‒ Он!

‒ Всё в порядке?

‒ А чего же мы приехали?

‒ Тогда так, – это уже мне. – Завтра бери документы своей конторы и подъезжай к подъезду номер (сейчас не вспомню). Я к утру оклемаюсь, включим тебя в ряды уполномоченных!

Вот что это было? Где золотые перила на лестнице, бассейн в «хрущёвке»? Потом мы с этим деятелем крепко подружились, и никогда не видел я в его окружении хотя бы одного предмета роскоши! Поумней нынешних был. Желание помочь нуждающемуся чиновнику само по себе возникало, без напоминаний. «Лев Натанович, если бы у вас был миллион, что бы вы сделали? – Я бы сделал вид, шо у меня его нет!».

Так Секретный банк попал в число любимых Москвой. Пошёл я на первое совещание: послушать, что да как, где та квартира, где деньги лежат. За столом сидят уважаемые люди, например, известный ныне борец с коррупцией, а тогда известный подносчик средств в высшие эшелоны, будущая руководительница крупнейшего в РФ банка, а тогда просто влюблённая в борца женщина, что было заметно до неприличия; владелец глашатаев из свободной прессы, ну, и остальные – так, по мелочи, вроде меня.

Начальник финансового департамента что-то удивительное вещает насчёт посильной помощи обнищавшей мэрии и Москве. (Именно в таком порядке!). Никто его не слушает, будущая сберегательница счетов пенсионеров, например, постоянно пишет записочки и с хихиканьем подкидывает их борцу, словно влюблённая восьмиклассница.

Я, наоборот, внимательнейшим образом слежу за происходящим, зажав руками рот, чтобы не пообещать сгоряча лишнего.

Закончилось совещание, а где золото – так и не объяснили. Подождал на крылечке своего знакомца-аскета.

‒ Ну и что это было?

‒ А ты не понял? Плохо. Мне тебя, как сообразительного, охарактеризовали. Ладно, на первый раз прощаю и объясню. Но больше за руку водить, как поводырь, не буду. Смотр!

‒ Что смотр?

‒ Ты в пионерах был? В армии, понятно, нет.

‒ Ну, был.

‒ На линейку ходил?

‒ Ну, ходил.

‒ Тебе там путное что-нибудь говорили?

‒ Никогда!

‒ А зачем собирали-строили?

‒ Ну, в пионерлагере – проверить, не сбежал ли кто от счастливого детства, а в школе – чтобы не расслаблялись.

‒ Молодец! Здесь то же самое.

‒ А как же то, зачем я здесь?

‒ Это ты уж сам как-нибудь. Помнишь анекдот про мента? «Пистолет с корочками дали – теперь сам!».

Памятуя о начале беседы, я не стал просить дальнейших объяснений, боясь порушить и без того покосившийся имидж.

Однако долго грустить мне не пришлось. Весть о новой наложнице в гареме мэрии уже разнеслась по Москве, и вокруг меня зароились интересные люди. Оно и понятно: новая девушка всегда вызывает живой интерес, чтобы там не говорили борцы за нравственность. Конечно, если она готова отвечать взаимностью на хорошее отношение. А я готов был. Согласно классикам: «…и пусть никто не уйдёт обиженным!». По возможности.

В результате в банке появилась бывшая активистка – начальница из Московского городского комитета незабвенной партии большевиков, подрядившаяся вести меня по кручам и обрывам к вожделенным бюджетным счетам.

Внимательный читатель может начать недоумевать: если через весь текст проходит красной нитью неприязнь автора к «красным», особенно к большевикам, как же так случилось, что он дружески взаимодействовал с активисткой коммунистического движения, более того – чуть ли не любил её? Не говорит ли это о двуличности повествователя? Нет не говорит. Этому есть простое объяснение.

Общаясь с людьми, особенно с пожилыми (активистка была практически ровесница моему отцу, хотя держалась – молодые завидовали), я в первую, да и в последнюю, очередь обращаю внимание на их человеческие качества, а не на идеологические установки в прошлом. «Банальность добра», – как вещает известный властитель дум. Если проще, без философии и закидонов для него характерных, мне симпатичен человек, помогающий старушке поднести тяжёлые сумки и крайне несимпатичен борющийся за демократию государственный деятель, попутно ведущий эту старушку поближе к кладбищу, а друзей – поближе к национальным богатствам и яхтам в Ницце.

