Из воспоминаний Нади о дне свадьбы:

Её пытались вразумить беседами о торжественном бракосочетании, её будущих обязанностях перед новоиспечённым мужем и семейной жизни. Через несколько часов, стоя перед алтарём, она услышала обращённые к ней слова священника: «Ты должна почитать мужа своего и повиноваться ему». При звуке ненавистного ей слова «должна» её лицо вспыхнуло от гнева, а затем стало мертвенно бледным. Никто не услышал, как она процедила сквозь сжатые зубы: «Ничего я не должна»[118].

Рассказ завершает Вера:

В тот же день после обеда молодые уехали в Даричичаг – горное местопребывание всех эриванских служащих в летнее время. На гору Безобдал, по которой круто извивалась дорога, они въехали верхом. Кроме их оригинального конвоя [Курдов], множество гостей, бывших на свадьбе… поехали провожать их. Въехав на первый уступ, все остановились, Лёля нам махала платком; курды приподняли свои мохнатые пики в знак прощания, некоторые выстрелили, и поезд скрылся.

Я горько заплакала. Особенной дружбы с сестрой у меня не было, – ей мешала разность лет и характеров наших, – но мы друг друга всегда горячо любили. Это была первая наша разлука, и разлука – печальная! Она клала… конец моему детству и отрочеству, конец всему, что было мне доныне близко, мило, что казалось неразрывным со мною[119].

Что до Елены, она думала, что навечно расстается со своей любимой семьёй. Она намеревалась в тот же день сбежать от Никифора и уехать из России через границу с Ираном. Очевидно, она подговорила одного из курдов помочь осуществить её планы, но вместо этого тот рассказал о них её мужу. С того дня она находилась под непрестанной охраной[120].

Все три месяца совместной жизни между супругами шла непрекращающаяся война характеров. Никифор требовал от Елены исполнения супружеского долга, а она отказывалась. Первые два месяца они провели в Даричичаге («стране цветов»). В конце августа молодожёнов навестили старшие Фадеевы, Надя и Екатерина, после чего они вместе отправились в Эривань[121]. Здесь Елена провела последний месяц со своим мужем, ныне губернатором региона. В связи с этой его почётной должностью они жили в сказочно прекрасном Сардарском дворце, бывшей резиденции турецких правителей.

На фоне окрестных пейзажей Эривани выделяется библейская гора Арарат. В сопровождении своего стража, курдского князя Сафара Али Бека – который, по словам Е. П. Блаватской, однажды спас ей жизнь, – Елена несколько раз верхом пересекала турецкую границу и огибала гору[122].

С течением времени отношения с Никифором всё ухудшались, и однажды в сентябре, ускользнув от охраны, Елена ускакала в Тифлис – рискованное путешествие для одинокой женщины в то неспокойное время. «Я укрылась у своей бабушки, – пишет она. – Я поклялась, что убью себя, если меня заставят вернуться»[123].

От Елены Петровны Синнетт узнал, что «был созван семейный совет, который принял решение отослать непокорную невесту к отцу». Он обещал встретить дочь в Одессе, и она тотчас же отправилась в сопровождении лакея и горничной в порт Поти, откуда пароход должен был доставить её к отцу. Однако, по словам Синнетта:

Её отчаянная жажда приключений вкупе с подозрением, что отец может попытаться восстановить неудавшийся брак дочери, заставили её внести свои корректировки в планы родственников. Во время поездки по Грузии Елена подстроила несколько сложностей… из-за которых она и её сопровождающие опоздали на пароход в Поти. В порту стояло маленькое английское судно. Госпожа Блаватская поднялась на борт – по её словам, судно называлось «Коммодор» – и убедила шкипера помочь ей за щедрое вознаграждение.

«Коммодор» сперва направлялся в Керчь, затем в Таганрог на Азовском море, и, наконец, в Константинополь. Госпожа Блаватская взяла билеты для себя и своих слуг, якобы до Керчи. По прибытии в порт она отправила слуг на берег, чтобы они нашли комнаты и подготовили их для неё к завтрашнему утру. А ночью, освободившись от последних уз, связывающих её с прошлой жизнью, она уплыла на «Коммодоре».

Это короткое путешествие оказалось богатым на приключения.

Во время проверки «Коммодора» береговой охраной в Таганроге пришлось пойти на ухищрения, чтобы они не заподозрили присутствия лишнего человека на судне. Единственное укромное место – среди мешков с углём – пассажирка сочла непривлекательным, и там пришлось скрываться юнге, в то время как она, притворившись больной, притаилась на его койке. Далее, когда судно прибыло в Константинополь, возникли другие трудности, и ей пришлось спешно добираться до берега в каюке[124] с молчаливого согласия стюарда, чтобы избежать преследования шкипера.

В Константинополе ей наконец улыбнулась судьба, и она столкнулась со знакомой из России, графиней К[иселёвой]. Они стали близки и вместе посетили Египет, Грецию и другие страны Восточной Европы.

Были ли жажда приключений и желание сбежать от мужа единственными причинами, по которым Елена Петровна Блаватская променяла жизнь в роскоши и комфорте на бесчисленные трудности, с которыми одинокая женщина может столкнуться в огромном враждебном мире?

Ответ на этот вопрос содержится в её письмах князю Дондукову-Корсакову, с которым она познакомилась в Тифлисе в бытность его ближайшим помощником наместника. Со временем князь станет киевским генерал-губернатором и главноначальствующим в других регионах. Когда Блаватская писала ему из Индии в 1880 г., он жил в Тифлисе и занимал пост генерал-губернатора Кавказского военного округа[125].

Пройдёт 70 лет, прежде чем станет известно о существовании этих писем. После смерти князя они попали в руки Лео Семере, венгра неизвестного происхождения. Пытаясь продать их, он обратился в несколько теософских обществ, но затем вдруг исчез, прекратив переговоры. Семере пришёл к убеждению, что эта переписка – его талисман, который дарует обладателю бессмертие. Будучи венгерским политическим активистом, Семере спасался от преследования нацистов, переезжая с места на место. И лишь смертельно заболев, согласился расстаться с перепиской[126].

В одном из писем к князю Елена Петровна отвечает на его вопрос касаемо обстоятельств, которые привели её к личной встрече с её «таинственным индийским Учителем», который до этого являлся ей лишь во снах и видениях. «Я была в поисках неведомого, – писала она. – Если бы, беседуя с вами об алхимии, я рассуждала о брачном союзе „красной Девы“ с „астральным минералом“, то есть о философском камне (единстве Души и Духа), то не послали бы вы меня к чёрту? Но не правда ли, что, высказываясь на определённую тему, мне следует использовать надлежащую терминологию, которая соответствует предмету разговора?»

В этом самом письме Блаватская признавалась в том, что изучала книги из библиотеки прадеда, посвящённые «алхимии, магии и другим оккультным наукам». «Парацельс, Кунрат и Агриппа, – писала она, – все они говорили о „бракосочетании красной Девы c Иерофантом“ или „астрального минерала с сивиллой“, о сочетании женского и мужского начала»[127], которое на Востоке принято называть гармонией Инь и Ян.