Она отчаянно сопротивлялась, но против его превосходящей силы у нее не было никаких шансов. Стефан сорвал с нее одежду, швырнул ее на землю, когда она пыталась подняться, и с хрипящим криком бросился на нее. «Может быть, этого не хватает!» - взревел он.

  Она кричала, пиналась, царапалась и кусалась. Ее ногти впились в его лицо, оставляя тонкие, кровавые следы, но затем она снова ослабила хватку, потому что, несмотря на всепоглощающую панику, страх был еще сильнее: безумная идея, что она оторвет его лицо, если будет сжимать их слишком сильно. , и что что-то невыразимо ужасное могло появиться внизу. Через некоторое время она полностью перестала бороться. Стефан лежал поверх ее фыркающего, крупного рогатого скота, который теперь начал терять всякое сходство с человеческим существом: его лицо было красным, беспокойно опухшим и дергалось, его глаза горели чем-то похуже безумия, а звуки, которые он издавал, были не звуки, которые может издавать человеческое горло.

  Боль была мучительной. Она боялась боли, но никогда не знала, что изнасилование причинит ей такую боль . А потом было унижение. Чувство отвращения, когда он бросился на нее, когда она почувствовала на себе его тело, его искаженное лицо, его тяжелое дыхание, отвращение, которое само по себе почти достигало интенсивности боли.

  Наконец она перестала кричать.

  42.

  Она вернулась в спальню, но это была уже не спальня, это была тюрьма, потому что теперь ключ был в двери снаружи, а она пробыла здесь несколько часов. Сколько, она не знала, но их должно было быть очень много, потому что за окном лежала тьма новой ночи. День как-то ускользнул от нее. Снова и снова она время от времени теряла сознание. Сначала она плакала; но не очень долго. Ее слезы высохли, а глаза теперь были сухими и просто болели. Потом пришел гнев: она бросилась к двери, колотила ее кулаками и кричала изо всех сил.

  Затем - она ​​не знала, потому что ее часы остановились, когда упали, но было очень далеко за полночь - она ​​проснулась в последний раз; переходил от одного кошмара к другому, называл реальностью и оглядывался. У нее поднялась температура. Она испытывала мучительную боль. И что-то в ней сломалось. Она больше не могла чувствовать ненависть или даже страх. Снова выскочил предохранитель, и на этот раз розетка расплавилась, и никто не сможет вставить ее снова. Несмотря на это, ее мысли были на удивление ясными. Многое из того, о чем она думала, что забыла, внезапно вернулось в ее голову. Она внезапно осознала, что сделала столько ошибок. Потом она поняла: глушилка выключена. Впервые за неделю болотная ведьма позволила ей снова ясно мыслить. Она хотела, чтобы она все знала. Пострадал. Она попыталась встать, но только с третьей попытки ей это удалось. Боль все еще была сильной. Ее платье и кровать были темными от крови, и в воздухе витал отвратительный сладкий запах. Когда она двигалась, казалось, будто нож вонзают ей между ног, медленно и по животу. Время от времени у нее кружилась голова. Когда она подошла к окну, ей стало так плохо, что ей показалось, что ее рвет. Она почувствовала легкий шок, когда увидела двор, темный, как овраг, внизу. Неужели она так долго здесь? Она не знала, но почему-то мысль о том, что она должна была просидеть здесь и плакать целый день, казалась абсурдной. Каким-то образом время ускользнуло от нее. Она смутно вспомнила, что что-то подобное происходило раньше; когда она ехала по лесу, чтобы забрать Питера, миллион лет назад.

  Очевидно, ИТ-специалисты теряли терпение. Что-то было не так со временем, либо на самом деле, либо только для нее. Конечно, подумала она, что может быть проще, чем ИТ-специалистам, чтобы изменить ее субъективное восприятие времени. Весь мир не вращался быстрее - он жил в замедленном движении, одно дыхание в минуту, вечность на одну мысль, так что то, что происходило вокруг нее, казалось, ускорялось в бесчисленное количество раз. Но это полунаучное (или, по крайней мере, псевдологическое) объяснение ее нисколько не утешило. Напротив, какой силой было это существо, если оно могло делать такие вещи, просто чтобы поиграть? Она представила, как Стефан хихикает внизу в холле и все быстрее и быстрее поворачивает стрелки напольных часов пальцем, так что день, наконец, закончился.

  Ерунда. Она потеряла сознание и часами лежала в лихорадке, даже не осознавая этого, это было так просто. Переоценка врага может быть столь же смертельной, как и его недооценка.

  Боль в животе усилилась. Она истекала кровью. Жизнь безжалостно капала из нее. И что хуже всего, она знала, что Стефан не просто изнасиловал ее.

  Из него вырвалась не просто животная жадность. Его нападение произошло бы так или иначе, даже если бы она любезно не дала ему повода.

  Секс был важен. Не случайно он играл такую ​​большую роль в большинстве варварских ритуалов. Он должен был это сделать. Это было частью этого, как и убийство Питера (она была очень уверена, что он мертв). Нет черной массы без секса, вряд ли религия без обожествления или демонизации эроса. Он был частью жертвы, потому что он был братом боли, который был полом богов. Почему никто не пришел? она думала. Последние несколько дней Эверсмур был подобен голубятне - почему сейчас никто не приходил, кто бы это ни был, просто какой-то незнакомец, чтобы она могла позвать на помощь?

  Но даже если бы это было так, какая от этого польза? Стефан убьет его так же, как он убил Питера.

  Низкий, но все еще очень, очень отдаленный рокот заставил ее поднять голову. Где-то за лесом сине-белая вспышка молнии вспыхнула, как игла света, и почти в ту же секунду первые предвестники грозы достигли двора: единственная капля дождя ударилась о окно, сразу после этого вторая, третья ... ... и снова раскат грома. Буря приближалась очень быстро. Начался финальный акт драмы, и он начался, как и положено подобной истории. Она посмотрела вверх, но неба не было. Когда вспыхнула следующая молния, она узнала компактную черную массу облаков, окутавших луну и звезды. Была ли сегодня полная луна? Это то, что Стефани хотела сказать ей, когда умерла?