Дверь в хижину с грохотом распахнулась и рядом вдруг оказался Люпин. Наверное, Гарри позвал его на помощь. Римус отпихнул Гермиону в сторону и принялся сшивать разодранное горло Снейпа магическими стежками – восстановление тканей требовало слишком много времени, сперва нужно было остановить кровотечение.

Гермиона сидела на коленках и молча наблюдала за действиями Люпина. Снейп был бледнее обычного, а на груди профессора поблескивало огромное мокрое пятно, едва различимое на черной ткани сюртука. Понять, что это кровь, можно было только по некогда белому воротничку. Гермиона опустила глаза и посмотрела на свои руки. Она часто видела этот момент в фильмах, когда главный герой смотрит на свои окровавленные ладони. На кровь человека, который не должен был умирать.

Почему? Снейп не был ее другом, членом семьи или возлюбленным. Он даже не был ее любимым учителем. Он убил Дамблдора. Он переметнулся на сторону Темного Лорда. Но в тот момент, когда Гермиона увидела его на полу хижины с этим безраздельным ужасом и протестом в глазах, она поняла, что он не должен был умереть.

– Колдуй восстанавливающее! – Рявкнул Люпин.

Гермиона вздрогнула. Всегда спокойный и меланхоличный Римус был напуган и зол. Снейп действительно мог умереть. Она должна помочь ему, а не витать в облаках. Гермиона подползла на четвереньках обратно. Опечатки ее кровавых ладоней остались на половицах. Тряхнув головой, она начала восстанавливать ткани профессорской шеи с помощью магии. Когда горло Снейпа больше не сверкало обнаженной трахеей, Римус забрал у Гермионы безоар и запихнул его в глотку профессору.

– Давай же, давай… – Пробормотал он и похлопал Снейпа по щеке. – Живи, дракл тебя дери!

Наверное, это было личное. Должно быть, Римус по-прежнему чувствовал себя виноватым за то, что едва не убил Снейпа, когда перекинулся в полнолуние. В этой самой хижине, много лет назад.

Для Гермионы это не было личным. Мама однажды сказала, что она слишком добрая, когда маленькая девочка с густыми золотисто-каштановыми кудряшками рыдала в саду, склонившись над мертвой птичкой. Птичкой, которая, наверное, просто неудачно выпала из гнезда. Или умерла в полете. Но маленькая Гермиона плакала навзрыд, как будто это она была виновата. Она стояла на коленках в грязи, испачкав белые колготки, и рыдала так громко, что из соседних дворов подтянулись обеспокоенные соседи. Ей было все равно. Это был протест. Потому что птичка не должна была умирать. Он должна была жить.

Снейп судорожно вздохнул, как-то жутковато булькнув. Наверное, кровь натекла ему в легкие. Гермиона прижала окровавленные пальцы ко рту, спрятав улыбку, и ощутила, как по щекам текут слезы. Птичка выжила. Она смогла ей помочь.

Это было до того, как все закончилось. До того, как они с Гарри вернулись в полуразрушенную школу и поговорили с портретом Дамблдора. Великий волшебник даже после смерти разговаривал загадками, но, тем не менее, дал понять, что его гибель была спланирована – им самим. Снейп просто выполнял его приказ.

К сожалению, показания волшебных портретов не имели юридической силы в магическом мире. Это казалось абсурдом, но тоненькая серебристая ниточка, которая утекла между половицами в Визжащей хижине, значила бы гораздо больше, чем слова Дамблдора. Гермиона два раза переспрашивала, что мог хотеть показать в тот день им профессор. Но Дамблдор только вздыхал, поблескивая очками-половинками, и отвечал, что «об этом может знать только Северус».

– Это было четвертое заседание! – Гермиона треснула по столу полупустым стаканом апельсинового сока. – Представляешь? Четвертое! И они не пришли! – Глотнув сока, она запихнула себе в рот ложку каши. Ей не удалось позавтракать перед визитом в Министерство, так что теперь она наверстывала упущенное.

– Представляю. – Рон лениво потянулся и немного поморщился, после чего откинулся на спинку стула. – За четыре раза можно было и подустать туда ходить…

– Рональд! – Гермиона уронила ложку в свою тарелку с овсянкой. – Как ты можешь? Речь идет о жизни человека!

– Человека, который издевался над нами хрен знает сколько, переметнулся на сторону врага, убил Дамблдора… – Уизли загибал пальцы.

