Рей отлично умела ждать. Она была удивительно терпелива, научившись этому в самом раннем детстве, когда в первое время в Алжире была уверена в том, что родители передумают и вернуться за ней; а сидя в застенках и ожидая казни, девушка отточила это свое мастерство до совершенства.
Рей устроилась в самой большой комнате, возле закопченного камина, который все равно нечем было растопить. На ее удачу в Париже оказалось намного теплее, чем в пригородах, да и куртка, подаренная случайным попутчиком, создавала хотя бы жалкое подобие уюта. Рей привалилась головой к мраморному порталу камина и сама не заметила, как задремала. Тело требовало своего – слишком много времени она провела бодрствуя и не позволяя ему получить полноценный отдых.
Рей не знала, сколько она проспала – глубоко, вязко провалившись в пустоту без сновидений, но когда она была вынуждена открыть глаза, в помещении уже успело стемнеть. Девушку разбудил страшный грохот, доносившийся, казалось бы, со всех сторон. Сердце судорожно забилось, а все конечности напряглись. Немцы – была первая мысль Рей и она резко вскочила на ноги, заметалась, пытаясь придумать, что предпринять. Куда бежать? Где прятаться от бомбежки? И… неужели они вернулись? Она же слышала, что Париж почти свободен, а их отбросили далеко на восток… Или не делать ничего? Ждать, пока на дом упадет бомба, которая наконец-то оборвет все ее страдания, позволив хотя бы умереть в том месте, которое мило ее сердцу?
Превозмогая страх, Рей решилась подойти к окну и опешила – то, что она приняла за гул двигателей истребителей и взрывы разорвавшихся бомб, оказалось ничем иным, как праздничным салютом, к которому примешивались звуки выстрелов. Девушка выглянула вниз и приметила группу каких-то людей на улице вперемешку с солдатами, стрелявшими в воздух холостыми патронами и выкрикивающими лозунги на бурной смеси разных языков. С другой стороны переулка доносилось пение и смех. И все они вплетались в общую какофонию радости, бесконечный гимн свободы, вырывавшийся как стон из тела уставшего от войны города.
Рей попятилась от окна и с трудом сдержалась, чтобы не закрыть ставни. Щеки быстро стали влажными от слез. Она опустилась на пол и прижала к груди колени, обнимая их. Всполохи салюта отражались в ее блестящих от слез глазах, окрашивая лицо и расширившиеся зрачки то в алый, то в зеленый. Расцветающие в небе воронки салютов напоминали погибающие звезды. Именно так – из пепла и пыли рождаются новые миры. И сейчас за окнами опустевшей квартиры рождался новый мир – мирный, прекрасный и полный надежд. И Рей не могла избавиться от чувства, что ей в этом чудном мире места не отведено.
Рей так и осталась жить в бывшей квартире Демеронов, кое-как наладив там свой скромный быт. Спала она на груде тряпок, которую стащила со всех помещений; а за пищей ходила в расположившейся неподалеку пункт армии спасения. Скромной порции, которая причиталась пострадавшим от войны, девушке хватало на несколько суток. В один из дней ей даже посчастливилось найти среди завалов здания ниже по улице покореженный старинный шкаф, разобрать его на детали и утащить к себе; чтобы обеспечить себя дровами на случай холодов. Спичек у девушки не было, но она обнадеживала себя, что еще достанет их где-нибудь. И все это время она пыталась найти хоть какую-нибудь работу, но терпела одни лишь разочарования – ртов и рук было слишком много. На любое, даже самое плохенькое местечко, тут же находилась целая армия желающих. С каждым днем Рей все больше утверждалась в мысли, что лучше бы ей покинуть Париж, но пока не могла придумать, куда ей направиться. Вариант с Валансьеном она отвергла, но все еще держала в голове на самый крайний случай.
В конце-концов в один из бесконечных серых дней, девушка приняла решение, что лучший способ найти новую жизнь – это решительно отправиться ей на встречу. Она собрала немногочисленные пожитки, которыми успела разжиться, и планировала уже уйти, когда остановилась, в приступе невыносимой ностальгии, нахлынувшей при мысли о прощании с вновь обретенным домом. Рей закрыла глаза и притронулась к стене с пожухшими от сыростью обоями, словно пытаясь услышать дыхание старой квартиры. Услышать эхо голосов друзей, когда-то раздававшихся здесь… И этот приступ сентиментальности, за который девушка сердилась на себя, внезапно сыграл лучшую роль в сложившихся обстоятельствах.
