством и непониманием. Шутка получилась смазанной: он боялся.

— Это должен быть чей-то мир. Или ваш, или мой.

Синдзи зажмурился, ущипнул себя и снова открыл глаза, невесело рассмеялся:

— Не получилось. Ладно, значит, или вы у меня в гостях, или я?

— Да.

— А уточнить никак нельзя? Очень хочется подробностей, — сказал Икари-кун.

Я присмотрелась к нему: Синдзи прятал свое откровение за улыбками и шутками. Он по-прежнему шел по грани, он все так же не спешил на ту сторону.

— Можно.

— Как?

— Нужно постараться убить друг друга.

Синдзи сжал губы и сощурился:

— Спасибо, я уже пробовал вас убить. Вместо этого узнал, что мою мать сожгли ядерным взрывом. Вы так защищаетесь, да?

Я нахмурилась: он все видел, но ничего не понял.

«А что он мог понять?» — подумала я. Я ведь сама рассказала ему, как убиваю Ангелов: их же воспоминаниями, замешанными на моей отраве. В небе стало темно. Я сидела под беременным небом, стискивая колени, смотрела в глаза Икари-куну и знала, что ничего не смогу объяснить.

Просто слов не хватит. Всех слов мира.

— Знаете, здорово — так уметь, — зло сказал Синдзи. — Чтобы человек сам себя сожрал от одного твоего прикосновения. Это экономит ядерные бомбы. Вы всех так ненавидите?

Я? Ненавижу?

— Или только меня — вашу замену? Думаете, я напрашивался на ваше теплое место? На вашу гребаную очередь в могилу?! Да я бы хоть умер от рака — как тридцать процентов людей, а не… Не…

Он запнулся. Подбирая слова, а я чувствовала на щеках воду. Пошел мелкий дождь. Он был сразу повсюду — мелкая осенняя взвесь, — и в степи стало прохладнее. Синдзи мазнул по лицу и посмотрел на ладонь.

— Теперь еще и дождь, — обиженно сказал он. — И сны эти о вас дурацкие.

Дождь, сны — и мне казалось, я знаю, в чьем микрокосме мы сейчас.

— Сны?

— Сны. Всегда вы, и всегда отвратительно. Больница, грязь, кровь, — он помотал головой, разбрызгивая крупные капли. — Боже, что за дерьмо у меня в голове!

«Каору, — подумала я. — Каору, я тебя ненавижу».

В небе что-то вздрогнуло, и я увидела гром.

— «Дерьмо в голове», — повторил Синдзи и рассмеялася, сжимая виски. — Не дерьмо — обычная опухоль, а я сам — обычный Ангел. Может, эти сны — они из вашей памяти, Рей? Может, это все было и в самом деле? Вас возили по полу, вытирая вашу же рвоту — было? Ноги раздвигали за таблетку — было? Вы вдвоем с каким-то говнюком мучали других больных — а это было?! Может…

Он задохнулся и опустил взгляд. В его груди зарастала сквозная рана — нет, просто дыра: без крови, без обломков костей. Меня колотило, но я смотрела, как затягивается эта дыра. Смотрела поверх ствола пистолета.

— Это… Это что? — спросил он.

Я едва слышала Синдзи сквозь дождь. Я едва слышала все за ударами своего сердца.

— Это значит, что я в вашем мире, — сказала я.

Свой голос я тоже едва слышала. «Я стреляла в него». Я словно бы видела, как между нами — образы его снов, подарков Нагисы Каору. Я видела бледное спокойное лицо — всегда спокойное, какой бы ад ни творился вокруг. Свое лицо.

Каору сводил с ума Синдзи, но достал меня. Капли дождя висели в воздухе, как подвешенные на лучах света, и вдруг стало ослепительно светло. День вернулся сразу весь, без перехода, без разбегающихся туч.

День вернулся. Капли — остались.

— Вы… Вы в меня выстрелили!

— Да.

— Если бы я… — Синдзи сглотнул. — Если бы мы наоборот?.. В вас? Внутри вас?

— Нас вернуло бы в реальность, — сказала я, глядя ему в глаза. — Вам было бы очень больно.

Я держалась за эту мысль — только она и была настоящей, только она и была надежной. Икари-кун не мог придти в себя, он смотрел, как я опускаю оружие, вел взглядом зрачок ствола, и я поторопилась развеять пистолет. Только тогда он выдохнул и сел — почти упал на землю.

