Брендан моргнул:

– И какой в этом смысл?

– Ты поймешь еще до конца недели, – радостно сказал Стефан. – А когда поймешь, почему я отправил тебя в больницу, у тебя появится важный ключ к своей душе – ключ, который откроет двери и даст тебе возможность заглянуть внутрь себя. Может быть, ты поймешь причину потери веры и преодолеешь кризис.

На лице Брендана отразилось сомнение.

– Вы обещали дать мне три недели, – сказал Брендан.

– Хорошо.

Брендан машинально поправил пасторский воротничок, – казалось, его тревожила мысль о расставании с этим атрибутом, и отцу Вайкезику это представлялось хорошим симптомом.

– Ты съедешь из церковного дома и не появишься в нем до Рождества. Я дам тебе денег на еду и номер в недорогом отеле. Будешь работать и жить в реальном мире, не под церковной крышей. А теперь переоденься, собери вещи и приходи ко мне. Я позвоню доктору Макмерти и сделаю необходимые приготовления.

Брендан вздохнул, встал и направился к двери.

– Кое-что, возможно, подтверждает теорию о том, что моя проблема – психологическая, а не интеллектуальная. Меня одолевают сны… точнее, один и тот же сон, каждую ночь.

– Повторяющийся сон. Очень по-фрейдистски.

– Я вижу его начиная с августа, поначалу еженедельно или чуть чаще. Но на последней неделе он стал повторяться регулярно – трижды за последние четыре ночи. К тому же этот плохой сон повторяется несколько раз за ночь. Короткий, но… напряженный. Про черные перчатки.

– Черные перчатки?

Брендан поморщился:

– Я нахожусь в странном месте. Не знаю где. Лежу в кровати, кажется. Я вроде как связан. Мои руки неподвижны. И ноги. Хочу пошевелиться, бежать, выбраться оттуда, но не могу. Горит тусклая лампочка. А потом эти руки…

Его пробрала дрожь.

– Руки в черных перчатках? – подсказал отец Вайкезик.

– Да. Глянцевые черные перчатки. Виниловые или резиновые. Плотно сидят на руках и отливают глянцем, не как обычные перчатки. – Брендан отпустил ручку двери, сделал два шага к середине комнаты, встал там и поднял руки к лицу, словно они помогали вспомнить угрожающие руки из сна. – Я не вижу, кому принадлежат руки. Что-то происходит с моими глазами. Я могу видеть руки… перчатки… но только до запястий. А все остальное подернуто туманом.

Судя по тому, как Брендан упомянул о своем сне – напоследок и словно ненароком, – ему явно хотелось считать это обстоятельство несущественным. Лицо его, однако, стало бледнее обычного, а в голосе слышалась едва уловимая, но безошибочно угадываемая дрожь.

Порыв ветра обрушился на дребезжавшую раму окна, и Стефан спросил:

– Этот человек в черных перчатках говорит что-нибудь?

– Ничего не говорит. – Снова дрожь. Брендан опустил руки и сунул их в карманы. – Он прикасается ко мне. Перчатки холодные, гладкие.

Казалось, викарий чувствовал прикосновение перчаток прямо в этот момент. Заинтригованный, отец Вайкезик подался вперед на стуле и задал вопрос:

– В каком месте он касается тебя перчатками?

Глаза молодого священника остекленели.

– Они прикасаются… к моему лицу. Ко лбу. К щекам, к шее… груди. Холодные. Прикасаются почти повсюду.

– Они делают тебе больно?

– Нет.

– Но ты боишься этих перчаток и человека, который их носит?

– Я в ужасе. Но не знаю почему.

– Не разглядеть фрейдистскую природу этого сна просто невозможно.

– Наверное, – согласился викарий.

– Сны – это послания, которые подсознание отправляет сознанию, и в этих перчатках легко увидеть фрейдистскую символику. Руки дьявола тянутся к тебе, чтобы лишить тебя божьей благодати. Или они могут быть символами искушения, грехов, в которые тебя вовлекают.

Брендан, казалось, мрачно забавлялся при мысли о такой возможности.

– В особенности плотского греха. Ведь перчатки прикасаются ко мне повсюду. – Викарий вернулся к двери, взялся за ручку, но снова остановился. – Слушайте, я вам скажу кое-что странное… Этот сон… Я почти уверен: он не символический. – Брендан перевел взгляд со Стефана на поношенный ковер. – Думаю, эти руки в перчатках не символизируют ничего, кроме рук в перчатках. Я думаю… где-то, в каком-то месте, в то или иное время они были реальными.

