– Где мой комбинезон? – вновь задаю вопрос я.
– То есть, следуя их логике, увидев тебя живую, мы убедимся, что корпорация зла не лжет, и с чистой совестью отправимся на оздоровление? С их стороны глупо считать, что мы так просто сдадимся, не считаешь?
– Я хочу знать, где находится мой комбинезон, – упорно повторяю я, направляя взгляд в его сторону.
Уголок его губ слегка приподнимается вверх, затем его лицо вновь приобретает непоколебимую стальную решимость. Моя реакция явно забавляет его.
– Тебя действительно не раздражает то, что я игнорирую тебя? – спрашивает он, прозрачно-серые глаза с неподдельным интересом направлены в мою сторону. Впервые за последние несколько часов.
Он явно ставит эксперименты надо мной.
Нет, совсем не так. Он ставит эксперименты над обновленной Евой Финч, которая, безусловно, пугает и настораживает его и, скорее всего, хочет изучить меня.
Но этому не бывать, потому как я не позволю никому из группировки приблизиться ко мне.
– Нет, я просто хочу знать…
– Я уничтожил его, – невозмутимо сообщает он, вновь устремляя взгляд вдаль.
– Хорошо, – отчеканиваю я, открывая дверь автобуса. – Я немедленно пойду в научный центр корпорации, уверена, они выдадут мне еще один.
– Стой! – восклицает он. – Сядь на место.
Я замираю, наблюдая, как Рон несколько раз проводит рукой по волосам, его взгляд оживленно блуждает по улице – первые признаки нервозного состояния. Первые признаки инфицированного человека.
– Так будет безопаснее, понимаешь? – признается он тихим голосом. – Белый цвет слишком выделяется, это открытая мишень для рейдеров. На тебе одежда Евы… это единственное, что она успела забрать из дома.
Не знаю, чем спровоцирован мой поступок, но я усаживаюсь обратно вместо того, чтобы пойти в корпорацию и потребовать новый комбинезон. Ведь он защищает от любых непредвиденных погодных условий и действительно поможет мне выполнить…
– Ты ведь запрограммирована говорить только правду, верно? – неожиданно раздается его голос, прерывая мои мысли.
– Нет никаких причин лгать, – сообщаю я. – Мне попросту это не нужно.
– Ну, конечно, – с усмешкой произносит он, поджимая губы. – Тогда ответь мне на вопрос, мне действительно нужно знать это.
– Ева Финч прошла процедуру санации на добровольных началах три недели назад, – сообщаю я, поправляя выбившуюся прядь волос.
– Бред, – ухмыляется Рон. – Ева никогда бы не пошла на это добровольно. Она просто попала в рейдерскую облаву, но в любом случае боролась до конца… – он делает паузу, устало проводя рукой по лицу. – Я хочу знать, почему ее не превратили в ходячий труп, но при этом лишили памяти и чувств.
– При процедуре санации стирается память о прошлой жизни человека, чтобы он превратился в идеального воина без чувств и излишних эмоций, мешающих выполнять свои миссии, – поясняю я.
– Но какого хрена тогда все эти музы, бродящие по улицам не… – он вновь делает паузу, громко выдыхая. – Корпорация вновь что-то замышляет?
– Мы всего лишь солдаты оздоровления, мы не имеем право обсуждать или анализировать свои приказы, – констатирую я.
– Они действительно думают, что мы просто так сдадимся? Неужели к каждой группе сопротивления они присоединяют человека, который ранее входил в их число? – он вопросительно вскидывает бровь. – Сколько вас таких, сходящих с ума и разбивающихся в лепешку, выполняя приказы?
– Об этом мне неизвестно, – говорю я. – В мою задачу входит лишь одно – уговорить вас пройти процедуру оздоровления, не более.
– И все? – ухмыляется Рон. – Ни применения силы, ни угроз?
– Люди сами должны осознать, как им необходимо оздоровление.
– Бред какой-то, – с ухмылкой произносит он, отворачиваясь в сторону. – Ты вспоминаешь хоть что-нибудь из прошлой жизни? Какие-нибудь отрывки, определенные моменты?