— Я… Вы… — он потер грудь, поморщился. — Я наговорил лишнего, да?

«Немного. Совсем».

— Просто, знаете, Аянами, нас тогда сняли с уроков и повели в бомбоубежище — за два дня до того, как приехал отец. Сказали, большая авария, но все уже тогда шептались, понимаете? Ядерный гриб, понимаете? Я сидел в бомбоубежище, слушал, как Китаро и этот, как его? Кейма, что ли? Я слушал, как они сговариваются сбежать, а сам думал, а вы в это время все видели…

Он наконец поплыл — плакал по-настоящему. От жалости к себе, по матери, по непрожитым годам с нею и с отцом. Я все ждала, когда он обвинит меня в этом, когда вспомнит, на кого тратил время Икари Гендо, пока его сын собирал рюкзак и искал на карте интернат «для дебилов». Я смотрела на него сверху вниз, и снова шел дождь, он плакал со своим хозяином. Я ждала — непрошенная гостья в его жизни.

То есть, прошенная, но не им.

Он иссяк, он молчал и смотрел на меня, а я совершенно не знала, как поступить в этой ситуации. «Сядь рядом, Рей, — подумала я. — Сядь и обними его. Все ты знаешь». Мой внутренний голос напомнил мне Аску и Кадзи разом — а еще я подумала, что Икари-куну может быть гадко.

Он видел то, что показал ему Каору.

— Икари, — позвала я. — Те сны, о которых вы говорили…

Синдзи помотал головой:

— Я болен, Аянами. Я больной извращенец, простите меня, пожалуйста. Я, наверное, не так понял что-то из вашей памяти. Помните, у нас разные метафорические коды?

Я кивнула. И я сама не верила, что собираюсь возражать.

— Помню. Это не сны. Точнее, не ваши сны.

Ты не поверишь, Икари. А если поверишь, то я или стану прошенной гостьей, или уйду.

Все просто.

— Аянами…

— Помолчите. Каору появился в моей жизни…

Мы сидели в моем кабинете и смотрели друг на друга. В глазах Икари еще отражалась степь, а свет из окна казался тусклым, ненастоящим — как и весь мир по эту сторону.

— Спасибо за анализ урока, — сказал Синдзи. — И вообще, за все.

— За все?

— За то, что вы пришли.

«Мне нужно много обдумать, — говорил его взгляд. — Мне тяжело с вами».

Но я услышала главное — вернее, не услышала то, чего боялась: он не попрощался сразу, не сбежал, не ушел.

«Если ты будешь хорошей девочкой, Рей, он тебя пожалеет».

На этот раз я будто услышала Каору.

Хватит. Я — это я, и только. Позже я пойму, что мы обменялись ужасными вещами: он показал мне обиженного и несчастного ребенка, я ему — безразличную игрушку, куклу. Позже я пойму, что мы, наверное, поторопились.

Позже, пожалуйста. Пускай это будет позже.

Он отпустил мою руку только у входа в медицинский кабинет.

— Вы уверены, что дальше сами?

— Да. До завтра.

Икари-кун удивленно заглянул мне в глаза:

— До завтра?

— Я думаю, вам нужно время, Икари.

— Нужно, — согласился он и кивнул. — Очень нужно, Аянами. И мне, и вам. Только есть ли оно у нас?

— Есть, — сказала я.

Я верила в слова его отца, Икари Гендо, как верила всему, что он делал. Верила — но имела в виду не это. Синдзи и я, я и Синдзи провели годы в его микрокосме, мы вылили друг на друга ведра воспоминаний, мы резали друг друга своим прошлым. Я даже выстрелила в него.

В реальном мире прошло около полутора минут.

— Есть, — повторила я и пожала ему руку. — До завтра, Икари.

Он без слов поцеловал меня в щеку, мир взорвался — и высвободил степь.

— Простите меня, я на секунду, — быстро сказал Синдзи. — Вы правы, я должен многое обдумать, но вы только не сомневайтесь: я не убегу.

— Не убежите?

Щека горела, и я едва стояла на ногах.

— Нет. Вы прожили ужасную жизнь, да, мне страшно, но с вами что-то не так. Вы выросли слишком хорошей, Рей.

«Слишком хорошей, — подумала я, стоя у двери кабинета Акаги — Я — хорошая». И, уже открывая эту дверь, я поняла, что Икари-кун сразу же нарушил свое обещание: он убежал, боясь того, что я скажу что-то в ответ на его теплое признание.