Что еще сказать про этот, действительно шикарный детский курорт в конце 1933 года. Например меня поразило, что детей купали голышом (за исключением старшего отряда) и ни у кого это не вызывало грязных мыслей. Мне, наблюдавшему всемирную педофильную истерию, это было удивительно. И лишний раз подтвердило мнение об интересной направленности большевистской идеологии.
Конечно, не обошлось без драки. Степану, кузнецу и секретарю комсомольской организации из под Читы, который был вожатым старшего отряда, понравилась моя Надя. И то, что какой-то мелкий пацан может против этой истинный возражать, возмутило здоровяка. Он действительно был очень силен, килограмм на пятьдесят тяжелее и на голову выше. Мы, как водится, вечером зашли за угол и Степан попытался схватить меня за грудки. Я увернулся. Он снова попытался. Будь он послабее или хотя б полегче, я провел бы болевой на кисть, но в этой ситуации решил не рисковать — опять увернулся.
— Ну, смотри! — пробасил кузнец и замахнулся.
Пока он отводил руку и вел её в мою сторону, я успел пробить ему в живот (как по чугунному котелку) и по ребрам справа. Как не парадоксально, но мне проще было убить парня, чем побить в драке. Я потому и ударил справа левой рукой, что боялся правой покалечить, попав в межреберье. За этот год я накачал новому тело неплохие возможности, да и психическая готовность к максимальной эффективности помогла. Мы в первую очередь тренируем именно сознание, которое отдает нужные команды телу. А сознание у меня было перетренировано.
— Вертлявый, пропыхтел Степан минут через пять. Правый бок я ему обработал серьезно, он уже и кривился в эту сторону.
— Вот ты сколько беляков убил, — решил я воздействовать психологически.
— Ну двух, когда восстание в городе было.
— А я — пятерых. У меня даже именной «револьверт» есть, скрытого ношения! И вообще, комсомольцам нельзя драться из-за девушки, а надобно ее спросить — кого она выберет…
Так и погасил я конфликт, почти бескровно.
Глава 44
Как впоследствии вспоминал Эренбург, «один крупный журналист, вскоре погибший по приказу Сталина, в присутствии десятка коллег сказал редактору „Известий“: „Устройте Эренбургу пропуск на процесс — пусть он посмотрит на своего дружка“».
Этим «крупным журналистом» был Михаил Кольцов, «дружком» назван Бухарин…
Эренбург на процессе сидел как раз рядом с Кольцовым… В «Известиях» рассчитывали получить от него статью о судебном заседании. «„Ни за что!“ — вскрикнул я — и, видно, голос у меня был такой, — возвращаясь памятью к тем дням, писал Эренбург, — что после этого никто не предлагал мне писать о процессе».
Юбилейный праздник в Артеке был ознаменован Большим Пионерским костром на Костровой площадке Нижнего лагеря.
Этой осенью Артек принимал 200 лучших пионеров страны, проявивших себя в охране социалистической собственности[126], поэтому Павел Морозов среди них был наиболее почитаем. Именное оружие и число лично им уничтоженных контриков впечатляли молодежь. Следом за Павликом по авторитету и уважению шли: пионерка из Татарии Оля Балыкина, Митя Борцов, Маруся Николаева, Петя Иваньковский — лучшие организаторы шефства над колхозным молодняком в Ленинградской области. А Пионеры Коля Клементьев из Чувашии, украинец Федя Жиговский, Саша Катаев с Урала предотвратили крушение поездов. Тоня Дударенко из Закавказья, путем регулярной переписки с зарубежными сверстниками, своими советами и. рекомендациями — Помогла голландским ребятам организовать пионерский отряд.
Был Булатбек Омаров — организатор шефства пионеров над молодняком в колхозе Каскаленекого района Алма-Атинской области Казахской ССР. По возвращении из Артека Булатбек был зверски убит, кулаками.
Поэт Евгений Долматовский посвятил лучшим пионерам страны стихотворение «Здравствуй, море!» и прочитал его на прощальном костре. Павлику — Роману здорово повезло с этим осенним сезоном. Считавшийся «опекуном» Артека председатель совнаркома Вячеслав Михайлович Молотов подарил одному из пионеров скрипку Страдивари. (В те годы Молотов считался официальным куратором Всесоюзной здравницы, оказывал ей помощь, поощрял лучших артековцев дорогими, приезжал в лагерь лично…
Можно сказать, что артековцам пришлось довольствоваться встречами с Молотовым — ведь Сталин так ни разу и не снизошел до личной беседы с ними, хотя пионеры регулярно звали вождя в Крым.
Вот под впечатлением такого жеста нынешнего правительства Шереметьев немного сорвался. И в кругу старших комсомольцев после выпитой тайком в кустах бутылки водки вдруг рассказал анекдот из своего будущего: «Ленин стал гением после того как придумал слово „экспроприация“»… — в этот момент опомнился и не стал договаривать: «за это слово всё евреи начали называть В. И. Ленина гением». Его охладила серьезная реакция и начавшийся диспут:
— Конечно, гений…
— Без экспроприации все ценности буржуи бы увезли…
— Или закопали, ищи потом…
— Революцию без денег не…
— Камо жалко…
— Сталин тоже участвовал…
Романа переклинило. Он вдруг (спустя больше года после оживления) осознал, что все вокруг — не игра, все это новый-старый мир и в нем надо жить всерьез!
Что еще было интересного в Артеке под осенним, все равно жарким, солнцем.
Одной из воспитанниц лагеря была будущая известная правозащитница Елена Боннер[127] — в ту пору ей было 13 лет. Шереметьев пообщался с ней разок, не нашел в черненькой малявке ничего выдающегося. В «Артек» её устроил отчим Геворк Алиханян — видный партиец, работавший в Исполкоме Коминтерна (через пять лет его арестуют и расстреляют).
Вот как опишет свою жизнь в лагере Елена Георгиевна, став публичным человеком:
«Мы жили в просторных, длинных, похожих на бараки помещениях — наверно, 50 или больше девочек из четырех отрядов нижнего лагеря. Ходили все в казенной одежде — синие трусы и рубашки с короткими рукавами, синие или белые. Их можно было менять каждый день у кастелянши, которая по утрам приходила в палатку. В нашем втором отряде было два героя. Девочка по имени Ванда, которая задержала где-то шпиона-нарушителя границы. И второй герой — Баразби Хамгоков. Он вырастил лошадь то ли для Буденного, то ли для Ворошилова и получил, кажется, за это орден. Я получала много замечаний от вожатых — их было двое, парень и девушка. Все замечания были оттого, что я постоянно старалась увильнуть от общеотрядных мероприятий. Очень много бродила одна вдоль моря в сторону Аю-Дага или подымалась вверх от лагеря в татарские сады. И пару раз меня застукали, когда я одна купалась. А это было строжайше запрещено и, кажется, считалось главнейшим преступлением. Еще я каждый день ходила в читальню читать газеты. Эта привычка сохранилась у меня на всю жизнь со дня убийства Кирова. Каждый вечер был отрядный костер. А примерно раз в неделю — общелагерный на очень большой костровой площадке, оборудованной трибунами, похожими на трибуны на Красной площади. Отрядные костры были хорошие и даже с печеной картошкой. Один раз нас возили в Суук-Су на встречу с разными вождями. Как я теперь понимаю, вожди там были не первого, а второго ранга».
Читал это воспоминание Роман, читал и завидовал. Отдых с родителями был не так интересен, как с ровесниками в пионерлагере. Особо и вспоминать нечего: море, фрукты… и все!
