- Он же был мертв… - сказала Рей, не отрывая взгляда от Рудольфа.

- Нет, - наконец-то возразил Монстр, - он чуть не умер. Когда ты сбежала, я…- он вдруг запнулся, проглотив, вероятно, какие-то слова о своем раскаянии и сожалениях, - решил его исцелить. И это было довольно сложно.

Как будто это какая-то особая заслуга. Можно было и не выкидывать бедного швейцарца в окно, в конце-концов.

- Как благородно, - фыркнула Рей, за что получила самый презрительный взгляд из всех возможных. Она слишком редко встречала в жизни людей, делавших для нее что-то хорошее, поэтому не умела быть благодарной. Вернее, не так – она не хотела быть благодарной ему.

- Я немного привел в порядок его воспоминания, - продолжил Кайло не без гордости, - и пока у него немного каша в голове. Он думает, что ты заболела перед отъездом, но неплохо проводит отпуск со своими новыми друзьями. Это, правда, несколько затянулось.

Рей легко считала упрек в последней фразе и догадалась, что он не относится к Рудольфу и Кайло мало волнует, сколько тот будет болтаться на этой вилле без дела, дожидаясь вестей от своей жены. Это он измучился ждать ее возвращения, пока она загорала под ласковым солнцем Корфу и чувствовала себя почти в раю рядом с обретенной вновь Роуз.

- Я надеюсь, ты не собираешься его снова мучить показательно на моих глазах? – осторожно спросила Рей. Кайло подавил глухой смешок.

- Нет, я собираюсь уехать в Венецию. Или куда-то, где не такое пекло, - зачем-то отчитался он, - и не мешать воссоединению вашей семьи.

Воссоединение нашей семьи – повторила Рей про себя и чуть не поперхнулась этими словами. Это звучало, как настоящее издевательство после того, как она уже вроде как смирилась со смертью своего супруга и пыталась придумать для себя новый план. Но внезапно это было очень хорошим решением ее проблемы. Лучшего отца для ее будущего ребенка, чем Рудольф сложно было себе представить. Он адекватный, спокойный и добрый человек. Он сможет сделать так, что из этого зернышка не вырастет новый чокнутый психопат, который будет отрезать людям головы и ломать ноги. Возможно, именно Рудольф и сможет сгладить тлетворное влияние Рей, которая повсюду несет за собой разрушения и горе.

- Черт, - вырвалось у нее, и она поддалась внезапной вспышке ярости, - ты считаешь, что это нормально? Ты почти убил его на моих глазах, а теперь… предлагаешь сделать вид, что ничего этого не было?

- Я бы стер твою память, если бы мог, - совершенно спокойно откликнулся Кайло, не поддавшись на провокацию и не втянувшись в очередную перепалку, - и время бы отмотал назад, если бы мог. Но не все свои ошибки можно исправить. Эту я попытался.

Рей спрятала лицо в ладонях, чтобы хоть ненадолго спрятаться от творящегося вокруг безумия. Нет, это все совершенно ненормально. Тут должен быть какой-то подвох. Какой-то зловещий план. Или, может быть, Кайло тоже обратился за медикаментозной помощью и какие-нибудь волшебные пилюли вдруг сделали его адекватным человеком? А если он забудет однажды их выпить? Явится к ней на порог, чтобы все-таки выпотрошить бедного швейцарца, снова безумно сверкая глазами? Спрашивать об этом было как-то неловко. Все это было неловко. Если это слово вообще подходило для ситуации.

- А если я не захочу воссоединения? – поинтересовалась она, продолжая прощупывать почву. Плечи Монстра непроизвольно вздрогнули, но он удержал себя в руках, не позволив себе слишком эмоциональной реакции на этот вопрос. Рей зачем-то попыталась поймать его взгляд и он показался ей куда более теплым. Теплым и… полным отчаянной надежды. Что сейчас она выберет его, и они умчатся в закат на его черном роллс-ройсе.

- Я сотру его воспоминания о тебе, - очень тихо, на выдохе выдавил мужчина, словно ему резко стало тяжело дышать.

- Это многим бы пошло на пользу, - попыталась пошутить Рей, чтобы разрядить обстановку. На самом деле руки у нее вдруг стали холодными, словно вокруг был не средиземноморский мягкий климат, а вечная мерзлота какой-нибудь Исландии.

- Например, мне, - с готовностью поддержал затеянную ей игру, Кайло. Рей кивнула, сама не понимая зачем.

- И ты можешь?

- Нет, не могу.

