Сколько еще это будет продолжаться?!

Он провел рукой по краю каменной чаши, по резному пояску. Через силу прислушался к камню. Его касались руки эльдар и ничьи другие, его резали с радостью, свободно, для того, кого любили. Он здесь, не в подземельях. Лишь в основании замка.

Настоящее – тут.

Где тепло.

Журчание воды в желобках.

Свет.

Мокрая ткань штанов, которые так и не снял.

Каменный уступ в воде, на котором он сидит.

…равномерно дыша, чтобы утишить, наконец, эту дрожь и этот холод внутри, где все скручено, словно зажато в кулак, и ждет удара, подвоха, нападения…

Близящийся цокот когтей по камню словно решил подтвердить эти глупейшие ожидания, и Морьо настороженно приподнялся в воде – только чтобы увидеть, как дверь с легким скрипом отворяется и внутрь вваливается огромный пес.

Встряхивается – и, сделав прыжок, рушится в воду с громким плеском, заглушающим возмущенный вопль. Волна почти выкинула Морьо наружу, он с размаху плюхнулся на край чаши, ушибив худой зад о камень. Вода разбежалась по полу, покрыв его сплошным тонким слоем, зажурчала в нескольких стоках разом. Звонко запела струя воды из наполняющего желобка, падая теперь с высоты в несколько ладоней.

— Гадкая ты псина! — от души сказал Морьо, потирая отбитое место. И засмеялся. Мысли о темноте и подземельях разбежались по дальним углам, отступая перед бесхитростным ушибом и перед бесспорным и несомненным Хуаном, весившим сейчас, наверное, раза в три больше него самого.

Хуан только фыркнул.

Встав и встряхнувшись сам не хуже собаки, Морьо поинтересовался, наконец, полкой, где стояли в ряд горшочки и подставки с мылом разной твердости. Утащил тот, из которого пахло пряными травами. Содрал с себя мокрую тряпку, спрыгнул в каменную чашу – и вытряхнул почти весь горшок на собаку. Теперь можно было запустить обе руки в мыльную шерсть и долго чесать пса от холки до крестца, чтобы Хуан фыркал от удовольствия и вываливал язык прямо в воду, а потом чихал от мыльного вкуса.

Когда-то они с Турко так мыли собаку в фонтане после охоты, перед тем, как зайти в дом…

Он плеснул в пса водой несколько раз, потом Хуан со вздохом ткнулся в него лобастой головой. Зарывшись лицом и руками в его мокрую шерсть, Морьо вдохнул запах пса, трав, тепла – и тихо завыл.

Отпустило его нескоро, вода в чаше изрядно прибыла. Когда он выпрямился, тяжело дыша, Хуан облизал ему ухо, как обычный пес. Морьо был теперь весь в мокрой шерсти.

Он выгреб остаток мыла из горшочка, вымылся сам возле текущей из желоба струи воды. Хуан выбрался наружу, от души встряхнувшись, растянулся на теплом камне. Морьо тоже вышел из воды, присел рядом.

— Это ведь ты увел Тьелпе? — спросил вдруг у пса Морьо неожиданно для себя самого.

Хуан вздрогнул — и поднял на него чудовищно тоскливые глаза.

— Потому что никак не мог спасти хозяина… — шепотом сказал Морьо, снова запуская пальцы в мокрую собачью шерсть. — И я не смог. И никто. Он рвался вперёд. Ты только умер бы рядом с ним. Как Курво. И Тьелпе бы тоже… Теперь тебе стыдно. И мне.

Мокрый нос ткнулся ему в щеку.

— Но ты спас мальчишку, а я… Я просто злой дурак.

Вздох и тонкий недовольный звук.

— Что, не согласен?

— Иууууу.

— Я не смог ничего сам, Хуан. Я гожусь лишь убивать орков и гауров, все остальное за меня делали другие. Ещё камень рубил неплохо, особенно когда обрушение готовили.

…Хуан посмотрел так, словно силился сказать — «дурак ты».

— Вот я и говорю — дурак…

Простучали тяжёлые шаги по мощеному полу, дверь распахнулась от меткого пинка.

— Если ты рыдаешь от счастья или терзаешься, то на сегодня тебе хватит, — объявил Майтимо, заходя в купальню в красном потертом кафтане и ещё более потёртых сапогах, явно помнивших валинорский берег и Древа в цвету. Бросил на скамью сложенную одежду темно-красного цвета.

— Ты немного опоздал, мне поплакать тебе в плечо? — фыркнул Морьо немедленно.

