Рыжий офицер вышел к трибуне и окинул взглядом заключенных, стряхнул со своей формы невидимые пылинки рваным движением руки. В его льдисто-голубых глазах отражались тяжелые облака, низко проплывавшие над плацдармом. За его спиной трепетали на ветру алые флаги Рейха.
- Sieg Heil! – крикнул рыжий, и выполнил характерное нацистское приветствие, - работники и военнопленные лагеря «Гюрс». Я оберст-лейтнант Армитаж Брендон Хакс и с первого января тысяча девятьсот сорок второго года лагерь будет находиться под моим руководством. Каждый из нас, по мере своих способностей, обязан трудиться во имя великих целей. Нас ждет светлое будущее. И вы имеете возможность стать его частью, если будете усердны, дисциплинированы и разумны. Третий Рейх милосерден ко всем, кто осмелится признать свои заблуждения в прошлом и склониться перед его величием…
Кайдел, стоявшая рядом с Рей, легонько толкнула ее в плечо, вынуждая посмотреть на себя и отвлечься от пламенной речи офицера. Рей с трудом перевела на нее взгляд, словно завороженная мерным голосом рыжего тюремщика. Он проговаривал каждое слово с тщательностью радиодиктора, словно даже расстояние вдохов между фразами дополнительно взвешивая в мозгу. Это… околдовывало. Вводило в транс. И было в нем что-то жуткое, жесткое, пугавшее даже на расстоянии. Он мало напоминал прежнего начальника лагеря, обрюзгшего и ленивого унтер-офицера Келера, предпочитавшего отсиживаться в административном блоке, подальше от зловония лагеря и холодных горных ветров. Единственное, что интересовало Келера – молоденькие испанские заключенные, часто исчезавшие после того, как немец обращал внимание на их скромные персоны и яркую, южную красоту.
Кайдел выглядела встревоженной. Она слегка наклонилась к Рей и прошептала:
- Не нравится мне этот тип… Говорила же я, что не надо тянуть…
Рей хотела что-то ответить, но осеклась. Оберст-лейтенант Хакс резко замолчал и сейчас его холодные глаза были направлены прямо на Кайдел. Удивительно, каким слухом он обладал, если способен был услышать короткую реплику сказанную совсем тихо с весьма приличного расстояния. И, конечно, Рей даже через маску Монстра ощутила его взгляд, брошенный в ее сторону.
- Вы, - приказал Хакс, обращаясь к Кайдел. Двое охранников быстро растолкали толпу заключенных и за руки выволокли американку вперед и швырнули к идеально вычищенным сапогам офицера. Кайдел зарычала, как взбешенная дворовая кошка, стряхнула их руки и выпрямилась. «Лучше умереть героиней, чем пленницей» - эхом услышала в своей голове голос подруги Рей. Она уже готова была броситься на защиту Кайдел и умолять пощадить девушку за безрассудство, а заодно попытаться удержать от совершения новых фатальных ошибок.
- Вы плохо понимаете по-французски? – осведомился Хакс, буравя арестантку взглядом.
- Я отлично говорю по-французски, - гордо вздернув голову заявила она. В воздухе стояла такая тишина, что можно было слышать собственное дыхание и ветер, гуляющий по открытой поверхности. Каждый заключенный боялся даже шелохнуться лишний раз, лишь бы не привлекать к себе внимания нового управляющего.
- Вероятно, вам не знакомо слово «дисциплина»? – продолжал офицер. Рей захотелось выбежать вперед и утащить подругу обратно в толпу и долго хлестать по щекам, чтобы выбить из нее лишнюю спесь, да хоть на худой конец крикнуть ей образумиться… Но губы Рей стали ватными, язык окаменел, казалось, что она сама разучилась разговаривать и забыла все известные ей слова. Нужно что-то делать… нужно вырвать глупышку Ко из лап зверя… она что, не понимает, какая опасность исходит от этого человека? Зачем она снова и снова играет с огнем?
- Знакомо, - упорствовала зачем-то Кайдел и даже позволила себе улыбнуться своими чудесными ровными зубами, к несчастью, уменьшившимися в количестве из-за гнева Фазмы. Впрочем, все обаяние ее улыбки все равно не изменило бы ее участи и не растопило бы ледяного сердца монстра перед ней. Ведь все они – монстры.
