Он начинает понимать.

— Чего же ты хотел на самом деле, король Дориата?

— Я уже получил все, что хотел, глаза бы мои тебя не видели!

«Да что ты хотел-то? У ног твоих, статуя-переросток, я уже лежал, и слезы мои ты видел…»

— Твою виру спасенными жизнями я принимаю. После отдыха уедешь как гость, но не попадайся мне на глаза! Второй раз я с тобой говорю — и второй раз хочу убить своими руками!

Развернувшись, Тингол широким шагом устремился прочь. К шатрам, сгрудившимся поодаль. Кажется, его, Дагмора, тихо убрали подальше от всех.

— Я своих братьев тоже порой хочу прибить, — не удержался он, — весь в них.

Кажется, Тингол его услышал, потому что на ходу врезал кулаком в дерево, только листья посыпались.

Ничего, кроме тихого облегчения и тихой же зависти к чужому здоровью и силе Дагмор не чувствовал больше. Внезапный разговор и внезапное известие выпили все душевные силы до дна. О прочем он подумает завтра. Тьелпэ жив, грело изнутри…

Он снова завернулся в плащ. Увидел рядом на земле забытую флягу мируворэ — вряд ли хозяин за нею вернётся. Выпил ещё несколько глотков, согрелся и снова уснул.

========== Уцелевшие ==========

По просьбам читателей — о встрече братьев.

*

Он проснулся снова, и снова с наслаждением нашел себя в уютной постели. Одеяло его обнимало, словно тёплыми руками. Ни единого раза, просыпаясь под ним, Морьо не опасался, что уют и тепло окажутся лишь мороком, как до того бывало и в дороге, и в Западном Дортонионе.

А ведь уже решил, что эти страхи надолго, успел и разозлиться, и набраться терпения…

Корзинка с едой опять ждала его на столе. Он натянул штаны, сел к столу — и обернулся.

Майтимо вошёл молча, опустился рядом на скамью.

— Скажешь, я слишком долго сплю? — спросил Морьо хмуро.

— Не скажу.

И снова при виде старшего брата хотелось то ли просить прощения, то ли уткнуться в него, как в детстве…

…Первое, что сказал Майтимо, когда они с Макалаурэ вошли, было:

— К целителю. Нашему.

— Что, опять?! — рявкнул Морьо немедленно.

— И прямо сейчас, — сказал этот незнакомый Майтимо, собранный и жёсткий, словно из железных прутьев свитый. Стальной наруч с выступом закрывал его правое запястье. Другого доспеха на нем не было. А казалось, что он все равно в броне.

— Да! — крикнул Морьо. — Я тоже не смог тебе помочь! Прости уж, что я вышел оттуда своими ногами! Но, проклятье, ты мог бы хоть немного мне порадоваться?!

— Я рад, — отрезал Майтимо. — И порадуюсь ещё больше, если наш целитель подтвердит, что ты свободен. Для нас, знаешь ли, два чуда — это странно много.

Забыв про перевязанные ноги, Морьо прыжком перемахнул через стол, оказался перед Майтимо — и схватил его за грудки. Встряхнул бы, если б мог.

— К раугам чудеса! — заорал он брату в лицо. — Есть только эльдар! Живые — и мертвые! Которые рисковали и умирали, чтобы жили мы! Вот и все чудо!!!

Он задохнулся, отступил на шаг. И понял, что острие наруча Майтимо упиралось ему в живот. При желании тот мог проделать в нем дыру насквозь. Пожалуй, и готовился.

И Морьо вдруг улыбнулся.

— Ты не безоружен. Я рад, знаешь ли.

— Я сражаюсь левой, — сказал Майтимо. Его лицо смягчилось немного — и Морьо, не выдержав, обнял и его тоже.

Майтимо и правда был словно в броне из жил и мышц.

Макалаурэ, до этого молчавший, шагнул ближе.

— Ты и говорить с ним не будешь, прежде чем?..

— Я с ним говорю. Нескольких внуков Финве подряд не обманул бы никакой морок. Но все же — к целителю. Да, ещё раз. Столько, сколько будет нужно, — сказал Майтимо.

— Как вы мне все надоели, — буркнул Морьо. — Где целитель, будь он неладен? Надеюсь, это не ещё одна прекрасная дева?

— Это Эйтелиндо.

— Он же мальчишка!

