– Переоценивать фактор личной храбрости Виноградова не стоит, – заметила Пластинина, – он идет напролом, рискует не только своей жизнью, но и теми ничтожными силами, которые составляют единственный боевой фонд во всем районе. Если бы он не убыл из Шенкурска, город бы мы удержали.

– Вернем твой Шенкурск, – ухмыльнулся Кедров, – нам бы только зимы дождаться. Позиция белых уязвима, ударим так, что покатятся до самого Архангельска. Виноградов правильно сделал, что ушел на Двину. Без преувеличения могу сказать: Павлин спас положение. Не было бы его и, возможно, бои велись бы уже за Котласом в районе Вятки. Поражение привело бы к оставлению Котласа и еще большей беде.

– Ты говоришь о нем, как о близком друге, а между тем, этот человек меня оскорбил.

– Чем же, голубушка? – Кедров игриво протянул руки к Пластининой.

– Он не доверяет мне, не взял с собой на Двину, сказал, что баба на корабле – не к добру. Во-первых, я ему не баба, а член Губисполкома, а во-вторых, это просто грубое мужицкое хамство.

– Хорошо, хорошо, – полушутя сказал Кедров, – мы его заменим и очень скоро, как только будет кем.

Он хитрил, заменить Павлина Федоровича возможности не было.

Ревекка после разговора выглядела довольной. Никто не смеет её унижать, тем более какой-то Виноградов.

Набережная реки Двины в августе 1918 года оказалась местом встреч не только для жителей Архангельска. Некоторые вологжане, как только в Вологде поползли слухи о том, что союзники на Севере намереваются покончить с большевиками, поспешили привести сюда свои капиталы для продолжения коммерции. Те, кто не успел осуществить это предприятие, остались без денег. Кедров приказал закрыть в Вологде все коммерческие банки и национализировать вклады. То же самое было сделано и в Архангельске, но на руках у предприимчивой части населения остались миллионы в рублях, иностранной валюте и золоте.

Когда в Архангельск пришли союзники, эти деньги снова заработали. Открылись магазины, лесные биржи, воскресла сфера разнообразных услуг. Всем нашлось дело.

Переехать из Вологды к Белому морю – дело пустячное, особенно, если позволяют средства, и многие вологодские коммерсанты рано или поздно любыми путями стремились оказаться в Архангельске. Большинству это удалось, ведь, если коммерсант не следовал на поезде или пароходе, где дороги после августовских событий были перекрыты или тщательно контролировались, вероятность задержки в пути была невысока. Другое дело, что путешествие по проселочным дорогам Севера было начисто лишено комфорта, но зато в конце пути счастливчиков ждал гостеприимный Архангельск.

Придя в себя от волнений переезда, бывшие вологжане спешили на набережную, чтобы осуществить знаменитый архангельский променад и к огромному удивлению находили там коллег по коммерческим делам и просто вологодских знакомых, которые тоже в тайне от всех перебрались в Архангельск. Любезностям и разговорам не было конца. Вологжане поздравляли друг друга с тем, что вырвались из «большевистского рая».

Выпускница вологодской гимназии, дочь почетного гражданина города Дмитрия Степанова Августа в июле 1918 года была отправлена отцом в Архангельск к знакомым. Она хотела продолжить учебу, подав документы в Учительский институт. Аналогичное учебное заведение в Вологде большевики закрыли еще весной, и в здании расположилось французское посольство. Потом посольства стран Антанты уехали на Север. Вскоре произошел переворот, и Августа оказалась отрезана от семьи.

Впрочем, девушку это совсем не беспокоило. В Архангельске было так интересно! Весь последний месяц лета здесь регулярно устраивались военные парады, на набережной играли оркестры, и люди, как в старое время, фланировали по улицам, надев лучшие наряды, и беспечно смеялись, стараясь забыть ужасы революционного времени.

В городе было много иностранных военных. Англичане прислали на Север подразделения с разных концов своей огромной империи: от Канады до Австралии.

