А товарищ Дыбин говорил о глубоко выстраданном:
- Если кличка к тебе прилипла, то это, товарищи, навсегда. Наверное, скорее свои отпечатки пальцев можно изменить, чем кличку.
Тут мы были согласны с товарищем Дыбиным - очень верное наблюдение. Если назвали тебя Пеньком, то Батей тебе уже никогда не быть, хоть бы ты действительно стал заботливым опекуном для всех барышень 'Светлячка'. Приоритет при выборе клички человека - за самой отличительной его особенностью.
- Товарищ Непорочная, тому, кого вы называете Пеньком, было поручено проведение следующих мероприятий в 'Светлячке', - товарищ Хилых берёт в руки лист бумаги, читает: - 'Разучивание с женщинами легкого поведения партийного гимна большевиков'. Разучивал он с вами 'Интернационал'?
- Это я, ради хохмы, пыталась научить его петь "Интернационал", - ухмыльнулась товарищ Непорочная. - Дохлое это дело, товарищи. Легче научить петь дождевого червя, чем товарища Дыбина.
- Товарищи! Ну что же делать? - защищался товарищ Дыбин. - Ведь у меня нет ни голоса, ни слуха. "Интернационал" в моем исполнении - это только дискредитация партии и ее священных символов.
- