Конь действительно оказался весьма строптивым и агрессивным существом, но Бену это даже понравилось. Со всеми лошадьми, имевшимися в хозяйстве замка, он уже давно научился прекрасно обращаться и получить в коллекцию новый, пока еще не наскучивший экземпляр, было приятно. Без долгих раздумий мальчик окрестил нового жеребца - Буря. Сейчас он как раз заканчивал читать «Гимны к ночи» Новалиса и это имя так и вертелось на языке. Читать, заниматься с лошадьми, бродить по лесу - вот и были его основные занятия здесь, кроме изучения слова божьего, языков и естественных наук. Благо библиотека замка была богатой и разнообразной.

Бену кое-как удалось утихомирить беспокойную лошадь и отвести ее в стойло к остальным. Иссиня-черный зверь оказался довольно сговорчивым, получив угощение, хотя его карие глаза по-прежнему не выражали никакой симпатии к обретенному хозяину. Мальчик как раз был увлечен обустройством жилища своего нового питомца, когда мать вдруг решила почтить его своим обществом. Терпкий аромат ее духов и шорох строгого платья наполнили помещение, казавшееся совершенно неподходящим для ее красоты и стати. Здесь пахло навозом, опилками и сыростью, а тусклый свет вдруг сделал ее лицо изможденным и холодным. Она поморщилась, оглядываясь по сторонам, и поманила Бена к себе. Потрепала его густые непослушные волосы длиннопалой рукой с фамильным перстнем, словно желая приласкать, но не имея представления о том, каким образом это сделать. Она задумчиво перебирала и расправляла спутавшиеся пряди.

- Бен, - толи строго, толи все-таки нежно проговорила она, - конюх сам о нем позаботится. Тебе стоило бы переодеться к ужину, у нас гости.

Он отшатнулся от нее и замотал головой, тут же испытав отвращение к этой холодной обманчивой ласке, к которой невольно потянулся. В действительности, они оба отлично знали, что его присутствие за ужином доставит дискомфорт каждому из них. Мать будет стыдиться своих прошлых ошибок, а он скучать и злиться от непонятных и бессмысленных разговором за столом. Поэтому она словно ждала, чтобы мальчик сам отказался выполнить ее приказ, избавив ее от необходимости самой принять неприятное решение.

- Я хочу прокатиться на нем, пока еще не стемнело, - как мог мягко возразил он, - вернусь к ужину.

Женщину устроил подобный ответ, и она удалилась. Конечно, к ужину он не вернулся. Лес уже окутывала липкая прохладная тьма, когда началась гроза. Бен не заметил, как ушел уже достаточно далеко, наслаждаясь тем, каким быстрым и ловким оказался новый конь, внезапно легко доверившийся новому наезднику. Дождь размыл узкую лесную тропу и свежие следы от копыт. Мальчик боялся признаться себе, что заблудился, тщетно пытаясь высмотреть сквозь плотную листву свет огней замка. А потом лошадь испугалась раската грома и понесла, разрывая своим гибким, сильным телом тонкие ветки, кусты и вибрирующий от озона воздух. Пока, зацепившись за какую-то корягу, не заскользила вниз по влажному, глинистому склону.

Первое, что сделал Бен, очнувшись в своей комнате, это отправился в конюшню искать своего товарища по несчастью, чуть в спешке не свернув себе шею на деревянных высоких ступенях лестницы и попутно отбиваясь от заботливого слуги, возмущенного таким поворотом. Слуга всю дорогу настойчиво гудел о том, что маленькому князю жизненно необходимы отдых и постельный режим, после неудачного падения из седла. Впрочем, служащие в замке крестьяне уже давно смирились с мыслью, что любой спор с их юным подопечным, так или иначе, закончится поражением.

У дверей конюшни Бен встретил мрачного и недовольного врача из соседнего городка, как раз собиравшегося уходить. Мужчина посетовал что-то на австрийском немецком и поспешил удалиться, оправдавшись другими срочными делами. Впрочем, одного взгляда на коня было достаточно, чтобы обойтись без лишних расспросов о его состоянии. Животное распласталось в отведенном ему стойле на груде соломы и тяжело и часто дышало. Перебинтованные колени передних ног кровоточили даже через повязку. Блестящие, затуманенные глаза, не способны были даже сфокусироваться на фигуре мальчика, опустившегося рядом на колени.

