- Эй!- почти даже миролюбиво сказал блондин, - моему другу плохо, нужна твоя помощь.
- Почему бы тебе не обратиться к сестре Агате? – попытался отмахнуться от него Бен, но тщетно. Парень не готов был так легко выпустить свою добычу. Он ухватил Бена за край черной мантии и поволок за собой.
В соседнем коридоре на нижних ступеньках высокой лестницы распластался еще один воспитанник, самый частый товарищ блондина по их каверзам. Он тяжело дышал, разметав в стороны неестественно выгнутые руки и ноги.
- Арчи упал с лестницы, - затараторил блондин, подталкивая Бена в спину, - сделай…
- Кажется, я вывернул лодыжку, - с готовностью застонал мнимый пострадавший, - прошу…
Бен, конечно, прекрасно догадывался, что все это – не более чем умело разыгранный спектакль, но при этом, ему сложно было удержаться от своих альтруистических порывов. Ничего плохого ведь не случится, если он просто посмотрит, что с этим идиотом? Вдруг, у него действительно есть повреждения, что, конечно, маловероятно. С трудом подавив тяжелый вздох, Бен присел на корточки рядом со скрюченным парнем и внимательно осмотрел его. Воспитанник с готовностью ухватил его за руку и потянул к своей левой стопе.
- Вот… здесь болит, – сказал он, - сможешь меня исцелить?
- Я не… - пробормотал Бен рассеянно. У него за спиной послышался сдавленный смешок блондина. Бен сдался и положил пальцы на ногу пострадавшего, пытаясь почувствовать его боль. Он смутно помнил свои ощущения в тот момент, когда каким-то невероятным образом, исцелил коня, но сейчас отчаянно пытался выкопать их в своей памяти. Пока он собирался с силами и пытался сконцентрироваться, сзади послышался довольный голос блондина:
- Жаль никто не видит, как наш принц любит щупать парней, - загоготал тот, - еще бы, ведь ему ни одна девка в жизни с такой рожей не даст…
Развалившийся на ступеньках товарищ тут же забыл про свою роль потерпевшего и тоже залился гоготом, брезгливо скинул руку Бена и сел.
- Отцу Лукасу не понравится, - с готовностью поддержал он.
Бен попятился к стене, изо всех сил стараясь держать себя в руках, хотя в этот раз поражение в схватке с собственным гневом было неминуемым.
Это было зря. Он и так знает все о себе. Что похож на какого-то библейского демона, что мать предпочла его сослать из-за проявления дьявольского дара, что все люди вокруг ненавидят его только за то, что он существует. Зачем лишний раз расковыривать эту болячку, с каждым годом становящуюся все более навязчивой, вместо того, чтобы хоть понемногу начать затягиваться? Как иронично, что он мог заставить затянуться открытые раны на ногах лошади, но не дыру в собственной душе.
Бен даже и не заметил, как резко затих смех его обидчиков, сменившись странным, неестественным хрипом. Когда он оторвал от каменного пола глаза, блондин и его приятель, ползали по полу, схватившись за горло, и он не сразу осознал, что является причиной этого. В мозгу воцарилась удивительная пустота, заполненная только одной мыслью: если сейчас эти двое попросту задохнуться своим гиеньим гоготом, его жизнь сразу облегчиться. Это было… приятно. Потому что они слишком долго терзали его безнаказанно, пока он стискивал челюсти до скрипа, проглатывая очередное унижение.
Если бы в тот момент, в коридоре очень кстати не появился бы отец Лукас, то Бен запятнал бы свои руки первым убийством уже в пятнадцать лет. И в тоже время, если бы дядя не оказался в нужном месте в нужный момент, вероятно, не случилось бы всего того, что случилось после.
Бена быстро отсекли от остальных воспитанников, переведя в другое здание. Изоляция пришлась ему по вкусу, ведь теперь он был огражден от постоянных насмешек и презрительных взглядов, разделяя свои трапезы и времяпровождение только с молчаливыми монахами. Встречались со сверстниками они только во время богослужений и то, под четким надзором отца Лукаса. Но скоро Бен узнал, что все это делалось вовсе не для его блага, а чтобы обезопасить других мальчишек от его сатанинской силы.
