— Профессор Флитвик, скажите, а в классе зелий можно ли сделать такую штуку? — обратился он как-то к декану.

— Давайте посмотрим, молодой человек, — заинтересовался профессор. — Не вижу проблем, зачем это вам?

— Гвен любит зельеварение, а сама варить не может, потому что испарения… — объяснил Гефест. — Это ее очень огорчает.

— И вы хотите сделать эдакую вытяжку, чтобы мисс Поттер могла сама варить?

— Да, сэр.

— Что ж, не вижу препятствий, идите, юноша, я сам поговорю с профессором Снейпом.

Когда на следующем уроке Гвен узнала, что теперь она может сама варить зелье, ее радости не было предела. Она даже взвизгнула от счастья и хотела обнять профессора.

— Мистера Грейнджера благодарите, — ответил ей улыбающийся профессор Снейп, которому была приятна радость девочки.

С трудом дождавшись конца урока, Гвен обняла мальчика и просто прижалась к нему, молчаливо благодаря. И было в этом жесте столько, что Геф задохнулся от нежности. Потом они двигались по направлению к спальне, а Гвен рассказывала, какие еще зелья она мечтает сварить.

Другие школьники некоторое время косились на кресло, но потом успокоились. Ну вот есть, ну парит, героиня же, ей можно. С ними не очень общались, сначала страшась напугать, а потом… Дети — они разные, сострадание есть далеко не у всех, понимание тоже, поэтому мир Гвен в Хогвартсе замкнулся на Гефе. Ее это ничуть не беспокоило, мальчика тоже, он с детства был не слишком контактным, предпочитая книги людям. А в жизни Гвен больниц было гораздо больше, чем дворов и школ, поэтому научиться общаться ей было негде. Хорошо, когда детей учат нормально относиться к особенному ребенку, но даже в Европе это началось гораздо позже.

— Геф, дай списать трансфигурацию.

— Лениво делать или устала?

— Устала…

— Тогда я тебе копию сделаю и сдашь.

— А не наругают?

— Не думаю, иди лучше сюда.

Переложил с кресла на кровать, переодел… Почему-то после каникул Гвен не хотела, чтобы ее переодевал домовик, а только Геф. Мальчик принимал это, как знак доверия, а девочке были приятны прикосновения его рук, просто как ласка, очень уж осторожно Геф ее переодевал, массировал и гладил.

Так пронеслась зима, Гвен привыкла к режиму, Геф приучился многое делать просто автоматически. Наступала весна, а весна — это не только цветение, зеленая травка, поющие птички. Это еще и обострения различных заболеваний, обычно хронических. Это время, которое проклинают многие хронически больные, потому что именно тогда снова становится больно или плохо.

Не обошло это время и Гвен. Она стала сильнее уставать, не была в состоянии высидеть весь урок или доварить зелье, что огорчало ее просто до слез. Казалось бы, что проще, можно укоротить уроки, выбрать другое зелье, но профессора по какой-то причине этого не сделали, и девочка переутомлялась. У нее не было сил ни на что, Гвен начала чаще плакать, а это породило новые приступы. Тогда Геф попросил профессоров делать паузы в уроках, каждые двадцать минут. Они, конечно, пошли ему навстречу, но при этом совершили страшную ошибку. Хорошо, что, когда это случилось, до конца семестра оставались считанные дни, буквально неделя, но это была самая страшная неделя в Хогвартсе.

Профессора начали показывать Гвен свою жалость. У девочки совершенно опустились руки, не помогали ни уговоры, ни медикаменты, ни разговоры. Она начала замыкаться.

— Любимая, скоро поедем домой.

— Да, — безучастный ответ.

— Мама и папа по тебе соскучились.

— Да.

— Сейчас я тебя отшлепаю, — с той же интонацией.

— Да… Что? — Искреннее удивление в больших зеленых глазах.

— Прекрати, любимая, они глупые и не понимают, но ты же умная.

— Я умная? — любопытством сияют любимые глазки.

— Конечно, ты же понимаешь, что ты самая лучшая?

— Да, — гордо подняв носик к потолку. — Я самая лучшая!

— Вот и умница, не будешь больше грустить?

— Не буду… — подобралась поближе, чтобы обнять. — Ты у меня самый-самый, как ангел, всегда меня спасаешь.

— Хорошо, что ты есть, котенок. Отдохни пока, а я чары доделаю, хорошо?

