– Спасибо.

– Будьте здоровы.

Когда я жил в Ташкенте, мне рассказали такую историю. Она тоже связана с голосованием и тем, как власть рисует сама себе процент. Градус отрисовки этого процента ясно показывает, насколько власть сдурела.

Короче, центр изучения мнения узбеков решил узнать, насколько сильно они любят президента Каримова. Вернее, так: президенту Каримову нужно было показать, что узбеки его очень любят. Придумали опрос с вопросом – назовите величайшую личность всех времен и народов в истории Узбекистана. Ну и, конечно, варианты ответов: Каримов и все прочие от Мирзо Улугбека до Тамерлана. Но потом социологи спрашивают сами себя: а как выбрать между Каримовым и Тамерланом? Ему ведь памятники на каждом углу. Не, так не пойдет. Решили сделать два опроса: величайший мертвый узбек и величайший живой. И среди живых, естественно, Каримову конкурировать не с кем.

Вышли на улицу и получили по опросам около 83 % у Каримова. По меркам российской власти отличный такой процент. Казалось бы, можно публиковать и идти домой кушать плов. Но тут глава центра исследования узбеков говорит: так, уважаемые, то есть получается, мы заявляем Каримову, что у нас 17 % оппозиции? Ну а как может разумный человек не считать Каримова величайшим из людей? Сегодня он так думает, а завтра бабах делает. Это не яхши. Давайте, говорит, поднимем каримовский процент до 90. Норм? Норм.

Собрались уже расходиться, и тут кто-то говорит: но 10 %, которые не любят Каримова, – это же три миллиона человек. Вы только подумайте: три миллиона… Это как бы много.

«Так, сколько дадим?» – «Девяносто два?» – «Ни туда ни сюда». – «Девяносто пять». – «Отлично!»

В общем, дали 97 %. И пошли домой кушать самсу.

Каримову все понравилось. Сказал, есть над чем работать. Но я думаю, что ему было больно, обидно, что не 100 %. Думаю, он из-за этого и умер. От нервов.

Однажды я видел Жириновского.

Это было лет десять назад. Друг друга работал в ЛДПР. В молодежном крыле. А Владимир Вольфович, как известно, любит молодежь. Мой друг тогда закончил курсы медицинского массажа, и да – ему предлагали съездить к Ж. для массажа. Но друг почему-то отказался. А мог бы сейчас возглавить Хабаровский край.

Но речь не об этом. Я был тогда в Госдуме, в самом рабочем кабинете Ж. Он похвастался, что это бывший кабинет наркома Калинина. Показывал телефоны на рабочем столе, откуда он может звонить большим начальникам.

Ж. начал встречу с того, что потребовал полностью выключить телефоны. Я вырубил свою кнопочную «Нокию» и стал слушать.

Ж. говорил, что главное дело – агитация. Она самое важное и самое скучное, потому что отнимает много сил. Но к телефонной агитации можно привлечь, например, людей с инвалидностью. Они сидят дома, и им доставит удовольствие звонить по телефону и агитировать за ЛДПР. Еще, помню, говорил, что в больших городах много бродячих собак. Их нужно отстреливать. К этой мысли Ж. возвращался несколько раз.

В конце часового монолога он объяснил нам, для чего идут в политику – ради власти. «Власть!» – Ж. вскинул руки к 4-метровому потолку. Потом обрушил их на телефонные вертушки. А затем сказал, что только обладая властью, можно за одну ночь отстрелить всех бешеных собак. Была большая пауза. Всем показалось, что речь окончена. Все зашевелились.

Я тихонько вытянул «Нокию» из джинсов и… включил. Но я забыл, что телефон включается с ОЧЕНЬ ГРОМКОЙ МЕЛОДИЕЙ. В тишине жириновского кабинета прозвучало «тигидынь-дыгындынь-дилидинь-там-тааам».

Я подумал: мне конец. Я зажмурился.

В тишине раздался голос Ж.: «Сейчас у нас будет десять минут на фотографирование. А потом я подарю всем дезодоранты “Жириновский”».

Так и случилось. Возникло две очереди: одна для фотографии, другая за дезодорантами – к помощнику Ж.