- Тогда я настоятельно рекомендую вам отправиться в карцер и поразмыслить об этом, - презрительно сказал Хакс, - вам отведена большая честь стать его первой посетительницей после реорганизации.
Реорганизация… Даже по-французски это слово звучало очень по-нацистки. Они слишком любили порядок, слишком любили все… улучшать? Модернизировать?
Рей провалилась в какую-то пропасть, словно это ее ждало заключение в глухой, темной яме, вероятно, теперь куда более жуткой, чем та крысиная нора в Париже, где ее держали в застенках; в глазах потемнело и она еле сохранила равновесие. Словно в замедленной съемке видела, как серая роба Кайдел сливается с коричневыми рубашками охраны в единое цветастое пятно и исчезает. Рыжий офицер продолжал говорить, наслаждаясь царящей на плацдарме вымученной, натянутой тишиной, но Рей уже не пыталась его слушать. Она мучительно думала – увидит ли теперь подругу живой… или? Или есть маленький шанс попросить Монстра о помощи, хотя ей совершенно не хотелось с ним больше разговаривать и в груди по-прежнему саднило от воспоминания о содержимом братской могилы, о лицах тех женщин, о последних брошенных ему словах…
И сквозь эту мутную пелену и морок собственных невеселых мыслей до нее донесся голос Хакса:
- Meine Ehre heisst Treue.
Марке, весна 1959 г.
Дорога петляла по побережью, прежде чем свернуть в окруженную горами долину. Рей невольно залюбовалась пейзажем – изумрудные луга упирались в лиловые, мягко очерченные силуэты гор, но напомнила себе, что не стоит расслабляться. Все-таки она отправилась не на развлекательную прогулку по достопримечательностям и красотам Италии в обществе своего заботливого супруга, а сопровождает старого врага. Она вообще толком не могла понять и уложить в своей голове, как получилось, что сейчас она сидит на пассажирском сидении «Альфа-ромео» бывшего оберштурмбанфюрера Хакса. К счастью, они хотя бы не пытались вести светскую беседу, а оба молчали, погруженные в свои мысли. В ином случае – ситуация стала бы слишком сюрреалистической. Хотя видеть Хакса не в военной форме уже было непривычно. Даже когда он сменил явно омерзительный ему льняной костюм на черные брюки и глухую водолазку.
Наконец-то утомительное напряженное молчание завершилось: дорога резко стала подниматься в гору к красивому старинному городу с мощенными камнем улицами. Рей снова могла любоваться видами из окна и не пытаться думать о том, о чем не стоило бы. А к этому списку относилось очень большое количество вещей.
Хакс остановил машину рядом со старым, полуразвалившимся домом, вероятно, некогда бывшим довольно внушительным особняком. Из палисадника открывался вдохновляющий вид на петляющую внизу дорогу и зеленую долину. Само здание утопало в зелени. Дикий виноград сплелся с чугунной оградой и тянулся до самой крыши. В его тени расположился старый деревянный стол и несколько витиеватых стульев, которые так и приглашали отдохнуть и насладиться свежим горным воздухом. Но Рей вовремя одернула себя: нельзя расслабляться. Нельзя забывать, кто этот человек. Кем он был и, скорее всего, так и остался.
Хакс постучал костяшками пальцев по двери и ему открыла пожилая, напрочь седая итальянка. Она не произнесла ни слова, лишь кивнула и повела своих гостей вглубь дома. Рей украдкой разглядывала обстановку, довольно типичную для старых итальянских вилл – выкрашенные светлой штукатуркой стены, минималистичная, но красивая мебель из резного дерева, картины, посуда довоенных времен. Исключение составлял только маленький черно-белый телевизор, стоявший в гостиной, к которому тут же устремилась встретившая их служанка.
Хакс остановился перед массивной дубовой дверью и только здесь позволил себе обернуться и посмотреть на свою попутчицу, словно нуждаясь в ее согласии, прежде, чем войти внутрь. Рей все это время сжимала пальцы на рукоятке револьвера, спрятанного в кармане, готовая, в любой момент перейти к решительным действиям. И, конечно, это не укрылось от цепкого взгляда Хакса. Он насмешливо улыбнулся одними уголками губ.