Через какое-то время в монастырь прибыл маститый специалист по подобным вопросам из Ватикана. Он долго беседовал с Беном и пришел к выводу, что дьявол в нем настолько хитер, что способен скрывать свое присутствие. Священник рассудил, что нельзя откладывать процедуру экзорцизма, пока еще есть надежда спасти душу мальчика. Если, конечно, ее еще можно спасти.
Все это красочное почти цирковое представление Бен запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. И именно в тот роковой момент он сделал для себя неутешительный вывод, что никаким монахом никогда не станет, и вообще будет держаться стороной от любых ярых сторонников религиозного образа мысли. Конечно, он совершенно не оправдал ожиданий приезжего экзорциста – предметы в келье оставались на своих местах, распятие не жгло его кожу, да и никакие ругательства на латыни так и не пришли в процессе Бену на ум. Он терпеливо перенес бесконечно долгую ночь монотонных молитв и орошений святой водой, задыхаясь от душного, свечного чада в маленьком помещении, но никаким образом не выразил признаков присутствия в себе нечистой силы.
Разочарованный священник уехал, порекомендовав Лукасу внимательно следить за воспитанником, а Бену усерднее молиться. Однако, слухи о проведенном экзорцизме быстро разлетелись по монастырю и каким-то непостижимым образом достигли его матери. Именно она сделала тот самый роковой вывод, что ее сын вовсе не стал жертвой овладевшего им нечистого, а всего лишь глубоко и безнадежно болен душой.
Наррентурм, Вена, 1934
Пребывание в «Башне дураков» окончательно убедило Бена в мысли, что каждое следующее место, куда его ссылала любящая семья, намного хуже предыдущего. И исходя из этого, он сделал вывод, что самое лучшее, что может сделать для самого себя, чтобы в перспективе не оказаться в клетке зоопарка или на необитаемом острове, это просто не предпринимать ничего, быть тише воды и ниже травы. Откуда ему знать, куда еще додумаются его перенаправить родственники, в жалкой надежде перековать его естество и сделать наконец-таки приемлемым и нормальным?
В замке было лучше всего, судя по его уже довольно поблекшим детским воспоминаниям. Там можно было свободно передвигаться по самому старинному зданию, его угодьям и лесу вокруг; читать какие угодно книги, ухаживать за лошадьми и гулять вместе с ними в окрестностях. Даже иногда видеть мать, все-таки изредка интересовавшуюся существованием нерадивого ребенка. Кормили там, конечно, тоже хорошо; перины были мягкими, всюду снова горничные и слуги, а кроме них больше никто не мозолил глаза.
В монастыре условия были значительно хуже, но все же не так плохи. Главными минусами были другие послушники и постоянная необходимость бубнить на латыни непонятные и бессмысленные тексты молитв. Из здания открывался прекрасный вид на озеро и силуэты гор вдалеке, можно было выбраться к воде и слушать тихие, пресноводные волны. Библиотека содержала не только религиозные книги. Еда была простой, но сносной.
И если бы Бен составлял путеводитель по местам своего пребывания, он не в коем случае, не рекомендовал бы соваться в «Башню дураков». Это мрачное здание, куда больше напоминающее тюрьму и его вовсе следовало обходить стороной, потому что за высокими кирпичными стенами притаился настоящий ад на земле. В действительности круглая форма строения с узким и неуютным внутренним двориком действительно больше подходила для тюрьмы и, вероятно, многие ее сотрудники, по этой причине все время путали отведенную им – вместо медицинского персонала прикидываясь надзирателями.
Бен столкнулся с тем, что сдерживать здесь свои силы стало намного сложнее, потому что невинные насмешки мальчишек и в сравнении не шли со странными, жуткими процедурами и частыми побоями. Впрочем, проблема решилась сама собой, потому что большую часть времени его накачивали какими-то препаратами до полубессознательного состояния. В мозгу была звенящая пустота, а тело становилось ватным и непослушным. Он заторможено пялился в узкое окошко, выходившее в закрытый внутренний двор, и послушно шел туда, куда вели и делал то, что требовалось. Все ощущения становились размытыми и отдаленными, словно скрытые за пуленепробиваемым стеклом, а все истины утратили свой прежний смысл.