На второй день персонал продолжал называть его Бренданом, а дети окрестили Толстячком – давно забытое прозвище, о котором он поведал им, рассказывая одну забавную историю. Им нравились его истории, шутки, стишки и глупые каламбуры, он обнаружил, что почти всегда смешит их или по меньшей мере вызывает улыбки. В этот день он тоже плакал в мужском туалете, но лишь один раз.

На третий день Толстячком его называли уже не только дети, но и персонал. Будь у него другое призвание, кроме служения Богу, он бы нашел себя в больнице Святого Иосифа. Кроме обычных обязанностей санитара, он развлекал пациентов комической болтовней, дразнил их, отвлекал от болезней. Куда бы он ни приходил, его встречали криками «Толстячок!», и это было наградой получше денег. В тот день он плакал только в номере отеля, который снял на время необычной терапии отца Вайкезика.

К середине среды, седьмого дня, он уже знал, почему отец Вайкезик отправил его в больницу. Понимание пришло, когда он расчесывал волосы десятилетней девочки, искалеченной редким заболеванием костей.

Ее звали Эммелайн, и она по праву гордилась своими волосами, густыми, глянцевыми, цвета воронова крыла, – их здоровый блеск, казалось, был протестом против истощавшей ее болезни. Она с удовольствием расчесывала волосы каждый день, совершая по сто движений расческой, но нередко суставы пальцев или кисти так воспалялись, что она не могла держать расческу.

В среду Брендан посадил девочку в кресло и отвез в рентгенологию, где проверяли, как новое лекарство действует на ее костный мозг, а через час, в палате, стал расчесывать ей волосы, легонько проводя расческой по шелковистым локонам. Эмми смотрела в окно, зачарованная зимним пейзажем.

Скрюченной, как у восьмидесятилетней старухи, рукой она показала на крышу другого, более низкого крыла больницы:

– Видишь снежное пятно, Толстячок?

Внутри здания было тепло, и почти весь снег стал рыхлым и сполз по наклонной крыше, но на темной черепичной дранке осталось большое снежное пятно.

– Похоже на корабль, – сказала Эмми. – По форме. Ты видишь? Красивый старый корабль с тремя белыми парусами, скользящий по черепичному морю.

Некоторое время Брендану не удавалось увидеть то, что видела она. Но Эмми продолжала описывать воображаемое судно, и когда он в четвертый раз оторвал взгляд от ее волос, то вдруг понял, что пятно снега и в самом деле очень похоже, восхитительно похоже на плывущий под парусами корабль.

Длинные сосульки, свисавшие с окна палаты Эмми, представлялись Брендану прозрачными решетками, а больница – тюрьмой, в которой она отбывает пожизненное заключение. Но для Эмми эти сталактиты были чудесным рождественским украшением, создавая, по ее словам, праздничное настроение.

– Бог любит зиму так же, как Он любит весну, – сказала Эмми. – Смена времен года – это Его подарок нам, чтобы мы не скучали в этом мире, один из подарков. Так нам сказала сестра Катерина, и я сразу же поняла, что это правда. Когда лучи солнца попадают на сосульки, у меня на кровати появляются радуги. Ах, какие красивые радуги, Толстячок! Лед и снег похожи… они похожи на драгоценные камни… и на горностаевые мантии, которыми Господь накрывает мир зимой, чтобы мы ахали и охали. Вот почему Он никогда не создает две одинаковые снежинки. Это способ напомнить нам, что мир, который он создал для нас, – удивительный, удивительный мир.

И, словно по команде, с серого декабрьского неба, вихрясь, посыпались снежинки.

Несмотря на ее почти неподвижные ноги и скрюченные руки, несмотря на боль, которую ей приходилось терпеть, Эмми верила в доброту Бога и во вдохновенную правильность мира, созданного Им.

Сильная вера и в самом деле была свойственна почти всем детям в больнице Святого Иосифа. Убеждение, что заботливый Отец наблюдает за ними из своего Небесного Царства, придавало им сил.

В голове Брендана звучал голос отца Вайкезика: «Если эти невинные так сильно страдают и не теряют при этом веры, какие жалкие оправдания можешь привести ты, Брендан? Возможно, в своей невинности и наивности они знают то, о чем ты забыл, получая образование в Риме. Может быть, тебе стоит извлечь из этого урок, Брендан? Ты так не считаешь? Подумай. Хоть какой-нибудь урок?»

