Когда Рей закрывала глаза, она словно видела себя со стороны – хрупкую фигурку, тенью выскользнувшую из леса и решительными, прямыми шагами направлявшуюся к высокой ограде Гюрса. Видела, как лучи прожекторов сходятся на ней, как щелкают спусковые крючки винтовок и воздух разрывают пронзительно-свистящие пули. Видела, как пули обращаются назад, к тем, кто их отправил. А железные ворота сминаются, как бумага, словно сжатые сильной, невидимой рукой. Видела всполохи сражения и крики погибших солдат. Чувствовала их боль, когда жизнь покидала все еще теплые тела. И хотела не видеть этого никогда.
Это война, - говорила она себе, - ты же уже убивала. Помнишь того предателя, задушенного скрипичной струной? А тех, кто подорвался на заложенной тобой взрывчатке? А остальных, кто был врагами и потому не заслуживал жалости, как ты говорила себе. А потом плакала в подушку всю ночь напролет, чувствуя себя самым страшным чудовищам. Но ты убивала и не испытывала удовольствия. Ты не казалась себе спустившейся с небес богиней возмездия, смелой и мудрой, имеющей настоящее право решать, кого стереть с лица земли, а кого помиловать.
Рей пыталась спастись от этих мыслей в воспоминаниях, но вместо утешения они приносили только боль. В тот раз, когда она томилась в застенках Парижа, в подвале закрытой типографии, все еще не зашло настолько далеко. Это было до Гюрса, до замка, затерянного в снегах, до Монстра… Ее воспоминания были радостным оазисом утешения – и партизанская война, казавшаяся игрой, и тяготы детства и светлые дни с друзьями, в почти забытое уже мирное время. В ее воспоминаниях не было столько боли и темноты. Теперь же они были чернее того мрака, что окружал девушку со всех сторон.
Если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя, - сказал ей однажды Сноук и эти слова намертво отпечатались у Рей в памяти. Она не запомнила кому принадлежало это высказывание и была уверена, что не сам Сноук придумал его, но эта деталь казалась совершенно незначительной рядом со смыслом, вложенным в них.
Она заглянула в бездну. Она впустила тьму внутрь себя. Она никогда не станет прежней. Теперь она такое же чудовище, как Кайло, как Сноук… Она была рождена подобной им, но не знала ничего о своей истинной сути, но демоны, таившиеся в глубине ее души столько лет, дождались своего часа. Она сама теперь – демон…
Нет – тут же шептала сама себе она, - все можно обратить вспять. Она не позволит им изменить себя и уничтожить все доброе и светлое в себе. У нее в этом царстве мрака есть тонкий луч света – ее друзья. Она верит, что они все еще живы. И война однажды закончится, если, конечно, ее смерть не придет раньше… А если придет, то пусть последним, что она увидит, будет не темнота вокруг себя, а тщательно нарисованная воображением картинка. Наполненная светом и воздухом квартира Демеронов в Париже, просторная кухня и большой стол, за которым они соберутся снова все вместе, как растерянные куски пазла, каждый наконец-то оказавшись на отведенном ему месте. Солнечные лучи, пронизывающие прозрачный воздух и золотистые от него пылинки, кружащиеся, словно снег. Улыбки друзей, повзрослевших, но живых. И она с ними, она – прежняя.
Где-то наверху лязгнул засов на двери, и Рей оказалась растерзанной ярким лучом света, пробившимся через тьму. Она болезненно зажмурилась и заслонила глаза рукой.
Это конец.
Она ухватилась за пытающуюся раствориться картинку, словно пытаясь шагнуть в нее, как тогда в замке Сноука в воспоминание о жарком алжирском полдне и городе, затерянном в песках. Пожалуйста, не исчезай… Но лица друзей уже подернулись рябью, как испорченная кинолента, теряя свою четкость. Пожалуйста…
Рей ухватили под руки и поставили на ноги. Чья-то властная рука в перчатке заставила ее разжать зубы и, на удивление, в ее горло полилась холодная до немоты на языке ключевая вода. Тот же человек вытер ей рот и прикоснулся ладонью ко лбу, словно пытаясь измерить температуру. Затем ее потащили по ступенькам вверх, и Рей только и оставалось, что передвигать ногами. Здесь были ступеньки? Ей казалось, что вокруг лишь сплошные стены.
