— Я пришел за вами, — сказал он хрипло.

— А ты кто? — повторил правый детеныш, шебурнув ногами под плащом. — Я тебя не знаю.

Щенячья назойливость бывает столь же невыносима, сколь смешна, и Келегорм порадовался, что вспомнил об этом только сейчас. А то может еще захочется разбить голову о ближайшее дерево… им или себе.

— Да, ты кто? — спросил левый щенок, высовываясь из-под плаща и цепляясь за кафтан, словно хотел залезть ему на плечи по-котячьи. — Почему у тебя одежда черная? Как тебя зовут?

— Турко. Сильный, — повторил он на синдарине.

— А почему ты нам помогаешь? Вы же сами напали.

— Тихо, — проворчал он. — Нужно выйти к реке, чтобы вернуться во дворец.

— Почему ты помогаешь? — эхом с другой стороны.

От щенят дурманяще тянуло Лутиэн, теплым домом, дымом очагов, и чувствовать это придется всю дорогу, впервые осознал Келегорм. Чувствовать запах чужого дома и слышать болтовню чужих щенят этой крови…

«Добыча» — сдавленно рычал Зверь.

«Мое», — фыркнул Хуан сквозь звериную шею.

«Дурень…» — тепло сказал Искусник из глубины памяти, словно никуда не исчезал, и стало немного легче.

— Почему? — тянули щенята.

— Тихо, — повторил он, встряхивая их. — Потому что отец попросил найти вас и вернуть во дворец.

Щенята взвизгнули хором с двух сторон.

— Он ищет нас? Ты отнесешь нас к нему?

— Мы вернемся во дворец. Сидите тихо.

«Тогда, наверное, доживете».

Следовало найти любой овраг и спуститься по нему к реке, другого способа он не видел. Снег валил все гуще, даже его свежие следы расплывались на глазах, и Келегорму казалось, что ветер метко швыряет мокрые комья прямо ему в лицо. Он ясно помнил путь по Дориату, взаимное положение реки, дороги и дворца, но где он по отношению ко всему этому, представлял лишь примерно, и стороны света определить стало невозможно. Даже когда рассветет, при таком снеге по солнцу ориентироваться не выйдет.

Никогад прежде с ним такого не бывало!

Помнится, кружа, он в одном месте проходил ложбину, вполне способную перейти в овраг. Келегорм восстановил в памяти последний круг, развернулся и побрел в сторону той ложбины, отворачивая лицо от ветра. Под весом детенышей его слегка перекашивало на левый бок, и шаги отдавались где-то под ребрами, но покуда все оставалось вполне терпимо.

— Турко. — Повторил правый щенок. — Я Элуред. А он Элурин.

— Мы не знаем, где река, — вступил снова левый. — Мы хотели убежать подальше от того злого, а потом вернуться к ней, но пошел снег и мы запутались.

— Мы очень испугались.

— Какой драуг вас понес по дворцу, когда пришли чужаки? — спросил Келегорм скорее у леса и снегопада, чем у щенят — как известно, щенятам не нужно вовсе никакого драуга, чтобы куда-то залезть, вылезти с другой стороны и убежать некстати.

— Мы испугались за отца и хотели помочь, — донеслось слева.

— Мы не хотели, чтобы нас отсылали с женщинами и детьми, как сестру! — возмущенно сказали справа.

Еще и сестра, Моргот побери этих торопливых полукровок аж с тремя детьми в неполную сотню лет!

— Можно подумать, ты бы усидел, — пробурчали слева ему в подмышку.

— Но потом мы увидели этих, в черном, огромных, и спрятались, а потом еще раз перепрятались, ближе к выходу.

— А потом тот здоровый злюка нас заметил и поймал.

— И утащил из дворца и пригрозил разрезать на куски, если мы туда вернемся, и мы убежали.

— Волк грязный! — храбро выругался щенок слева.

— Помойный! — немедленно добавили справа.

— Вонючий!

— Гавкучий.

— Тихо! — рявкнул Келегорм в который уже раз, спускаясь в ложбину. Ветер здесь притих, но и сумрак сгустился до непроглядного, и трудно было понять, куда снижается дно и снижается ли вовсе.

Почему он не убил короленыша сразу? Зачем позволил сказать о щенятах? Нет, еще хуже, за каким Морготом он потащился сюда выполнять его просьбу и теперь блуждает в лесу под щенячий скулеж? Так, кажется, дно едва заметно понижается влево, значит, повернем налево и будем надеяться, что это к реке…

— Почему ты сердишься? — спросил шепотом левый щенок.