Но урок был недостаточно действенным, чтобы вера вернулась к Брендану. Он действительно был глубоко тронут удивительным мужеством этих детей перед лицом таких испытаний, но это отнюдь не убеждало его, что заботливый и сострадательный Бог на самом деле существует.

Он сто раз прошелся расческой по волосам Эмми, потом еще десять раз – ей было приятно, – потом переложил ее из кресла в кровать. Натянув одеяло на несчастные скрюченные ноги девочки, он почувствовал прилив ярости, как во время мессы в Сент-Бетт в позапрошлое воскресенье. Если бы под рукой у него оказалась священная чаша, он бы снова, не задумываясь, швырнул ее о стену.

Эмми охнула. Брендана вдруг посетило странное чувство, будто она читает его богохульные мысли.

– Ой, Толстячок, ты ударился!

Он моргнул, глядя на нее:

– Ты о чем?

– Ты не обжегся? Руки. Когда ты обжег руки?

Сбитый с толку ее вопросом, он посмотрел на свои руки с тыльной стороны, перевернул их и удивился: в середине каждой ладони было красное кольцо – воспаленная, распухшая кожа, – четко очерченное, диаметром в два дюйма и шириной не более чем в полтора: идеальный круг, причем кожа вокруг и внутри кольца была вполне нормальной. Отметины казались нарисованными, но когда Брендан кончиком пальца прикоснулся к одному из колец, то ощутил волдырь, образовавшийся на ладони.

– Странно, – сказал он.

Доктор Стэн Хитон, дежурный врач в отделении скорой помощи больницы Святого Иосифа, стоял у смотрового стола, на котором сидел Брендан, и с интересом разглядывал странные кольца на его руках. Наконец он спросил:

– Болит?

– Нет. Ничуть.

– Зуд? Ощущение жжения?

– Нет. Ничего такого.

– Может, хотя бы щиплет? Нет? Раньше такого не было?

– Никогда.

– У вас есть какая-нибудь аллергия? Нет? Мм… на первый взгляд похоже на слабый ожог, но вы бы запомнили, если бы оперлись на что-нибудь настолько горячее. Вы бы почувствовали боль. Значит, исключено. Как и контакт с кислотой. Вы сказали, что возили маленькую девочку в радиологию.

– Да, но я не находился в кабинете, когда делали рентген.

– На радиационный ожог тоже не очень похоже. Может быть, дерматомикоз, грибковое заболевание, или разновидность кольцевых червей, хотя симптомов для этого недостаточно. Ни шелушения, ни зуда. И затем, кольцо слишком четко очерчено: не похоже на воспаление, которое наблюдается при микроспоридии или стригущем лишае.

– К чему же мы тогда приходим?

Хитон задумался, потом сказал:

– Не думаю, что это серьезно. Скорее всего, сильная реакция на неизвестную аллергию. Если будет продолжаться, придется сделать стандартные кожные пробы на аллергию: это позволит найти источник проблемы.

Он отпустил руки Брендана, сел за стол, стоявший в углу, и начал заполнять рецепт.

Озадаченный Брендан уставился на свои руки, потом сложил их на коленях.

Не прекращая писать, Хитон сказал:

– Я начну с простейшего: лосьон с кортизоном. Если круги не исчезнут через два дня, приходите снова.

Он вернулся к смотровому столу с рецептом в руке. Брендан взял у него бумажку:

– Скажите, нет ли опасности, что инфекция передастся кому-нибудь из ребят и все такое?

– Нет-нет, если бы я считал, что есть хоть малейшая опасность, то сказал бы вам, – проговорил Хитон. – Дайте посмотреть еще раз, напоследок.

Брендан протянул ему руки ладонями вверх.

– Что за черт? – удивленно сказал доктор Хитон.

Кольца исчезли.

Той ночью в «Холидей-инн» Брендана опять преследовал знакомый уже кошмар, о котором он рассказывал отцу Вайкезику. За прошедшую неделю этот кошмар мучил его дважды.

Ему снилось, будто он лежит в незнакомом месте, руки и ноги связаны ремнями или фиксаторами. Из тумана к нему тянутся две руки, облаченные в отливающие блеском черные перчатки.