– Дамблдор сам нам сказал, что это был е г о приказ! А воспоминания?

– А что воспоминания? Может, Снейп просто хотел поделиться своим фирменным рецептом зелья от кашля…

– Это не смешно, Рон! – Гермиона вскочила с места, задев бедрами стол. Апельсиновый сок едва не расплескался по клетчатой скатерти. – Неужели ты не понимаешь? – Она понизила голос до шепота.

– Чего я не понимаю, так это почему ты все еще пьешь Противозачаточное зелье… – Буркнул Рон, опустив взгляд и ковыряясь ложкой в своей тарелке.

– Ч т о ? Ты хочешь поговорить об этом с е й ч а с ? – Рот Гермионы невольно раскрылся от возмущения.

– А что такого? – Рон бросил на нее недовольный взгляд исподлобья. – Школу ты закончила, твоего разнесчастного Снейпа посадили… Какое теперь у тебя оправдание?

– Рон, мне через неделю стукнет двадцать один! Тебе не кажется, что это немного рановато? – Она не смогла сдержать сарказма в своем голосе.

– Моя мама родила Билла в двадцать один… – Буркнул Уизли.

– Я не твоя мама, Рон! – Рявкнула Гермиона, хлопнув ладонями по столу. – Я не хочу рожать раньше двадцати пяти. – Значительно тише добавила она. – Я же уже говорила.

– Ну как знаешь. – Насупился Уизли, отвернувшись и скрестив руки на груди.

Гермиона молча смотрела на него, постепенно остывая. Это был Рон – ее парень, ее лучший друг. Человек, с которым она через столько всего прошла. Неужели он не может понять ее даже тогда, когда она говорит все настолько простым языком? Неужели он не может дать ей время?

Вздохнув, она обошла стол и склонилась над Роном со спины, обняв его за шею.

– Прости, что я на тебя накричала. Я не должна была этого делать. – Она поцеловала его в рыжую макушку. – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. – Тихо ответил Рон, погладив ее запястье.

*

– У меня есть тост. – Гарри поднялся из-за стола с бокалом в руке. – За самую умную и талантливую волшебницу нашего поколения. – Он посмотрел на Гермиону и улыбнулся. – За хорошего друга. За красивую девушку. За человека, который всегда готов поддержать в трудную минуту. За Гермиону Грейнджер! – Он вскинул руку с бокалом к потолку.

Присутствующие радостно заулюлюкали, чокаясь бокалами. Гермиона выдавила улыбку и присоединилась к веселью. Настроение было на нуле. Нет, не так – ниже нуля. Но она очень старалась сделать вид, что ей весело. В конце концов, это был ее день рождения.

Она уговорила Рона отмечать его в их маленькой лондонской квартирке. Белый кухонный стол рядом с эркером, бутылка дорогого шампанского от четы Поттеров, ящик сливочного пива прямиком из Хогсмида, торт, купленный в круглосуточном магазине в доме напротив, и узкий круг близких друзей – Гарри, Джинни, Рон и она. Все в дурацких разноцветных колпаках и такие веселые, что аж тошно. Но, наверное, тошно было только ей.

Гермиона по-прежнему думала о том, что она могла бы изменить. Может, ей стоило проконтролировать Гарри? Надавить на него, чтобы он все-таки пришел на четвертое заседание? Может, тогда бы у них был шанс на пятое? Гарри сказал, что больше не видит в этом смысла. Что он сделал все, что мог, хоть и не очень понимает, зачем. Ей даже показалось, что он делал все это только ради нее.

На Римуса она не злилась. В пять утра у Тонкс начались схватки, и взволнованный отец не мог присутствовать в зале суда, потому что находился в родильном отделении. Гермиона не могла злиться на него за это.

– Посмотри, какие ручки. – Улыбнулась Джинни, показывая Рону колдографию новорожденной дочери Люпина. – Такие кро-о-охотные! Прелесть, правда?

– Блин, клевая такая… – Рон закусил губу, с любопытством и умильным восторгом разглядывая фотографию девочки.

Гермиона старалась на них не смотреть. Казалось, Уизли просто созданы для того, чтобы любить детей – своих, чужих, неважно. Она ощущала себя черствой и эгоистичной, но не могла проникнуться маленькими ручками Лайлы Люпин. Не могла понять ее улыбку.