Хейнинг поежился, словно от боли. «Пожалуйста, мэм ...» - умолял он. "Я действительно не сделал ничего плохого, и ..."

  «Тогда почему ты не хочешь поговорить об этом?» - настаивала Лиз. С каждым словом она чувствовала себя все более несправедливой и злой, но она зашла так далеко, что было бы еще более несправедливо сдаться сейчас. Рано или поздно она узнает, что это было.

  «Это было», - начал Хейнинг дрожащим голосом, - «Ольсберг ... это ...» Он сглотнул, опустил глаза и нервно начал теребить пряжку на своем ремне. «Это про Энди», - наконец сумел сказать он.

  "Энди?"

  Хейнинг кивнул. «Моя ... дочь», - тихо сказал он, не глядя на нее. Лиз поморщилась. «Ваша дочь?» - переспросила она в изумлении. «У тебя есть дочь?» - глаза Хейнинга влажно заблестели, когда он поднял глаза и собрал все свои силы, чтобы встретиться с ней взглядом. «Энди», - слабо повторил он. «Ей ... четырнадцать. В мае прошлого года исполнилось четырнадцать ".

  На этот раз Лиз некоторое время молчала. Она даже не знала, чего на самом деле ожидала. Какая-нибудь дурацкая вещь, может быть, небольшая кража, роман с какой-нибудь служанкой - что-то Олсберг держал Питера в руке, - но не это! Она не ожидала такого калибра. Ее гнев на Ольсберг усилился.

  «Но это ... Я совсем этого не знала, Питер», - сказала она извиняющимся тоном. "Мне жаль. Я не хотел тебя обидеть ".

  «Никто не знает», - ответил Хейнинг. «Даже люди в Шварценмуре. Просто ... Ольсберг и Штарберги. Люди, с которыми живет Энди ".

  «А что насчет матери?» - мягко спросила Лиз. «Мать Энди?» Хейнинг ответил не сразу. Хотя он отвел глаза, она видела, как его лицо подергивалось. «Она мертва», - слабо ответил он. «Она умерла ... при рождении Энди. С тех пор Энди живет со Штарбергами. Я иногда навещаю ее, но только ночью и тайком, когда никто не замечает. Герр ... Герр Ольсберг не хочет, чтобы кто-нибудь узнал, что я отец Энди. Тогда он говорит ... они заберут их у меня ".

  «Итак?» Лиз не удивилась. Она этого почти ожидала.

  Питер кивнул. «Он ... он говорит, что они заберут ее в дом».

  Лиз издала отчасти сердитый, отчасти уничижительный звук. Сказанное Питером идеально вписывалось в ее картину Ольсберга. Грязный старик. «И так он тебя шантажирует?»

  Хейнинг молчал.

  "И почему ты с этим миришься?"

  «Но что мне делать! Ольсберг определенно осознает свою угрозу, мэм. Они ... они забирают у меня Энди, когда я не делаю того, что он просит. Я знаю это Они ... они делали это раньше, и они сделают это снова! И я не хочу ее терять. Я люблю ее. Она единственный человек, который у меня был с тех пор, как умерла Клэр ".

  «Была ли Клэр вашей женой?» - мягко спросила Лиз.

  «Мы ... мы не были женаты. Мы определенно хотели пожениться, мэм, но ... но у меня не было денег, чтобы содержать семью, и ... и ... - он замолчал, начал мучительно всхлипывать, а затем бесконтрольно плакал. Казалось, что-то сжимается в Лиз. Ей было неловко это видеть, но это было естественно. Тем не менее - это был не первый раз, когда она видела плачущего мужчину, но это был первый раз, когда она была так тронута зрелищем. Если раньше она чувствовала легкое, все еще далекое сожаление, теперь она почувствовала, как волна жалости поднимается в ней. Она попыталась представить, что творится внутри Питера, какие агонии он переживает. Он страдал годами. Сама идея заставила ее вздрогнуть. Гейнинг был по-своему беспомощен и уязвим, чем ребенок - для такого человека, как Олсберг, не более чем марионетка, за веревочки которой он мог дергать по своему желанию.

  Она наклонилась, робко положила руку ей на плечо, затем притянула его к себе с нежной силой. На этот раз он не сопротивлялся, а, наоборот, прижался к ее плечу и безудержно заплакал. На мгновение реакция показалась Лиз преувеличенной, но потом она подумала о том огромном давлении, которое - возможно, годами - должно было нарастать на Питера. В течение четырнадцати лет он хранил эту тайну при себе, поддавшись всем попыткам издевательств и шантажа Олсберга, только для того, чтобы иметь возможность видеться со своей дочерью в течение нескольких мимолетных часов, возможно, раз в месяц.

  Лиз прекрасно представляла, что значит хранить такую ​​тайну почти полтора десятилетия в таком городе, как Шварценмур. Для Питера в тот момент, когда он сказал ей правду, мир, должно быть, рухнул. И, конечно, он боялся - ужасно боялся, что теперь она может получить над ним такую ​​же ужасную власть, как Ольсберг. Только сейчас она действительно поняла, что заставила его сделать. Ее виноватая совесть вышла вперед.

  «Не бойся больше, Питер», - прошептала она.

  Хейнинг соскользнула с ее руки, сложила руки на коленях и согнулась пополам. Он рыдал, как ребенок. «Олсберг сказал, что заберет у меня Энди, если ... если я скажу вам, что он послал меня к вам. Он сказал, что поместит ее в дом, и ... и я знаю, что он это сделает. Он сказал, что собирается забрать это у меня, и он это сделает. Он делал это раньше и сделает это снова ".