Девушка первый раз в жизни увидела подразделение королевских шотландцев в галифе и юбках-килтах. Французские стрелки в лихо сдвинутых на бок беретах были галантны с дамами. Англичане, наоборот, выглядели сурово, ведь война – это смысл существования Британской империи, государства, где никогда не заходит солнце.

Но больше всего бывшей гимназистке понравились американцы. В начале августа, когда войска союзников еще только появились в Архангельске, американцы были представлены моряками с корабля «Олимпия». Это были простые парни с открытыми улыбками, прибывшие на Север, чтобы помочь русским в борьбе с боло. Так они называли большевиков, которых представляли настоящими исчадиями ада. Пропаганда внушала заокеанским солдатам, что большевики заключили мир с германцами, против которых воюет Антанта, и готовы предоставить немцам северные порты для высадки десантов. Они разграбили военное имущество союзников на складах в Бакарице и готовятся часть его передать немецким войскам для борьбы на Западном фронте.

Однажды под вечер Августу напугал гудок клаксона. Она обернулась и увидела автомобиль, медленно пробирающийся по дороге. За рулем военный в иностранной форме, рядом еще один.

– Sorry, where can we get water for the car?[5]

Августа растерялась, в Вологде в гимназии не изучали английский.

– Барышня, – с сильным акцентом крикнул другой военный, – Нам нужна вода, машина не может без воды. Мотор взорвется. Бамс!

И он для наглядности взмахнул руками.

– Вода рядом, в реке.

– У нас нет емкости, как это по-русски, ведра. Надо ведро, чтобы залить воды в радиатор.

Густя не поняла, что такое радиатор, но с готовностью согласилась помочь. Дом, где она жила, был рядом. Она сбегала на кухню, взяла ведро и принесла военным.

Шофер радостно улыбнулся и поспешил к реке за водой. Второй, говоривший по-русски, остался у машины.

– Разрешите представиться, сержант Понятовски.

– Августа Степанова, – произнесла девушка.

– Очень рад, как поживаете?

– Спасибо, хорошо.

В это время шофер вернулся к автомобилю с полным ведром воды, залил ее под капот и, довольный, что-то сказал сержанту.

– Мой коллега говорит, что неполадки устранены, и мы можем ехать дальше. Он благодарит вас, Августа.

Шофер весело подмигнул девушке и неожиданно протянул ей руку.

– My name is Smith, Sergeant Мах Smith![6]

Густя снова представилась по имени и неуверенно пожала мужчине протянутую ладонь. Она никогда раньше не здоровалась за руку. Это не полагалось по этикету. Теперь, когда прежние времена вернулись, тоже не полагается. Но, видимо, иностранцы этого не знают.

Сержант Смит начал что-то увлеченно рассказывать и все время улыбался новой знакомой.

Густя вопросительно взглянула на переводчика Понятовски.

– Мой друг говорит, что вы ему очень понравились. Он только что прибыл в Россию и никогда не говорил с русскими барышнями. Вы – первая. По-моему, он в вас влюбился.

– Скажете тоже, – зарделась Августа.

– К сожалению, нам пора, – произнес Понятовски, – спасибо за помощь и приятные минуты разговора.

– Где вы научились говорить по-русски? – Зачем-то спросила Густя.

– У меня русская бабушка из Виленской губернии, она эмигрировала в Америку еще в середине прошлого века.

– Так вы русский?

– Отчасти, но у нас это не имеет значения, я американец и служу Соединенным Штатам.

Машина дала газу, и военные поехали дальше по своим делам.

Августа в большом волнении присела на скамейку.

«Неужели я стала взрослой и уже нравлюсь мужчинам? Ах, как это волнительно!»

Она вспомнила, что на выпускном этой весной впервые в жизни танцевала кадриль с настоящим кавалером, и не с кем-нибудь, а с иностранным дипломатом. Дирижер танцев Петька Варакин потом говорил ей, что дипломат, французский граф, не против продолжить знакомство. Но разве это возможно? Категорически нет, ведь она порядочная девушка и дочь известного в городе человека.