Именно в этот момент входная дверь хлопнула и старый паркет заскрипел под тяжестью шагов, заставивших Рей тут же приготовиться обороняться. Она замерла, как перед броском, вооружившись каким-то обломком, но в этом не оказалось необходимости.
Рей не сразу узнала По в человеке, вошедшем в комнату. Черты друга в ее памяти стали слишком размытыми за время их разлуки. Да и его отросшие волосы, борода… Он так повзрослел? Или скорее постарел. Но и Рей не сомневалась, что теперь выглядит старше на целую жизнь. И все же француз распознал ее сразу. Он выронил на пол походную сумку и бросился к Рей, сгреб ее в тесные объятия, прежде, чем девушка успела как-то отреагировать или оказать сопротивление. Ей и самой хотелось обнять его в ответ, ощутить наконец-то родное, живое тепло; получить подтверждение реальности этого момента. Но страх был сильнее.
«Я найду и выпотрошу каждого, кто посмеет притронуться к тебе» - прозвучал в ее голове голос Кайло, искаженный прорезями металлической маски. Голос был таким отчетливым и близким, словно он стоял рядом с Рей.
Монстр мертв, - напомнила себе девушка. Она сама убила его. Теперь он только жуткая тень, живущая где-то на задворках ее подсознания.
По отстранился, все еще держа подругу за плечи и внимательно посмотрел ей в лицо с тревогой и нежностью. В уголках его смеющихся повлажневших глаз поселились морщинки.
- Господи, малышка, - прошептал он, - я уже не думал, что найду тебя…
- Я тоже, - через всхлипы призналась Рей, не решаясь попросить друга о том, чтобы перестал притрагиваться к ней. Ей все еще было страшно до дрожи. Страшно настолько, что она на всякий случай огляделась, не притаилась ли в темноте массивная фигура в черном, уже заносящая над шеей француза свой пугающий меч.
- Кайдел, - вырвалось у По то, что вероятнее всего, беспокоило его больше всего. Удивительно, как такой ловелас, как он, мог быть настолько одержим одной женщиной. Вероятно, они действительно были созданы друг для друга.
- Она жива, - поспешила осчастливить старого друга Рей, - но остальные… - она зажмурилась, тыльной стороной ладони вытирая непрерывно льющиеся из глаз слезы, - их нет.
Повисла неловкая и очень тяжелая пауза. По все-таки сам отстранился и попятился к стене, стал лихорадочно ощупывать свои карманы и через мгновение темноту разогнал огонек его сигареты.
- Как это случилось? – зачем-то спросил он и тут же опомнился, - нет, не отвечай. Не надо. Тебе и так слишком много пришлось пережить… Лучше скажи мне, где она.
- Надеюсь, что на пути в Америку.
Нью-Йорк, 1946 год.
Рей глубоко заблуждалась, когда думала, что больше никогда в жизни не увидит Кайдел. Обстоятельства вынудили остатки прежней великолепной пятерки собраться вместе. И если По был вдохновлен и взволнован перед этой встречей, то Рей скорее испытывала беспокойство и грусть. Ей отчего-то было неловко перед родными Кайдел, которые приняли гостей из-за океана в своей роскошной квартире со всеми почестями, а потом долго развлекали их, катая на автомобиле по городу. Старший брат Кайдел, Леонард, и вовсе постоянно пытался оказывать Рей весьма очевидные знаки внимания и своей заинтересованности, пока сестра не остудила его пыл каким-то резким, насмешливым комментарием. Рей боялась, что Кайдел скажет что-нибудь типа «Зря стараешься, она предпочитает нацистов», но все обошлось куда более невинно.
Кайдел стала прежней и Рей до конца не могла поверить в то, что это произошло на самом деле, ведь казалось уже практически невозможным. Несколько лет терапии и самые лучшие врачи Америки сделали свое дело. Девушка сама встретила их в аэропорту, как в довоенные времена – роскошная, яркая и язвительная. Однако, Рей чувствовала перемену, произошедшую в ней; от ее внимания не укрылось что-то темное, скользкое, поселившееся на дне глаз американки и то, как иногда у нее непроизвольно подрагивали пальцы, когда она посреди разговора вдруг застывала и не моргая начинала смотреть перед собой. Она была ласкова с По и обещала ему, что снова вернется в Париж, если он не найдет в себе сил, чтобы перебраться в Нью-Йорк; однако и дураку было понятно, что никто из них не покинет насиженного места. С Рей Кайдел держалась приветливо, но осторожно. И Рей оставалось только гадать – помнит ли подруга последнее время жизни в лагере, рассказывала ли она кому-нибудь об этом или же бережно хранит чужие страшные тайны.