— Ему плохо, Рино, — прошептал в ответ правый. — Ты что, не видишь?

— Почему ты всегда что-то такое видишь, а я нет? — возмутился левый.

— А ты не хочешь!

— Ты всегда кричишь, что тоже не хочешь!

— Зато ты кричишь что хочешь, а на самом деле никак не хочешь захотеть.

— А ты не хочешь не хотеть, что ли?

…Поваленное дерево выплыло из сумрака, а затем корни начали нещадно цепляться за ноги. И ветер вдруг развернулся и задул вдоль лощины, ухитряясь порой плюнуть в лицо Келегорму мокрым снегом. И сугробы стали глубже, щенков на землю так просто не спустить. Это нечто значило, но между всей кутерьмой внутри и снаружи он не мог понять, что именно, а идти становилось все труднее. Но дно лощины несомненно понижалось, под ногами чавкало и хрустело льдом, а значит, здесь появился ручей, и он приведет их к Эсгалдуину рано или поздно. Скорее поздно, с этими корнями и упавшими стволами, но приведет.

Когда Келегорм провалился в воду по колено в третий раз, в то же мгновение получил в лицо снежный плевок, едва не потерял равновесие и ощутил, как тупая боль ввинтилась под ребро, он все же решился сделать передышку. Пошатываясь, добрался к стене оврага, тянувшейся в обе стороны не хуже крепостной, и сел на первое, что показалось годным. Черная коряга скрипнула, но в труху не превратилась, и то ладно. Пригревшихся детенышей он опустил в сугроб, смутно надеясь, что те взбодрятся, начнут кидаться снегом и устроят прочие щенячества, но такого счастья Валар ему не послали. Один из щенков немедленно вскарабкался на корягу со своей привычной стороны и заглянул ему в лицо.

— Турко, почему тебе плохо?

А еще эти щенки тоже всегда пели на два голоса.

— Тебя побили за то, что ты решил нам помочь?

…Интересно, если одному запихать тряпку в рот, второй тоже заткнет себя тряпкой? Чтобы вместе с братом быть и в молчании?

— Нет.

— У тебя силы утекают. Тебя ранили?

— Я хочу помочь!

— Это я хочу помочь, меня учили! А у тебя все равно не получится.

— Охраняйте меня, — велел Келегорм коротко. Расстегнул кафтан и стал наощупь проверять перевязку.

— Я буду охранять! — грозно сказал левый щенок и вытащил нож, маленький кинжал с лезвием-листом, который, надо сказать, мог запросто воткнуть непрошеному спасителю в бок. И грозно уставился в темноту, держа его как меч. Молодец, охотник, похвалил Келегорм себя, даже не обыскал щенят, а детеныши зубастые уже, хоть и маленькие.

— И я буду охранять, — нахмурился правый. Почему-то зажмурился.

Повязка на боку промокла насквозь, пропитав заодно кафтан. И штанина ниже повязки до колена намокла тоже. И хорошо, если это все, и если в сапоге хлюпает торфяная вода ручья, а не сверху натекло. Пришлось достать нож, откромсать длинные ленты снизу от плаща, выжать перевязку и все перетянуть заново.

Долго отдыхать нельзя, понял он. Пока его не особо донимает боль — и Моргот или Валар уж знают, почему, пока не одолела слабость, пока он вовсе стоит на ногах — нужно двигаться. Потому что неспроста этот снег в лицо, сообразил он, наконец. Это ведь Дориат, хранимый лес, пропитанный волей Мелиан, будь он неладен. Майа ушла, ее воля слабеет, но что-то осталось и пытается укрыть жителей от нападавших — снегопадом, ветром, скрыть следы, помешать преследованию. Спрятать. Особенно — детей крови майа. Так спрятать, что готов засыпать их снегом, лишь бы скрыть от любого нолдо, потому что лес нападавших между собой не различит.

А если и различит, то его, Келегорма, первого утопят здесь под любой корягой, и не будут неправы.

— Тебя грызет волк, — испуганно прошептал Правый Щенок, не открывая глаз, и Келегорм вздрогнул. Ждал вступления второго голоса, но Левый Щенок Рино только пыхтел и грозно размахивал ножом перед черными кустами.

— Я знаю, — сказал он.

— Если он тебя загрызет, что будет? Он нас убьет?