А потом на волне того, что рассказал Альбус Дамблдор, прошлись по фамилиям, названным им. Магическую Британию не лихорадило, нет, ее трясло девятибалльным землетрясением. Так как Дамблдор ничего не скрывал, да и не мог скрыть… Добравшаяся до долькоеда Боунс вливала в него веритасерум, наплевав на советы целителей быть поделикатнее со стариком… чтобы надольше его хватило. Альбуса не было жалко никому.

Министерство обновилось, а Азкабан пополнился. После упокоения Лорда всех Пожирателей еще раз проверили мастера-менталисты… Долохова с извинениями вернули русским, Малфой, да и некоторые другие, на этот раз откупиться не смог. Беллатриса Блэк, никогда не бывшая Лестрейндж, была направлена на лечение. И таких фамилий, менявшихся местами, было много, очень много.

Хорошо, что маленькая девочка с больным сердцем так и не узнала, что ее крестный отец умер в тюрьме, а тот, кого Дамблдор намеревался за него выдать, был ей совершенно никем, хотя и относился к роду Блэк.

***

А маленькая девочка с больным сердцем в это время сидела в гостиной большого дома, судорожно вцепившись в своего мальчика, и отчаянно боялась, несмотря ни на зелья, ни на таблетки, ни даже на его теплые объятия. Она боялась того, что ее с ним разлучат. Но взрослые умные люди просто объясняли маленькой девочке, что этого никогда не случится, потому что уничтожать чудо попросту нельзя.

И когда она это услышала и поняла, она расплакалась, чуть не спровоцировав приступ, но, оказавшись в объятьях своего мальчика, внезапно успокоилась.

— Ты мое чудо, — сказал он ей.

И она поверила, потому что доверяла ему. И раз он говорит, что она чудо, значит, так оно и есть.

========== Часть 8 ==========

Поезд остановился, и Геф аккуратно вынул Гвен из вагона. Утвердившись на ногах, девочка посмотрела лучистыми от радости глазами, в которых, впрочем, затаился страх, на мальчика и протянула ему руку.

— Пойдем?

— Пойдем, котенок, — мягко улыбнулся Геф.

Как же давно она стояла на этом перроне, простившись с родными. Тогда она уезжала в неизвестность и не чаяла вернуться живой. Как многое изменилось с той поры… У нее больше нет опухоли, нет смерти, нависшей над ней и только ждущей какого-то особенного момента. У нее теперь есть Гефест, ставший за эти три месяца всем. Бесчисленное множество раз спасавший ее… Оберегавший даже, казалось, от самой себя. Она уже не смотрит в будущее со страхом обреченной. У нее теперь есть оно — это самое будущее. Радостно улыбнувшись, девочка делает шаг.

Петунья вглядывалась в серость разделительной колонны, в которую когда-то давно ушла ее доченька. Ребенок, которому оставалось жить так мало, у которого не было детства — только больницы, больницы, больницы… Ее малышка ушла тогда в эту серость, и Петунья прощалась с ней… Вернон в тот день долго утешал рыдающую женщину, Дадли даже не поехал в школу, но прошел день и пришло письмо от незнакомого мальчика, рассказывающее, что ее девочка в волшебной больнице, где ей обязательно помогут. Тогда у нее в сердце зародилась надежда. А потом оказалось, что этот мальчик встал между ее доченькой и смертью. Просто встал и не отдал.

Родители мальчика пододвинулись поближе, безмолвно поддерживая ее. Петунья помнила, как они впервые приехали в гости, как мягко расспрашивали. И свою истерику помнила. Тогда отец мальчика сказал: «Мой сын сказал, что пока он дышит — она будет жить. И я ему верю». Поверили тогда и они с Верноном. Просто в жизни ее маленькой доченьки случилось чудо. Чудо по имени Гефест.

Барьер пошел волнами, и на платформу в нормальной части вокзала ступили двое. Петунья в первый момент не узнала в этой счастливой коротко стриженной девочке свою дочь. Увидев, как та смотрит на мальчика, который не просто шел рядом, но и незаметно страховал ее, Петунья поняла, что хотела сказать малышка в своих письмах. Вдруг девочка увидела их. В ее глазах промелькнула радость, испуг и счастье. Она хотела рвануться, побежать, но мальчик не пустил, что-то шепнул, на что девочка кивнула и спокойно подошла.

— Мама! Папа! Братик! — Гвен принялась обнимать свою семью, не выпуская руку мальчика, на что тот виновато улыбнулся, обнимая другой рукой своих родителей.