В конце пути она все-таки позволила себе приоткрыть отяжелевшие веки и тут же пожалела об этом. В глаза ударил яркий свет, толи уличный, толи искусственный – после пребывания в темноте было сложно разобрать. Свет был повсюду, его было слишком много. И Рей даже поверила в то, что ей удалось перенестись из мрачной безнадежной реальности в свое теплое и прекрасное видение.
Но ее не казнили и, на удивление, даже не отвели в допросную или пыточные застенки, где она оказалась сразу после своего триумфального возвращения в Гюрс. Всю дорогу Рей держала глаза закрытыми, поэтому, открыв их в мягком полумраке, не сразу поняла, где находится. Помещение напоминало барак, но все было заставлено какими-то непривычными глазу конструкциями… Рей сосредоточилась и вытащила из своей памяти подходящую картинку – по дороге в Париж они с Финном были в похожем месте и странные сооружения на деле оказались многоэтажными кроватями, на которых ютились бездомные и беженцы с юга. Где она? Пока Рей мучительно соображала, пытаясь соединить воедино осколки своей реальности, из полумрака появились силуэты в одинаковых серых пижамах, заинтересованные гостьей, но предпочитавшиеся держаться на расстоянии от конвоя. Остекленелый взгляд девушки скользил по размытым бледным лицам, не в силах вырвать из морока хотя бы одни знакомые черты. Глаза болели даже от тусклого света, хотелось протереть их рукой и вытряхнуть из них несуществующий песок, но ее руки все еще держали.
Ее подвели к одной из коек и довольно грубо толкнули вперед. Ослабшие после долгого пребывания без движения ноги оказались ватными и непослушными. И Рей тут же, лишившись поддержки извне приземлилась на кровать. Конвоировавшие ее охранники перебросились парой фраз на неизвестном Рей языке и спешно удалились. Рей откинулась на жестком матрасе мечтая только об одном, провалиться обратно в забытье, так сильно дорога истощила ее и без того немногочисленные силы, но кровать прогнулась под чьим-то весом. Кто-то с силой сжал ее руку и на кожу капнуло что-то соленое и теплое. Рей попыталась сфокусировать взгляд.
Кайдел.
Кайдел!
Силы внезапно вернулись к ней, но всего на мгновение, которого хватило, чтобы крепко обнять подругу. Девушка выглядела исхудавшей, поблекшей, но относительно здоровой и живой. Ее глаза блестели от слез.
- Господи, змейка… - пробормотала американка, еще крепче сжимая руку подруги, - я уже не ждала увидеть тебя живой… Где ты была?
Но Рей не способна была ответить, проваливаясь обратно в гостеприимную темноту.
Рей толком не успела прийти в себя до конца, когда ей пришлось снова вернуться к работе на заводе. С пленниками по-прежнему не церемонились, хотя условия стали более пригодными для жизни. Как узнала девушка из болтовни Кайдел, перемены начались после ее исчезновения, примерно в тоже время Хакс освоился на месте начальника лагеря и активно принялся перекраивать его на свой лад. Он не был добрым или милосердным, но был рассудительным и мудрым человеком. Отвратительное обустройство лагеря он нашел недальновидным и опасным для мятежа, поэтому хоть немного облегчил жизнь пленников – улучшил медицину, утеплил бараки и приказал установить в них кровати с настоящими матрасами и одеялами. Коснулись его модернизации и пищи, уже меньше напоминавшей безвкусные помои. Хакс был прав – заключенные стали меньше умирать и больше работать, хотя вряд ли из благодарности за его труды. Он даже пытался организовать какую-то внерабочую деятельность, но никто не поддержал энтузиазма в создании театральной студии и литературного кружка. Состав заключенным был многонациональным и некоторые не способны были общаться друг с другом. Относительно большая группа людей в принципе не умела читать и не видела в этом смысла. Кайдел рассказывала обо всем этом с присущей ей язвительностью и выглядела так, словно не побывала в карцере по приказу того же самого Хакса. Она рассудила, что рыжий военный намного лучше своего предшественника – лентяя и развратника Келера. Отсутствие интереса нового начальника лагеря к хорошеньким заключенным тоже не осталось без внимания и о нем любили шептаться и сплетничать. Но Кайдел старалась не говорить «гомосексуалист», как в либеральном Париже, а придумывала всякие метафоры, большую часть которых Рей не понимала.