— Раз мог орков убивать, то и мечом помахать сможешь. Идём на площадку. Можешь поначалу беречь ноги.

— Ты понимаешь, что произойдет, когда начнёшь меня бить?

— И я тот, кто знает, что с этим делать. Сочувствовать тебе будем за пределами учебной площадки. И потом купайся хоть всю ночь.

— Князь Маэдрос Безжалостный, — сказал Морьо на синдарине, начиная одеваться.

— Я дал тебе выспаться.

Два кристальных светильника стояли по бокам площадки, разгоняя сумрак. Рядом не было никого. Дерево тяжелого учебного меча быстро теплело под рукой.

— Или тебе отыскать кирку? — подначил его Майтимо, становясь перед ним и поднимая меч левой.

— Сам выкую.

— Нарисуешь, обсудим.

— Обсудим — это обязательно, — согласился Морьо, надевая рукавицы с нашитыми стальными пластинами. — Поверь, Майтимо, обсудить нам надо будет… Очень многое.

Он наклонился, словно бы поправить сапог, ухватил горсть опилок и бросил Майтимо в лицо.

Уклоняясь, тот, наконец, засмеялся.

========== Предыстория. Орочьим глазом. Фрагмент из Ангбандского быта ==========

Ещё внезапно картинка из Ангбанда.

*

Болдог Ларгор ввалился в Логово и бросил оркам притащенный мешок снеди как щенкам. Мелкие засуетились. Старшие солидно раздали пинков и сели потрошить дары вожака. Каждый отжалел немного мяса своим мелким, запустили зубы сами. Ларгор и сам пожрал за компанию. Все же свои.

— Никто не удрал, а, раззявы?

Шутке привычно посмеялись. К этому времени в ихних отнорках почти никого не осталось, уже распихали по рудникам и мастерским, так что сейчас шутка и впрямь была смешная — не то что три новолуния назад, когда плюнуть было некуда, чтобы в пленного не попасть. Часть даже сразу в рудники отправили. Впервые такое богатство.

Пройдя несколько шагов в отнорки, Ларгор крякнул и отвалил камень от ближней пещерки. Оттуда завоняло. Единственный обитатель скорчился на пятачке не чистой, само собой, но вроде как наименее грязной земли у стены. Ошейник шипами внутрь не давал ему лежать, только сидеть, привалившись к стене.

Ларгор его пнул.

— Ну что, Упрямец, ещё упрямишься?

Тот зыркнул из-под обгорелых волос. Рожа у него была — краше пьяного орка, красная, широкая, облезшая, едва-едва поджившая. Херово на голугах заживают ожоги от повелительского огня. Даже не ожидали, что настолько херово.

Мелкий орк притащил пленному кружку воды и ломтик хлеба, чисто чтоб не сдох. Вода исчезла почти мгновенно. Когда мелкий выбил кружку, она была уже пуста.

— Выучился, — хмыкнул Ларгор. — Ну-ну.

Мелкий попробовал развлекаться, протягивая хлеб и отдергивая руку, но Упрямец уже не особо попадался. Да и не хочется ему сейчас уже есть, скорее всего, догадывался Ларгор.

Он размышлял, сыграть ему в доброту и отдать хлеб, или нет. Отобрал мятый комочек еды у мелочи, отдал пленному. Ничего, ест, не кидается и не плюется.

Все они поначалу буйные.

К исходу четвертого новолуния от битвы пленные голуги уже более-менее поделились на упрямцев и на податливых, ну, те голуги, которых пробовали на прочность. Податливых рассовали по мастерским, самых интересных забрал Жестокий и вытряс из них полно всякого.

Этого злюку Ларгору хотелось придавить ещё разок и посмотреть, что получится. Очень уж достал драться поначалу.

Но нужен был повод.

Ларгор отступил к Логову, где ещё доедали подарки, и мигнул — мол, развлекайтесь. Встал так, чтобы его не было видно из пещерки.

Другой мелкий, соскучившись по развлечениям, прибежал радостно. Сперва тоже совал огрызки еды и отнимал, потом покидался мусором, а затем, расхрабрившись, полез тыкать пленного костью и дергать за цепь. Звякнуло раз, другой, а затем снага с воплем выскочил в коридор и запрыгал на одной ноге, обхватив колено другой.

Упрямец не подвел, не иначе, пяткой в колено заехал. Молодец. Предсказуемый. Хороший голуг.

Ларгор мигнул снова, подбежал старшина и завел нужную песню.