Черт. Черт. Черт. От количества боли и сожаления в этих трех простых словах Рей захотелось завыть волчицей и спрятаться в лесу. Или сократить дистанцию между ними, все еще находящуюся в рамках допустимых обществом приличий, и как-то утешить, приласкать, выразить вдруг нахлынувшие на нее невыносимые нежность и печаль. Но с этим нужно было срочно заканчивать, или она сейчас же побежит на берег, бросаться в волны. И погубит не только себя, но и ребенка заодно. Все-таки пора было хоть немного повзрослеть и подумать о ком-то, кроме себя и своей тяги к саморазрушению.

- Ладно, - сказала она примирительно, - он и так достаточно пострадал, а я как-то с собой разберусь, - черт, и что она опять несет?, - хотя все это похоже на сделку с дьяволом. Ты что-то хочешь взамен? Явишься за моей душой по прошествии некоторого времени?

Или за телом.

Кайло хитро прищурился, хотя его глаза все равно оставались очень печальными.

- Да, есть кое-что, что я хочу взамен, - кивнул он. Рей уже готова была обрадоваться, что наконец-то докопалась до истины и сейчас выяснится, что все его светлые порывы были частью очень коварного дьявольского плана, который обернется для нее новыми кругами ада и бесконечными страданиями. В чем-то это так и оказалось. Потому что его слова ранили девушку очень глубоко, а именно то, как они были сказаны. Как прощание.

- Твой последний поцелуй.

Комментарий к Глава девятнадцатая. Любимый немец

Осталось совсем немного, дорогие мои <3

А вообще глава выглядит так, словно сценарист в конце фильма вспомнил, что надо срочно ответить на все оставшиеся вопросы.

Нет! Так и было задумано

========== Глава двадцатая. Смерть в Венеции. Часть I ==========

Комментарий к Глава двадцатая. Смерть в Венеции. Часть I

Спонсор показа передача “беды с башкой”

Наррентурм в 1920-м уже перестал быть лечебницей для душевнобольных, но всем пофиг, потому что это фанфик, а не Википедия :3

Мария Энцерсдорф, 1924 год.

Она была самым редким гостем. Настолько редким, что ее появление в замке всегда становилось событием вселенского масштаба, а обычно тихая жизнь обитателей массивных средневековых стен переворачивалась с ног на голову. Еще бы, ей совершенно некогда было объезжать семейные владения, поскольку она крайне была занята государственными делами. Любыми делами. Любыми, кроме собственного ребенка. Поэтому, словно пытаясь откупиться от чувства вины и сожалений, она всегда привозила с собой щедрые гостинцы. В этот раз – молодого черного жеребца породистых кровей. Бену подарок ужасно понравился, но уже даже будучи десятилетним мальчишкой, он все равно понимал, что у коня родословная куда лучше, чем у него. И от этого у радости был горьковатый привкус.

- Осторожнее, дорогой, - сказала мать, - у него довольно вздорный нрав.

И, конечно же, тут же удалилась, чтобы раздавать указания слугам, в подготовке очередного званного ужина для своих австрийских друзей. У нее везде были друзья и, конечно, она не могла отказать себе в радости светской жизни, всегда имевшей глубоко завуалированную политическую подоплеку, даже отправившись проведать сына. Бен предпочитал держаться подальше от этих сборищ, как и от людей в принципе. Слишком часто ему приходилось слышать за своей спиной неприятные перешептывания и пересуды.

Никто никогда не решался говорить что-то напрямую. Но и без того не трудно было догадаться, почему мать предпочла сослать его подальше от лишних глаз и злых языков, в затерянный в лесах замок, веками принадлежавший их семье, а сейчас находившийся на территории другого дружественного государства. Мать, впрочем, прятала его не только от чужих глаз, но и от своих. Вероятно, она приезжала бы чаще, если бы не избегала напоминать самой себе лишний раз об ошибках юности. И хотя Бену не присвоили официального статуса бастарда, он все равно родился от брака, не до конца признанного законным в княжестве. Родители венчались в церкви, но что толку, когда невеста – католичка, а жених… еврей? Цыган? Безбожник? В любом случае человек низшего сословия и сомнительных моральных ориентиров. Для Бена отец оставался большой загадкой, поскольку, говорить о нем особенно было не принято. Прислуга любила пересказывать друг другу разные небылицы, а мать упрямо молчала. Все, что знал о своем отце мальчик, то, что тот долго не засиживается на одном месте, прошел пешком с ручным медведем все Балканы и вроде бы занимается какой-то сомнительной и не очень законной деятельностью. Набожные служанки считали его слугой дьявола, другие же пугали Бена, что отец выкрадет его и утащит в синагогу, чтобы принудительно заставить отречься от крещения. Бен настолько скучал, будучи заточенным в безлюдном замке, что совершенно не пугался подобной перспективы. Хоть служить нечистому, хоть в синагогу, лишь бы не томиться здесь.