Николай пребывал в несколько раздраженном настроении, и причиной тому было не столько предстоящее свидание, которое заставило его прервать свой деловой распорядок, сколько другое обстоятельство.

  Сегодня утром он извлек из почтового ящика странное послание. Это была телеграмма, и уже в одном этом заключался повод для раздражения: телеграммы надлежит доставлять непосредственно в руки, а не бросать в почтовый ящик.

  "Надо будет разобраться с почтой", - решил Валтасаров, рассматривая телеграмму.

  На стереотипном бланке без каких-либо пометок и штемпелей (а это тоже был непорядок) были наклеены следующие строки:

  "СЕГОДНЯ СЕМНАДЦАТОГО АПРЕЛЯ ДВАДЦАТЬ ТРИ ТРИДЦАТЬ ПРИДЕТ СМЕРТЬ ТЧК".

  "Безобразие", - подумал Николай. Хулиганская выходка могла вполне быть делом рук обожавших его сослуживцев, как очередной элемент психологического давления. Решив разобраться с этим и мысленно завязав узелок, Валтасаров убрал телеграмму во внутренний карман пиджака.

  И вот сейчас, выходя из проходной на улицу, он снова вспомнил о телеграмме и почувствовал приступ раздражения.

  "Впрочем, потом, - решил он, - сейчас другие дела".

  За четырнадцать минут он дошел пешком до "Арбатской". У метро купил три красных гвоздики, что заняло еще две минуты. Еще две с четвертью минуты занял спуск на эскалаторе; в семнадцать часов двадцать восемь минут он был на платформе, в центре зала. Он принялся мерно расхаживать взад и вперед, прижимая цветы к груди.

  В семнадцать тридцать он посмотрел на наручные часы, а затем на электронные часы, отмеряющие время движения поездов. Он вернулся в центр зала; женщины не было. Валтасаров пожал плечами. "Подождем", - решил он.

  К семнадцати сорока к Валтасарову все еще никто не подошел; народ вокруг сновал толпами, но не было даже намека на небольшую брюнетку в красном плаще. Николай продолжал размеренно дефилировать в людском потоке, обтекавшем его со всех сторон. Он внимательно смотрел по сторонам; цепкий взгляд его не упускал ничего. Он видел, как молодая проститутка торговалась с клиентом, как группа негров, сбившись в кучку у стены, совершала какую-то темную сделку, как милиционер потащил за ухо пьяного, грязноватого мужика, упиравшегося и вопившего благим матом. Николай поморщился. Он снова посмотрел на часы: было семнадцать сорок семь. Ему стало все ясно. Он огорченно вздохнул: женщина, опаздывающая на семнадцать минут, не может быть хорошей женой. Он повернулся, чтобы уйти, и тут сзади его потянули за рукав.

  Он повернулся. Перед ним стояла девушка в красном плаще, очень миленькая брюнетка. Она заглядывала ему в глаза.

  - Простите, это вы Николай? - сказала она. Теперь девушка смотрела на цветы, на лице ее проступило явное и неприкрытое удовольствие.

  - Да, - коротко сказал Коля.

  - А я Наташа, - сказала девушка. - А это мне? - она указала на цветы.

  - Было, - сказал Валтасаров, - но уже нет.

  - Как? - на лице девушки появились оторопь и недоумение.

  - Вы опоздали на семнадцать минут, - скрипучим голосом произнес Валтасаров, буравя девушку взглядом так, словно он хотел прожечь в ней дыру.

  Девушка молчала. Она растерялась и не знала, что сказать.

  - Извините... - наконец, начала она.

  - Вы опоздали, - повторил Коля. - Надеюсь, вы понимаете, что после этого никакой речи о семье между нами быть не может?

  - Но... - Наташа явно не ожидала такого поворота. Обида и возмущение теперь читались на ее лице.

  - Всего хорошего, - твердо и суховато сказал Коля (безо всякого злорадства, как можно было бы подумать), коротко поклонился, повернулся к девушке спиной и стал подниматься по лестнице перехода.

  Через тридцать пять минут он высадился на своей станции и поднялся в город. Предстояло еще одно малоприятное дело. Николай свернул с проторенной дороги домой и через пять минут оказался у облезлого желтого трехэтажного здания. Это было родное отделение милиции. Миновав группу подозрительных личностей, куривших во дворе и автоматчика на входе, Николай вошел внутрь.

  Внутри было накурено и пахло бомжами. Около окошка дежурного переминались несколько ярко и вульгарно накрашенных девиц, от которых довольно сильно отдавало перегаром. Из зарешеченного застенка доносилась сиплая и безнадежная матерная ругань, перемежаемая всхлипами и икотой. Рядом с застенком стоял еще один, невозмутимый, как сфинкс, автоматчик с абсолютно ничего не выражавшим лицом и пустыми глазами. Коля подошел к окошку дежурного.

  Он вопросительно посмотрел на девиц, буравя их взглядом через стекла очков. Девицы захихикали и подвинулись.

  - Какой парниша... - растягивая гласные, явно издеваясь, начала одна из них.

  - Не люблю, - коротко буркнул Коля и дернул шеей. Он посмотрел на девицу в упор и та сразу же замолчала.

  Николай повернулся лицом к окошку и посмотрел вовнутрь. Пожилой, усатый и утомленный жизнью старший лейтенант что-то писал.

  - Э-э, - сказал Николай и постучал указательным пальцем по стеклу.

  Лейтенант оторвался от своей писанины и раздраженно посмотрел на Колю.

  - Вы что, не видите, я занят? - злобно сказал он.

  - Хорошо, я подожду, - хладнокровно сказал Николай.

  Минут через пятнадцать лейтенант кончил писать и позвонил по телефону. Через пять минут сверху спустился молодой парень в твидовом пиджаке, взял у дежурного какие-то бумажки, забрал девиц и повел их по лестнице на верхние этажи. Дежурный шумно выдохнул, достал из ящика мутный граненый стакан, налил в него минеральной воды и, шумно отдуваясь, принялся пить. Жизнь его была нелегка. Закончив с этим, он, наконец, соизволил обратить внимание на Колю.