– Возможно, – я проваливаюсь в воспоминания, – может быть, я даже и не осознаю это, но вот уже две недели мне снятся странные сны, в которых существует другая версия меня – с чувствами, эмоциями. Я, которая умеет бояться.
– … И что это за сны? – спрашивает Рон, с интересом подаваясь вперед.
– Это всегда один и тот же сон с разным началом, но одинаковым концом, – вспоминаю я. – Я убегаю от нечто ужасного, от одной мысли об этом все мое тело сковывает, а руки бросает в дрожь. Это всегда одно и то же место – старый безлюдный перекресток с лужами. Впереди бежит какая-то девочка, все время повторяющая одно и то же слово, затем кто-то касается моего плеча, и на этом моменте я всегда просыпаюсь.
– …Кэти? – недоуменно спрашивает Рон. – Та девочка Кэти?
– Я не знаю…
– Так значит не все потеряно? – на его лице мелькает легкая улыбка, а в глазах загорается слабый огонек надежды. – Кэти мне рассказала точно такую же историю о том, как рейдеры силой захватили Еву три недели назад. Если ты помнишь хоть что-то, увиденное глазами Евы, то значит ли это, что мы сможем вернуть вас к прежней жизни? Всех вас, которых превратили в бессмертные машины?!
Нет, нет и еще раз нет.
Мне прекрасно известно, что Ева Финч добровольно прошла процедуру санации три недели назад. То, о чем он сейчас говорит, никак не может быть правдой.
Некоторое время я молчу, пытаясь разложить по полочкам полученную информацию. Я не вправе обсуждать свой приказ, мне не позволено это действие. Я более чем уверена, что именно сейчас корпорация жадно впитывает каждое сказанное мной слово.
И я гадаю, когда левую руку пронзит очередной удар тока.
Но, не смотря на все, я должна продолжать выполнять свою миссию. Я должна выведать новый поток информации.
– Почему вы называете тех особей музами? – интересуюсь я, чувствуя, как мышцы левой руки начинают напрягаться. Водяные волдыри на руке все еще дают о себе знать.
– Официальное название вируса – Клио, а согласно древнегреческой мифологии Клио – муза истории, – отстраненно сообщает Рон.
Несколько секунд он с интересом продолжает осматривать мое лицо, наверняка осознавая, что перед ним та самая девушка, которую он знал раньше, но которая не помнит ни его, ни всю группу повстанцев в целом. Конечно, я понимаю, что всем этим людям трудно отделаться от мысли, что Евы Финч больше нет, но я всеми способами буду стараться доказывать им этот факт.
В какой-то момент лицо Рона меняется, глаза подозрительно сужаются, губы намертво складываются в тонкую плотную линию. На лицо все признаки напряжения инфицированного.
– Какую функцию выполняет этот браслет? – он медленно и осторожно кивает на мою левую руку.
Нет, он не должен был задавать этот вопрос.
Он на все сто процентов уверен в том, что я ничего не скрою, что наверняка расскажу правду. Но что, если, услышав правду, повстанцы отрекутся от меня? Что, если на этом моя миссия закончится, так и не начавшись? Я провалю свою первое и единственное задание, порученное мне свыше.
Он хочет этого.
Он добивается этого.
Но ничего подобного не произойдет, за исключением моей смерти.
– Отслеживает мои координаты, – спокойно проговариваю я, заглядывая вглубь улицы.
– Правда? Разве он создан не для того, чтобы контролировать тебя с помощью тока? – он резко хватает меня за руку, засучивает рукав белоснежного полувера, и обнажает многочисленные ожоги, скопившиеся вокруг небольшого серебряного браслета.
Несколько секунд я ощущаю горячее прикосновение его руки и спустя мгновение жгучую боль, исходящую от водяных волдырей.
– Они не обязаны отчитываться передо мной по поводу своей методики контроля, – хладно говорю я, продолжая наблюдать за следом, оставшимся от моего непослушания.
– До вируса их бы за такое засудили. Ты вообще имеешь представление о том, что ты и те несколько солдат – настоящие рабы?
– Но ты сам мне сказал, что никакие правила и законы здесь больше не действуют, так что это уже не имеет никакого значения, – без лишних эмоций проговариваю я, осторожно отцепляясь от его руки, засучивая рукав полувера.