— Тебе кажется. Он лечил и меня. Ты его вряд ли напугаешь.

Эйтелиндо не вошёл — влетел с горящими глазами. Почти без слов увлек Морьо за собой в укромную комнату.

…И разговор с ним был долгим и тяжелым настолько, что проще было бы снова руду таскать. О да, Лутиэн была права тысячу раз, ей не нужно было ни лишних слов, ни перебирать чужие воспоминания. Эйтелиндо задавал десятки вопросов, иногда словно бы не связанных ни с чем, и просил открывать очень болезненные воспоминания. Глубокой ночью Морьо орал на него до хрипоты и бешенства, а тот лишь упрямо требовал ответов. А ведь ещё братья будут расспрашивать…

Обратно в гостиную Морьо вышел в середине ночи, ноги у него подкашивались.

А здесь его ждали, считая Хуана, четверо. И пока лекарь что-то торопливо говорил Майтимо, Морьо видел только Тьелпе, радостно и неловко улыбающегося, потому что половина лица была до сих пор малоподвижна от страшных ожогов…

Да, его едва ли не в последние мгновения перед тем, как бросить вызов, отослали в замыкающий отряд. Нет, он не знает, почему. Не может сказать и того, почему с ним отослали Хуана, уже не раз сражавшегося рядом с хозяином. Чье было предчувствие — Куруфинвэ или Тьелкормо, кто знает теперь…

Они вместе пили вино, как воду, не чувствуя опьянения, и говорили вновь и вновь. И Макалаурэ то и дело протягивал руку, лишний раз убедиться, что он, Морьо, здесь, и не развеется с рассветом. И Хуан лежал под столом, временами клал морду ему на колени и тяжело вздыхал. И Майтимо все допытывался, как могло случиться, что не заинтересовались, не стали сталкивать разных пленных и требовать подтвердить, кто он есть, как не заподозрили военачальника… И как удалось пережить попытку бунта.

Про неудачные побеги брат не спрашивал.

Морьо вспоминал и вспоминал снова, пытаясь поймать за хвост и назвать словами то неуловимое, что мерещилось ему ещё там, в подземельях, но именовать его не было сил. Вспоминал, как пронесли мимо обожженные, закопченные доспехи, один из которых точно принадлежал Тьелкормо. Как жестокие ожоги на лицах мешали узнавать даже своих верных. Как требовали назвать имя. Как пытались заставить работать в кузнях Ангбанда — болью, голодом, страхом. Как после бунта почти всех уцелевших избили до неузнаваемости, и сами же лишили себя возможности их разглядеть…

И вперемешку, чтобы не говорить беспрестанно о дурном, он спрашивал и спрашивал. Слышал в ответ, как настойчиво восстанавливал себя Майтимо, и как Хуан спасал его от кошмаров, даже целители не могли выгнать из палат собаку Великого Охотника. Как Тьелпе упорно учится и работает по памяти и записям отца, и обещает стать в будущем мастером не хуже. Как племянник годами залечивал ожоги от морготова огня, и целители справились. Как вернулись изможденные Рыжие, рассказав, что были похищены орками, как твари покалечили одного и ранили другого, и как они сбежали по дороге, потому что выступление войска братьев задержало похитителей. Как сумасбродное решение Макалаурэ о передаче короны Нолофинвэ начало разбивать лёд отчуждения между ветвями народа нолдор, а спасение Майтимо довершило. Майтимо подтвердил решение брата, едва разобрался в случившемся, даже не поднявшись ещё с постели…

Он отчаянно устал, но не мог и не хотел остановиться, слушая снова и снова о том, как братья собирали семью по кускам.

Временами слезы текли по щекам и капали в вино.

Макалаурэ не раз плакал, не скрываясь, и Морьо вдруг увидел у него в волосах темные пряди, которых не было ещё на закате…

Тогда, утром, Морьо уснул на полуслове, уронив голову Майтимо на плечо. Потом очнулся на мгновение — уже в пустой комнате и под стеганым одеялом, и забылся опять, почти без снов. Раз семь или восемь он просыпался, но лишь чтобы торопливо поесть, добраться до отхожего места и умыться, а потом проваливался обратно в сон, ненасытно, жадно, словно стараясь избыть рауговы двадцать пять лет тяжёлой настороженной дрёмы и дурных видений.

— Сколько дней в этот раз? — спросил Морьо, проглотив мясо с пресной лепёшкой.