Бен так и просидел рядом с конем много бесконечных часов, ожидая, когда же прекрасное животное наконец-то совершит свой последний вдох; периодически принося свежую воду и обтирая им горячую морду лошади. Даже сновавший в помещении обеспокоенный ситуацией конюх предпочел убраться подальше и не нарушать странную гармонию этого печального момента. Бен сам и не заметил, как задремал здесь, на холодной земле и шершавой соломе, обнимая угасающего зверя за сильную, крепкую шею. И именно в таком положении его и отыскала мать. Вероятно, она решила снова проявить хоть какую-то заботу в адрес своего опечаленного случившейся трагедией, чада, но вместо этого глухо вскрикнула, заглянув в стойло. Бен проснулся от ее крика и сразу же отшатнулся в сторону, рассеянно моргая в попытках сфокусировать мутный после сна взгляд. Запоздало он удивился, что больше не чувствовал под своей щекой теплой, короткой шерсти лошади.

Сам конь невозмутимо стоял на ногах, предпочтя, убраться в дальний конец просторного загона и жадно хлебал воду из корыта. Его еще совсем недавно раздробленные передние ноги были совершенно целыми, а бинты валялись на застланном соломой полу.

- Мама! – Бен забылся и от радости даже назвал ее этим словом, которое так редко употреблял даже про себя, - посмотри, он выздоровел!

Но женщина совершенно не разделяла его восторга. Ее лицо было искаженно гримасой отчаяния и страха, а рука невольно дернулась к крестику, выскользнувшему из-под одежды.

- Ты это сделал? – пролепетала она, и слова прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.

Лаго-Маджоре, 1929 г.

Последние пять лет Бен провел в монастыре, где от мирских забот и политических интриг спрятался его дядя Лукас. Родной брат будущей княгини много лет назад добровольно выбрал путь служения церкви и теперь, в этом живописном месте, спрятанном за массивной скалой от внешнего мира, готовил к постригу своих воспитанников. Бен почти смирился с участью стать монахом как и дядя, но никак не мог добиться от себя смирения и покорности. Главной причиной тому были другие послушники дяди, его ровесники, также обитавшие в мрачных стенах Санты Катарины дель Сассо.

Бена невзлюбили с первых дней его появления в монастыре. Причин для ненависти было достаточно – благородное происхождение с порченой кровью, сказки о его дьявольских силах, да и просто, конечно, его стремление к одиночеству, и совершенно скудные навыки социализации в любом обществе. Бен по привычке искал причину в своем мутном отражении в немногочисленных зеркалах – эти ассиметричные черты, сатанинские черные кудри, еврейский нос и бешено горящие глаза, вряд ли могли в лучшую сторону повлиять на симпатию окружающих. В такие моменты он жалел, что не знал своего отца и мечтал о том, чтобы сбежать из монастыря и отправиться на его поиски. Бродить по дорогам восточной Европы и северной Греции, засыпать под звездами и больше ни перед кем не раскаиваться за то, что он такой, каким его создала природа.

Крошечное зернышко гнева, посаженное в тот самый роковой день в фамильном замке, за прошедшие годы умудрилось очень прочно пустить корни в его юной и чувствительной душе. С каждым днем сдерживать это становилось все сложнее, особенно, когда другие воспитанники не могли отказать себе в искушении открыто выражать свою ненависть глупыми шутками и пусть довольно, невинными, но болезненными издевками. Очередная шалость в этот раз пересекла черту.

Без направлялся в библиотеку, где предпочитал скрываться от окружающих, обложившись пыльными, древними фолиантами, когда дорогу ему преградил один из его обычных обидчиков, худой, бледный парень с рыбьими глазами. Вроде бы сам мальчишка происходил из скромной крестьянской семьи, сославшей его из-за какой-то мутной истории с соседской девицей. Отчего его скромное положение заставляло особенно ненавидеть Бена за благородную семью.