— Доченька, может отпустишь своего Гефеста? — спросил Вернон.

— Никогда, папа, — сказала Гвен.

— В туалет я с тобой не пойду, — улыбнулся мальчик, и Гвен громко, счастливо рассмеялась, будто отпуская весь прожитый здесь страх.

Дадли подошел и обнял обоих, шепнув мальчику на ухо: «Спасибо за сестру». Потом они все двинулись к небольшому, но вместительному микроавтобусу.

— Сначала думали, чтобы вы неделю у нас, потом неделю у Грейнджеров побыли, раз уж вас расцеплять нельзя, но потом мистер Грейнджер сказал, что все поместимся, и папа согласился. А почему вас расцеплять нельзя?

— Потому что, братик, пока рядом Геф, я не умру, — очень серьезно сказала Гвен.

— У нее ночью бывает патологическое дыхание и апноэ{?}[Остановка дыхания], можно просто не успеть, останавливается-то{?}[Имеется в виду остановка сердца.] она быстро. Я-то чувствую и просыпаюсь в любом случае, — не совсем понятно объяснил мальчик, представившийся Гефом.

— А ты успеешь? — серьезно спросил Дадли.

— Всегда, — так же серьезно ответил Геф.

— Он меня столько раз спасал, даже когда я умерла… ой, — закрыла рот ладошкой проболтавшаяся девочка.

— Гефест? — вопросительно поднял бровь мистер Грейнджер, пока Вернон успокаивал Петунью.

— Остановка{?}[Остановка сердца в общем смысле.], — пояснил мальчик, — двадцать семь секунд.

— Ты?

— Я, пап, еще профессор помогал — дефом{?}[Деф — дефибриллятор, медицинский жаргон] работал. — Глаза мальчика на минуту пронзила такая боль, что отец, уже увидевший седую прядь, не решился расспрашивать дальше.

— Давайте о ваших приключениях дома, хорошо? — сказал Вернон, которому тоже стало нехорошо от откровений дочери, в отличие от Петуньи, все, о чем говорили мистер Грейнджер с сыном, он понял.

***

Дома, переодевшись с дороги, причем Геф страховал Гвен и все это видели, они расселись за столом. Не спрашивая девочку ни о чем, Геф уверенно наложил ей еды, что вызвало удивленный взгляд Вернона.

— Я же знаю, что она любит, — ответил мальчик на невысказанный вопрос, но сам к еде не приступал, внимательно наблюдая за девочкой, у которой проснулось желание пошалить.

— Не хочу ку-ушать, — протянула она капризным голосом, отчего Геф только вздохнул, взял вилку в свои руки и принялся привычно уговаривать.

— Ну вот давай этот кусочек за папу скушаешь? Смотри, как вкусно, ты только понюхай, как пахнет. А вот этот за маму… — мальчик понимал, что Гвен играет, но решил поддержать ее игру.

А Петунья чувствовала, как по ее лицу текут слезы. Спокойно, не торопясь, тихо уговаривая мальчик привычно, видно же, что привычно, кормил ее любимую расшалившуюся доченьку.

— Если ночью было нехорошо, она утром плохо кушает, — объяснил Геф. — А кушать надо, потому что таблетки и зелье.

— Го-о-орькое, — протянула девочка.

— Зато помогает же?

— Помогает, — улыбнулась Гвен. — Ладно, давай я сама, сам поешь. Мама, знаешь, он всегда кушает только после того, как покормит меня.

Видя, как ее сын заботится об этой девочке, миссис Грейнджер тоже не удержала слезы. А в простой фразе девочки было столько… Миссис Грейнджер на минутку стало завидно, хотя она очень любила мужа. Вот, оказывается, как выглядит то, о чем книги пишут. Тут Гвен уронила вилку и побледнела. Никто не успел даже среагировать, как Гефест обернулся к ней.

— Что случилось? Где болит? Как болит?

— Жжется опять…

— Тихо-тихо, не плакать, сейчас пройдет… — На свет появился баллончик, который тут же зашипел, распыляя лекарство, после чего мальчик уверенным жестом развернул девочку в правильное положение, прислонив к себе спиной.

— Дыши, маленькая, дыши, вот так, сейчас все пройдет, все будет хорошо…

Петунья, рванувшаяся к дочери, замерла. Мальчик все проделал быстрыми, уверенными жестами, привычно… Вот оно что, он это делал привычно, будто не раз повторял. И женщина вспомнила письма дочери, понимая, что это вовсе не фигура речи и не преувеличение.