– Я загадочная с рождения, Огаст.

Огаст закатывает глаза.

– Иди на хрен.

– Это правда! – Она хмыкает, тыча локтем Огаст в бок. – Придется приложить чуть больше усилий, чтобы разбить это яйцо, детка.

«Детка». Джейн просто так легко это произносит – она наверняка всех называет «детка», – но это все равно словно сладкий чай.

– Хорошо, – говорит Огаст. – Дай мне больше зацепок.

Джейн задумывается и говорит:

– Хорошо, как насчет этого? – Она отодвигается на одно сиденье, расстегивает свой рюкзак и вытряхивает его содержимое на место между ними.

На ее шарфе, кассетном плеере и оранжевых наушниках оказывается десяток кассет, книга с оторванной обложкой и еще одна книга с потрепанным твердым переплетом. Две упаковки жвачки, одна почти пустая, незнакомой для Огаст марки. Несколько пластырей, швейцарский армейский нож, открытка с надписью «Привет из Калифорнии», баночка с тигровым бальзамом, связка ключей, зажигалка, тюбик с гигиенической помадой, которую Огаст с детства не видела, три блокнота, пять карандашей, точилка. Телефон, наверно, у нее в куртке, потому что в этой куче его нет.

– Это, можно сказать, все, что я нашла, – говорит Джейн, когда Огаст начинает перебирать кассеты. – Их не так легко встретить, поэтому я беру почти все, на что натыкаюсь. Иногда, если у меня получается уболтать того, у кого их много, мне везет и я нахожу то, что хочу.

Кассеты из разных периодов: первые издания из 70-х, пестрая смесь из 80-х и 90-х. Тут Дайана Росс, Майкл Болтон, The Jackson 5, Sex Pistols. Каждая из кассет любима, защищена от царапин и трещин. Похоже, она обращается с ними как с самыми ценными вещами, которые у нее есть. Поскольку большинство из них, скорее всего, уже не производятся, Огаст это кажется правдой.

– Почему кассеты?

Джейн пожимает плечами.

– Это как винил, но переносной.

Огаст берет квадратный плеер, вертит его в руках.

– Я целую вечность такие не видела. Где ты вообще его достала?

Джейн осторожно проматывает ленту кассеты кончиком пальца, ей требуется секунда, чтобы ответить.

– Не помню. Между нами говоря, я даже не представляю, как эта штука работает.

– Я тоже, – говорит Огаст. – На вид она очень древняя.

– Вот эта, – говорит Джейн, вытаскивая с низа стопки кассету, – моя любимая.

На ее футляре размытая синяя фотография и надпись зелено-лаймовыми буквами Raising Hell[7].

– Run-D.M.C. Знаешь их?

– Да, – говорит Огаст. – It’s Tricky[8], да?

Джейн берет плеер и открывает отсек.

– Знаешь… У меня есть теория, что Run-D.M.C. могут устроить вечеринку где угодно.

Она вставляет кассету и отсоединяет наушники.

Огаст начинает нервничать.

– О боже, ты же не собираешься…

– Все-таки собираюсь, – говорит она, поднимаясь на ноги. – Тебе не кажется, что эти милые застрявшие тут пассажиры заслуживают небольшое развлечение?

– О нет, нет-нет-нет, пожалуйста, не надо…

– Смотри, – говорит она и к вящему ужасу Огаст начинает расстегивать свой ремень. В голове у Огаст возникает сцена из «Супер-Майка»[9] в ужасающих и эротичных подробностях, но Джейн просовывает ремень через рукоять плеера и застегивает его обратно.

Ох. О нет.

– Я тебя убью, – говорит Огаст.

– Слишком поздно, – отвечает Джейн и нажимает на кнопку воспроизведения.

Коротко и резко звучат цимбалы, и, когда начинается первая фраза, Огаст в молчаливом ужасе смотрит, как Джейн берется за поручень и движется в направлении к остальной части вагона, беззвучно произнося слова о том, что эта речь – ее концерт[10].

И боже, у этого крошечного древнего плеера есть динамики. Ему хватает громкости, чтобы звучать на весь вагон, но это Нью-Йорк, поэтому почти никто не поднимает взгляд.