Активистка же работала на совесть, натаскать под шумок в свою норку не пыталась и вообще очень напоминала подходом к делу моего отца: кипучая энергия, смелые проекты и надежда на справедливое вознаграждение за труд, которую я старался оправдывать.

Обустроившись, она и пришедшие с ней люди похожего типажа, развернули кипучую деятельность по окучиванию счетов мэрии и префектур. Поскольку человек в кепке тайно, и не очень, симпатизировал работникам с коммунистическим прошлым, работа шла – залюбуешься. В качестве снарядов я выдал ей визитки с надписью: «Генеральный менеджер». Как указал Корсиканец юристам, писавшим Кодекс: «Пишите коротко и не ясно – людям нравится!».

Единственный раз Генеральный менеджер «засбоила». Префект одного из округов ни в какую не поддавался. «Что такое? – подумал я. – Почему этот вездеход завяз, причём, казалось бы, в такой беспроигрышной колее?». Начистил сапоги, поправил портупею и направился на рекогносцировку лично. Префект принял меня любезно, поскольку слухи о новом любимчике мэрии тщательно (как и всё, что она делала) распространялись той же активисткой. Завязался обмен мнениями о будущем общем счастье. Вот тут-то и выяснилось, что не может префект простить ей давнего случая.

В седую старину сдавала будущий Генеральный менеджер какой-то объект вышестоящей Советской власти. А этой властью, тогда как раз и был будущий префект. Как всегда, к сроку сдачи объекта строительство как раз только началось. Перед приездом комиссии наша затейница нагнала на стройку народу и довела до товарного вида всего один сквозной коридор в построенном (на бумаге) объекте – с прилегающими к нему двумя-тремя комнатами. Прибывшее начальство под белы руки провели по этому коридору, открывая двери нужных комнат – «Не хотите ли взглянуть?». Поскольку кругом нестерпимо воняло краской и негашёной известью, начальство не хотело, поэтому быстренько пробежало по туннелю, выбралось с другого конца и отбыло. Так что все аплодисменты присутствующих заслуженно достались активистке. Случай этот получил широкую известность и даже последователей. Естественно, кто же простит подчинённому успешную операцию по превращению тебя из видного мужчины в объект юмора?

Я, узнав такое, проявил редкое самообладание:

‒ Беда! Можете сказать, в данных обстоятельствах мне удастся без убытков уйти, как вы думаете?

‒ Приятно иметь дело с человеком, легко относящемуся к неминуемым потерям. Коньячку?

‒ С удовольствием!

Хотя – какое уж тут удовольствие! Каждый день – к вечеру – пьяный. Святогор утешал:

‒ Саш, знаешь в чём разница между алкашом и хозяйственным руководителем? Один думает, как напиться, другой как не –, а результат к вечеру один. Так что не расстраивайся, наливай!

Выпили с префектом по коньячку, я и говорю:

‒ Для закрепления, так сказать, знакомства позвольте явку с повинной оформить. А то кто-нибудь донесёт, выяснится, что скрытный я человек.

‒ Сейчас, диктофон включу, чтобы всё – честь по чести! – поддерживает префект и продолжает:

‒ Показания даются в 16-00, в светлой комнате, при естественном освещении. Ну, давай! «Облегчи душу, сразу легче станет, я знаю!».

‒ Видите ли, при первых свободных выборах в Верховный Совет СССР вы пытались туда проникнуть от правящей партии. Так я голосовал против вас!

‒ Боже мой! Да как ты посмел! Хитрый ты: знаешь, в чём признаваться и, главное, когда. Уговорил! Где твои бумажки на открытие счетов? Подпишу за знакомство. А засылать туда средства или нет – зависит от дальнейшего взаимодействия.

‒ Ну, тогда за него!

Я поднял рюмочку с коньяком, и мы закрепили, так сказать.

В результате таких усилий Секретный банк занял место по «бюджетности» в группе лидеров.

Вдохновившись результатами, активистка повлекла меня на главное направление:

‒ Наша следующая высота – заместитель мэра!