В этот раз депрессии удалось избежать. Гефу посчастливилось найти правильное слово, спровоцировать реакцию, и самого страшного удалось избежать. Ночью, конечно, будет совсем не весело, но это дело привычное, потому что все теперь точно будет хорошо.

Если и есть что-то, что страшнее оскорблений для «особенных»{?}[Тяжело больные и инвалиды. Принятое в Европе именование.] детей — это жалость. Не сочувствие, не сопереживание, а жалость. Жалость показывает детям их неполноценность, неправильность. От чужой жалости до полноценной депрессии один шаг, даже полшага. Хрупкое равновесие рушится, появляются мысли о нехороших вещах, значительно ухудшается общее состояние и исчезает воля к жизни. Тяжело больной ребенок без воли к жизни сгорает за считанные дни, никакая реанимация не поможет, если человек просто не хочет жить.

Ради всего святого, никогда не жалейте больных детей! Сочувствуйте, но не жалейте.

***

В поезд на этот раз им сесть помогли профессора. Гвен держалась, улыбалась, прощалась. Наконец их оставили одних в купе. Девочка прижалась к Гефесту, спрятав лицо в его мантии. Она тяжело переживала перенесенное в школе за последние дни, хотя и не замыкалась больше, пообещав мальчику, что не будет его больше так пугать.

Артефакт помаргивал желтым, показывая, что Гвен не очень хорошо, поэтому Гефест уложил ее так, чтобы ее голова была на его коленях, подложив еще сложенные мантии — для удобства девочки. Она лежала, смотрела в потолок и, когда поезд наконец двинулся, проговорила:

— Геф, я не хочу возвращаться в Хогвартс.

— Хорошо, любимая, мы больше сюда не вернемся, — спокойно ответил Гефест, уже успевший навести справки.

— Как?! — подскочила Гвен.

— Ну, ты поставила задачу, значит, у нас есть два месяца, чтобы сменить школу. Задачи решаются, забыла? — улыбнулся мальчик.

В ответ девочка, ожидавшая, видимо, что он начнет объяснять, почему они должны остаться, обняла Гефа, несмело клюнув в губы, а потом просто молча прижалась.

— Вот за что мне послали такого ангела? — спросила она чуть погодя.

— Подобное к подобному, — улыбнулся мальчик.

Поезд шел по направлению к Лондону, а двое подростков в купе искренне надеялись на то, что в этом поезде они в последний раз. Жалость профессоров разрушила все хорошее, что было в замке. Возвращаться в него теперь было невыносимо.

Показался Лондон, поезд замедлил ход, скоро, совсем скоро они встретятся с родными. Интересно, как те воспримут их желание? Этот вопрос сильно беспокоил Гвен, да так, что артефакт на ее руке предупредительно загудел.

— Перестань нервничать, — строго сказал Геф, принудительно вливая зелье в рот девочки.

Когда она успокоилась, поезд уже остановился, пора было на выход. Проблему это создало нетривиальную — два чемодана и Гвен, которую одну оставлять совсем нельзя. Выглянув в вагон и заметив старшекурсника с факультета барсуков, Геф попросил его помочь, и тот, конечно же, не отказал, спустив на перрон чемоданы.

— Спасибо большое! — от души поблагодарили старшекурсника подростки.

Увидев возле колонны мальчика в форме престижной школы, стоявшего рядом с инвалидным креслом, в котором находилась девочка в форме той же школы, а рядом с ними стояла багажная тележка с двумя чемоданами, полисмен немедленно поспешил на помощь. Он уже толкал багажную тележку к скамейке, когда появились родители детей.

— Что случилось? — воскликнула Петунья.

— Ничего, мэм, ваши дети приехали чуть раньше и не могли справиться самостоятельно.

— Спасибо вам огромное за помощь!

— Ну что вы, мэм, помогать — наша работа.

Дети застыли в объятьях родителей. Они вернулись домой.

========== Часть 15 ==========

Пирс смотрел на «маленькую принцессу», как они называли эту сильную девочку. Её отросшие волосы были уложены в красивую прическу, лицо утратило свою мертвенную бледность, и даже шрам на лбу пропал. На лице было что-то, похожее на трубку с утолщением у носа{?}[Пирс описывает назальные канюли, как умеет], а сама она сидела в инвалидном кресле-каталке, цепляясь за рослого мальчика с седой прядью на виске. За год их милая Гвен очень изменилась.