«Ерунда, - подумала она. Не начинай заново! Питера не было во дворе, и у Стефана не было причин убегать, когда она пришла. Должно быть, она ошибалась.

  Шумы из ванной теперь были слышны очень отчетливо. Кто-то сидел в ванной. Она подошла к двери, собираясь постучать, и обнаружила, что она приоткрыта.

  Это был Энди. Она сидела - спиной к двери и по шею в гору пены для ванны - в ванне и зачерпывала воду себе на лицо. Лиз не могла не остановиться, чтобы посмотреть на девушку.

  То, как она купалась, показало ей, что такие удовольствия для нее не были обычным делом. Возможно, в доме Старбергов вообще не было такой вещи, как ванна.

  Девушка пошевелилась, оперлась на край ванны и встала на колени, чтобы выудить мыло. На мгновение Лиз могла ясно ее видеть. Энди больше не был ребенком; по крайней мере, не физически. Это была молодая женщина, но не худая, с маленькой упругой грудью, плоским животом и уже очень женственными округлыми бедрами.

  Она снова вспомнила шаги, которые, как ей казалось, она слышала. Нет: должно быть, она ошибалась. Кроме Стефана и Петра во дворе никого не было. Питер покинул дом прямо у нее на глазах, а Стефан - ну, Стефан, конечно, не стал бы красться сюда и смотреть, как девушка принимает ванну.

  Она молча отступила, закрыла за собой дверь и вышла из дома. Но что-то странное, что-то вроде горького привкуса осталось на языке. Она была уверена, что не просто представила себе звуки и движение. Но она просто спросит об этом Стефана; потом. Когда она вернулась из Шварценмура.

  Если она вернется.

  36.

  Решающей битвы с Ольсбергом не произошло. Он не пришел.

  Было около восьми, когда она прибыла в условленное место, почти ровно за час до наступления темноты, но единственное, что там было, - это обгоревший дуб, торчащий в небо, как гигантский хрящевой палец.

  Она вытащила машину как можно дальше по правой стороне дороги, не поцарапав краску на подлеске, выключила двигатель и позволила крыше откинуться назад. Ее руки слегка дрожали, когда она вынула сигарету из пачки и щелкнула зажигалкой. Теперь она совсем не боялась; ее конфронтация с тем, что вошло в стадию, когда страх больше не допускался. Каким-то образом оно приобрело другое, более ужасное качество по сравнению с прошлой ночью. Игра стала серьезной. Банши-Стефан надоела безобидные шалости; это было серьезно. Тем не менее, она не боялась. Но она была обеспокоена больше, чем когда-либо.

  Всю дорогу отсюда она пыталась придумать план действий, но у нее ничего не вышло; напротив. С каждой пройденной милей ее замешательство росло, пока она, наконец, не задалась вопросом, какого черта она здесь делает.

  У нее не было иллюзий: вероятность того, что она добьется чего-либо, кроме раздражения Олсберга, была где-то около нуля. Но, может быть, этого было достаточно. Спор между ней и Олсбергом обострился за последние несколько дней, и момент, когда одному из них пришлось сдаться, был не так уж и далек. И Лиз не хотела быть такой. Тем не менее, у нее было очень неприятное чувство, когда она затушила сигарету, закурила новую и посмотрела на часы. Десять минут - десять веков. Но что ж, ожидать от Ольсберга пунктуальности, в конце концов, было бы чересчур. Она даже не была уверена, что она вообще хотела, чтобы он пришел.

  Она закончила курить и эту сигарету, щелкала ею после первой, затем третьей, четвертой и пятой, пока пачка не опустела, а небо стало ясно серым.

  Наступили сумерки, но не Ольсберг.

  Лиз нервничала все больше и больше. Она не была уверена, хочет ли она вообще видеть Ольсберга, но тот факт, что он не появился, только усилил ее беспокойство. Он был таким серьезным, чертовски серьезным. Если он не пришел, это значило ... Да, что?

  Лиз в беспомощном гневе сжала кулаки. Что с ней случилось? Она больше не могла думать, потеряла счет. Она вдруг почувствовала себя персонажем романа, автор которого потерял нить. Она слепо шла туда-сюда, делая вещи, которые, казалось, не имели смысла, и в ее памяти были пробелы, нет, огромные дыры, зияющие черные бездны, в которые упали все жизненно важные вещи, которые она забыла. Стефани. Что-то случилось со Стефани. Стекло. Вино, которое текло кровью по ее руке, и книга, номер, может быть, свидание, и что-то с дверью, за которой ...

  Боже великий, что это было? Не только наркотик. Что-то парализовало ее мышление, что-то, что было в Эверсмуре, но все еще работало здесь. Глушитель работал, и она все еще находилась в пределах досягаемости. Почему не приехал Ольсберг? Что значило его отсутствие? Что он ее переехал?

  Едва. Забывать? Это было еще менее вероятно.

  Черт, она узнает. Теперь.

  Она завела машину, сердито нажала на педаль акселератора и рванулась с вращением колес.