— Что случилось?! — раздается не на шутку взволнованный голос Шарлотты позади.
— Мы уже подумали, что он тебя пристрелил, — ухмыляется Селена, неторопливо подходя к нам. Ее бровь удивленно ползет вверх, когда она застает нас прилипшими друг к другу.
Несколько паршивых секунд мы смотрим в сторону Расмуссен и, наконец, Адриан отрывается от меня и подходит к насмерть пораженной сосне, принимаясь ее осматривать. Несколько секунд он пристально вглядывается в светлые отметины, аккуратно проводя по одной из них большим пальцем.
— Плохо смотришь за своими подопечными, Роберт, — медленно проговаривает повстанец, продолжая тщательно рассматривать отметины на дереве. — Почему они все еще здесь?
— Они выбежали на звуки…и я… — тут же растеряно отвечает мужчина.
— Все в порядке? — обеспокоенно спрашивает Шарлотта, разглядывая черный револьвер в моей руке.
Я коротко киваю и поджимаю губы, наблюдая, как из дома выбегает Томас и девушек, чуть ли не скручивая, заводят обратно в дом под недовольное бурчание мужчин. Направляя взгляд в сторону Адриана, который продолжает стоять возле сосны ко мне боком, я крепче сжимаю пистолет в руке, подавляя внезапно возникшее желание поднять оружие на того, кто учит меня им пользоваться.
Интересно, он рассматривает вариант покалечиться или погибнуть от рук своего же ученика?
И что-то в этот момент щелкает в моем сознании, полностью отзеркаливаясь на лице, ведь прямо сейчас он поворачивает голову в мою сторону, вонзая в меня хищный взгляд. Когда я нервно сглатываю, на его лице отображается холодная ухмылка, кончик губы плавно поднимается вверх.
— Я знаю, о чем ты думаешь, принцесса, — произносит он с легкой хрипотцой. — Но у нас нет на это времени.
Адриан забирает у меня оружие, направляется к машине, оглядывает меня неоднозначным взглядом, когда я громко хлопаю дверью автомобиля и заводит двигатель, отъезжая от дома.
У меня случается дежавю, когда мы уже в который раз молча едем по одному и тому же маршруту, слушая очередную радиостанцию. Въезжая в Копенгаген, я с грустью оглядываю знакомые улицы, на которых у меня проходило беззаботное детство вместе с Чаком Кристианом. Тогда я еще не знала, с кем играю в догонялки, и кто меня защищает от всей нечисти на Хэллоуин.
Но он все знал.
Он знал, как все будет, но ничего не предпринимал.
Я у меня перехватывает дыхание, когда мы въезжаем на парковку знакомого национального госпиталя и как только автомобиль останавливается, мигом выпрыгиваю из машины под недовольное бурчание повстанца.
— Каждый раз одно и то же, — бросает он, хватая меня за локоть. — Как только я иду к тебе навстречу, ты вновь наступаешь на те же грабли.
— Может на поводок меня посадишь? — раздраженно проговариваю я, наблюдая за его рукой на моем локте.
— Неплохая идея, но боюсь, что мы будем привлекать лишнее внимание подобными БДСМ замашками, — ухмыляется он, опуская черные квадратные очки на переносицу. — Как-нибудь в другой раз.
Я раздраженно фыркаю в ответ на его очередные шуточки и когда его рука отпускает мой локоть — чувствую себя чуточку свободнее. Мы входим в просторы больницы, и я вдыхаю аромат только что вымытых полов, Адриан проходит к стойке информации и медсестра любезно предоставляет нам одноразовые халаты. Около пяти минут уходит на то, чтобы попасть из одного отделения в другое и вот, наконец, мы оказываемся, к сожалению, в уже знакомых стенах онкологии. Чем ближе к палате мамы, тем сильнее дрожат мои руки, и вот я уже который раз нервно поправляю края бейсболки без надобной на то причины.
— У тебя есть полчаса, время пошло, — твердо проговаривает Адриан, устремляя на меня взгляд предгрозовых туч, когда мы останавливаемся у нужной двери. Твердость его голоса не соответствует тому мягкому и жалостливому взгляду, направленного в мою сторону.
Он жалеет меня?!
Но как только я задаюсь этим вопросом, парень уходит назад, усаживаясь на кресла для посетителей.