Не смущенная отсутствием реакции, Джейн запрыгивает на сиденье, скрипя кедами по пластику, и Огаст зарывается лицом в ладони, пока Джейн выкрикивает строчки.

И, как ни странно, Человек-паук кричит:

– Сложно!

– Господи боже, – бормочет Огаст.

Дело в том, что в Нью-Йорке всех в итоге изматывает метро, туристы и цены на жилье. Все уже все видели. Но в то же время это значит, что иногда лишь малейший толчок отделяет всех от безумства – от того, чтобы застрять утром среды в метро и превратить это в хип-хоп-вечеринку 90-х. После того как начинает играть бас, Джейн устремляется вперед по проходу, старшеклассники начинают орать во всю глотку, и все. Это начинается.

Возможно, думает Огаст, это происходит не только из-за нью-йоркского катастрофического безумства. Возможно, дело в Джейн, неотразимой и сверкающей, с узкими, но крепкими плечами под кожаной курткой, с кассетным плеером, болтающимся на ее ремне, пока она качает бедрами. Даже аварийное освещение как будто стало ярче. Джейн – это молния на длинных ногах. У темноты никогда не было шанса.

Внезапно первый припев заканчивается, и Джейн оказывается прямо перед ней.

Она ставит одну ногу на сиденье Огаст, опираясь на колено, и дыры на ее джинсах расширяются, а выражение лица становится озорным.

– «Я встретил одну девчушку. – Она скользит ладонью мимо челюсти Огаст и заводит волосы ей за ухо. Подушечка ее большого пальца гладит мочку уха. Огаст чувствует себя нематериальной. – У нее были кудрявые волосы».

Джейн подмигивает и исчезает так же быстро, как появилась, топая по проходу, разжигая бунт, оставляя Огаст сидеть с раскрытым ртом. Пока гремит песня, пара начинает втягиваться: девушка танцует лучший милли-рок, который Огаст только видела, а парень держится за поручень перед ней и трясет задом. Девушка откидывает назад голову и хохочет, когда он падает на пол, а мальчик в красной куртке и его друзья визжат от смеха. Даже Мамаша С Пирогами хихикает.

Следующая песня – «Мой Адидас», а потом «Иди сюда», и Джейн удается продолжать вечеринку на протяжении всей длительности кассеты. Она возвращается к Огаст, ухмыляясь своим кривым передним зубом, и, вскочив на сиденье, начинает громко перечислять кассеты, которые у нее есть.

– Фил Коллинз?

– Нет! – кричит Парень В Костюме.

– Бритни Спирс?

Подростки недовольно свистят.

– The Jackson 5?

Слышится одобрительное бормотание, и она вытаскивает кассету «Величайшие хиты» и вставляет в плеер. Из динамиков звучит «Я хочу тебя вернуть», и все начинается снова.

Огаст прислоняется к поручню, качая головой под музыку, и не может не смотреть на Джейн. Она всегда очаровательна, всегда втягивает угрюмых пассажиров в веселый разговор, но сегодня она нечто. Ухмыляющийся укол дофамина.

Хоть Огаст и зареклась раскрывать тайны, но она должна узнать историю Джейн. Она должна понять, как такой человек может существовать. После The Jackson 5 инициативу берут на себя подростки с блютус-колонкой из рюкзака. Взрослые бракуют Post Malone, когда те его включают, но они находят компромисс в лице Бейонсе[11].

Джейн хохочет так сильно, что в уголках ее глаз застревают слезы. Она снимает куртку и бросает ее на стопку кассет.

– Слушай, – говорит она, поворачиваясь к Огаст и беря ее за руку. – Потанцуй со мной.

Огаст застывает.

– О нет, я не умею танцевать.

– Не умеешь или не хочешь?

– И то, и другое. Для мира будет лучше, если я не буду танцевать.

– Ну же, – говорит она, – ты из Нового Орлеана. У людей там есть ритм.

– Да, но я ни на каплю его не впитала.

Музыка продолжает греметь. Бейонсе воет, переходя из одной октавы в другую в «Любовь превыше всего»[12]. Люди продолжают кричать, смеяться и кружиться в проходе, а ладонь Джейн лежит на пояснице Огаст, притягивая ее ближе, пока они не оказываются почти грудь к груди.