Я встал за дезиком. Потому что помощник был… Как бы вам сказать… Красивый и глупый. Он был как чехол для айфона, но без айфона. Ему едва исполнилось двадцать лет, и у него была визитная карточка. Звали его тоже Владимир. От него сильно пахло дезодорантом своего босса. Бутан, изобутан, пропан, денатурированный спирт, изопропил миристат, глицерин, парфюмерная композиция, линалоол, лимонен, бутилфенил метилпропионал, альфа-изометил ионон, цитронеллол, гераниол, аллантоин, триклозан.

«Не использовать возле огня. Не направлять в глаза. Не давать детям».

Интересно, какой он сейчас. И как пахнет. Владимир.

Честно, не хотел писать о нациях и цвете кожи. Это как вопрос, чей Крым. Любой ответ всех перессорит. Надоело.

Я родился с белой кожей в Ташкенте. Но я оттуда уехал. Почему? Потому что неприятно, когда тебя называют «русской свиньей». Неужели так называли? Называли. В глаза? В глаза. И били? Били. Но менты же не тормозили, как в Москве – «чурок»? Тормозили. И деньги отжимали. Но за что?

Помните, анекдот:

– Вань, видишь, два еврея, давай их побьем.

– Давай. А если они нас?

– А нас-то за что?

К великому сожалению, национализм, как и всякое зло, не может быть локализован. Например, националисты только русские или белые. Увы, нет. Гуманизм – это равенство. Зло принадлежит всем. Нас не объединило добро, но мы очень похожи в ненависти. Черные такие же идиоты, как и белые. Все равны в глупости. Здесь мы настоящие – м-ы.

Живя в Ташкенте, я очень хотел уехать в Россию. Мне казалось, русские люди как увидят, так сразу устроят мне спа, жра, выпива. Помню, как я ходил в российское посольство в Ташкенте. Во-первых, это второе в городской черте здание, обнесенное колючей проволокой. Первое – Таштюрьма.

В посольстве я понял, что Россия не для русских, а для бюрократов. Они относились как к «чуркам» – ко всем. Я помню, добивался консультации юриста. Неважно, о чем мы говорили, важно, как выглядел юрист. Зайдите в инстаграм и наберите #cuteguy. Юрист выглядел как полубог. Из недостатков – прыщик и пробивающийся на воротник – второй подбородок. В пересчете на ташкентские цены зарплата юриста была как, не знаю, у Сечина. Со мной он говорил секунд десять. Хотя десять много. Шесть.

И тогда я понял, что я не русский. Потому что нация – это не язык, не лицо, не цвет кожи, не имя, не родня, не история. Нация – это зарплата. Заметьте, все комментарии про Америку о том, как разбили витрину Louis Vuitton и утащили сумку. Какая катастрофа. Потому что единственный пострадавший в этой битве – это Капитал. И Джордж Флойд пытался сбыть его визитную карточку – фальшивую банкноту.

В мире, где только зло универсально, капитализм – единственная универсальная нация и цвет кожи. Тоже зло, но меньшее.

Единственное, о чем я тогда думал, стоя перед наливным юристом: только смерть и оклад уравняют нас. У меня белая кожа, но зеленый паспорт с птицей Хумо. У него красная морда и паспорт красный – с орлом. Он богатый русский, а я бедный русак.

Но я очень рад, что родился не в среде русских. Потому что не слипся с ними мозгами, как пельмени в морозилке. Самое страшное, когда страна превращается в огромный пролежень. Включите российский сериал – там никого, кроме славян. Америке повезло: белые, черные, желтые, радужные – и всем приходится договариваться. А в России обо всем договорились белые и беленькая. Два раза в месяц: аванс и зарплата. Снова нечего отложить на луи вуитон.

Иду по улице к метро. Проходя мимо Альфа-банка, замечаю справа какую-то темную фигуру. Смотрю: крепкий молодой человек. Стоит и плачет. Да, плачет на улице – в понедельник, посреди дня. Людей вокруг нет, только он один – рыдает, уткнув локоть в дерево…

Ну я же не зверь, подошел и спросил, в чем дело. Думал, может быть, кто-то умер или заболел.

Молодого человека звали Владимир, он работает, не поверите, в Росгвардии. Шел он к психологу по ОМС, но заблудился и отчаялся, как комик Долгополов – его накрыли слезы прямо во дворе. Владимир сначала не хотел рассказывать, но потом поделился: накануне он был в парке Горького.