– Ты хочешь сказать, что когда-то побывал в ситуации, похожей на ту, которую видишь во сне?

Викарий, по-прежнему глядя на ковер, сказал:

– Не знаю. Может быть, в детстве. Понимаете, это не обязательно связано с моим кризисом веры. Возможно, это две разные вещи.

Стефан отрицательно покачал головой:

– Два необычных и серьезных несчастья – утрата веры и повторяющийся ночной кошмар – беспокоят тебя одновременно. И ты хочешь, чтобы я не видел связи? Тут нет места для случайности. Связь должна быть. Но скажи мне, когда именно в детстве тебе угрожала невидимая фигура в перчатках?

– Два раза я серьезно болел. Может быть, меня во время жара осматривал доктор, который грубо вел себя или напугал меня. И этот опыт оказался таким травматическим, что я его подавил, а теперь он возвращается ко мне во сне.

– Врачи во время обследования пациента надевают белые, а не черные перчатки. И легкие, из латекса, а не тяжелые, из резины или винила.

Викарий набрал в грудь воздуха и выдохнул:

– Да, вы правы. Но я не могу отделаться от ощущения, что этот сон не символический. Думаю, это безумие. Но я уверен, черные перчатки – настоящие, такие же настоящие, как кресло «морриса» или эти книги на полке.

Часы на каминной полке пробили четыре.

Ветер, шелестевший внутри пустот, теперь завыл.

– Страшновато, – сказал Стефан, имея в виду не ветер и не гулкий бой часов. Он пересек комнату и похлопал викария по плечу. – Уверяю тебя, ты ошибаешься. Сон связан с твоим кризисом веры. Черные руки сомнения. Подсознание предупреждает тебя о том, что ты участвуешь в реальной схватке. Но ты бьешься не один. Я сражаюсь бок о бок с тобой.

– Спасибо, отец.

– И Бог. Он тоже рядом с тобой.

Отец Кронин кивнул, но его лицо и сутулые плечи выдавали полную безнадежность.

– А теперь иди и собирай чемоданы, – велел отец Вайкезик.

– Вы останетесь без помощи, когда я уйду.

– У меня есть отец Джеррано и сестры в школе. Иди.

Когда викарий ушел, Стефан вернулся за стол.

Черные перчатки. Всего лишь сон, по сути не очень страшный. Но отец Кронин выглядел таким испуганным, рассказывая о нем, что перед глазами Стефана до сих пор стоял этот образ: пальцы в глянцевых черных перчатках тянутся из тумана и щупают, пальпируют…

Черные перчатки.

У отца Вайкезика возникло предчувствие, что это будет одна из самых трудных спасательных миссий, которые выпадали на его долю.

За окном падал снег.

Был четверг, 5 декабря.

В пятницу, четыре дня спустя после успешной установки аортального имплантата Виоле Флетчер и своего катастрофического бегства из операционной, Джинджер Вайс все еще лежала в Мемориальном госпитале. Джинджер поместили туда после того, как Джордж Ханнаби вывел ее из заснеженного проулка, где к ней вернулось сознание.

Она подверглась трехдневному доскональному обследованию. Электроэнцефалография, рентгенограмма черепа, эхотонограмма, пневмовентрикулография, люмбальная пункция, ангиограмма и еще много чего, затем повторение нескольких анализов (к счастью, не люмбальной пункции) в целях перекрестной проверки. Новейшее оборудование и наличие современных медицинских методик позволяло обследовать ее мозговые ткани на предмет кистозных образований, абсцессов, тромбов, аневризм и доброкачественных опухолей. Некоторое время у нее предполагали злокачественную опухоль периневральных нервов. Проверили внутричерепное давление. Проверили, нет ли хронической внутричерепной гипертензии. Сделали анализ жидкости, отобранной в ходе люмбальной пункции, на количество протеинов, церебральное кровотечение и содержание сахара, повышенный уровень которого мог указывать на бактериальную инфекцию или признаки грибковой инфекции. Доктора действовали тщательно, решительно, вдумчиво, досконально, с твердым намерением выявить причину ее проблемы, потому что были врачами и отдавали все силы пациенту, но в особенности потому, что Джинджер была их коллегой.