Я нервно сглатываю, почесывая левую ладонь и мягко толкаю дверь палаты вперед, проходя вовнутрь. Взволнованно задерживая дыхание, я делаю несколько шагов вперед и обнаруживаю маму в больничной сорочке в горошек, лежащую на комфортабельной кровати спиной ко мне. Несколько мгновений я не в силах проронить ни слова, ртом хватая воздух словно рыба, пока она даже не подозревает о моем присутствии. Как только дверь за мной со скрипом прикрывается, она медленно разворачивается, ожидая увидеть перед собой знакомую медсестру с очередной стопкой лекарств.
Болезненный укол мгновенно пронзает мое сердце, когда я вижу ее исхудавшее лицо, напрочь лишившееся привычных бровей и густых ресниц. На голове вместо густой копны каштановых волос теперь красуется легкий кашемировый платок цвета капучино. При одном только взгляде на меня, она ошарашенно преподносит тонкую кисть, на которой я тут же замечаю прожилки выступающих костей вместе с зеленым катетером, к бледным засохшим губам.
— Эли… — раздается ее тихий голос, и я тут же бросаюсь к ней на шею, аккуратно обвивая ее руками. — С тобой все в порядке…
Как только слух улавливает мамин голос – рассудок не выдерживает, и я сдаюсь удушающим слезам, которые мгновенно перекрывают кислород, капая на руки и разбиваясь на части. Несколько долгожданных секунд мы крепко обнимает друг друга, вдыхая знакомый аромат, и спустя время я встаю на колени, руками облокачиваясь об кушетку, чтобы взглянуть в ее до боли родные глаза.
— Садись на стул, — неловко произносит мама сквозь слезы, пытаясь поднять меня с пола.
Пару секунд я продолжаю глупо улыбаться, крепко удерживая ее тонкие кисти рук, сопротивляясь ее движениям.
— Мне и здесь хорошо, — шепчу я, вытирая настилающие слезы. — Мы не виделись больше месяца… Как ты? Когда операция?
Мама тихо смеется, прохладной рукой поглаживая меня по щеке. Ее родные серые глаза, наполненные слезами, продолжают бегло осматривать мое лицо, жадно поглощая каждый сантиметр кожи.
— Уже через неделю, — тихо сообщает она и ее тонких бледных губ касается едва заметная улыбка. — Ты лучше расскажи, что произошло на балу? Почему бабушка Чака… то есть, Кристиана, говорит, что тебя похитили? Кто и как это сделал?!
Вопросы от мамы льются один за другим и следующие пару минут я глубоко погружаюсь в мысли, продолжая рассматривать ее заметно исхудавшее лицо, за короткий срок покрывшееся возрастными морщинами. В до боли знакомых глазах скрываются отчаяние, уныние и вселенская скорбь. Ее потрескавшиеся губы продолжают что-то говорить, но я не в силах распознать слова. В ответ мой организм выдает лишь очередной поток отчаянных слез, так долго копившихся где-то глубоко внутри.
— Эли?.. — она слегка потряхивает меня за плечи, возвращая в реальность. — Кто тебя похитил? Я могу сообщить в полицию?!..
Я фокусирую взгляд на ее обеспокоенном выражении лица и громко выдыхаю.
— Ты только не переживай, — дрожащим голосом произношу я. — Со мной там хорошо обращаются, даже к тебе привели…
Я изо всех сил изображаю дружелюбную улыбку, не позволяя все оставшееся время занимать разговорами об Адриане, но волнение в глазах выдает меня с потрохами.
— Мам, мне важно знать, ты была на прошлом отборе? — осторожно спрашиваю я.
Ее губы искажаются в кривоватой улыбке, когда в воздухе звучит мой вопрос. Скорее всего, она уже догадывается, что я знаю правильный ответ.
— Да, котенок, — тихо произносят ее бледные губы, а руки продолжают нежно поглаживать мои щеки. В ее глазах скапливаются слезы, застилая взор и от ее ответа у меня начинает щемить в груди.
— Мам… — мой голос дрожит, и я громко выдыхаю, набираясь смелости озвучить вопрос, который мучает меня последние несколько дней. — Я имею какое-то отношение к герцогам Виборгам?
Мама смущенно прячет лицо в ладони, тяжело дыша и всхлипывая на каждом вдохе. Я терпеливо жду ответа, вытирая слезы с влажных щек, всей душой надеясь, что предположения Адриана не являются правдой.
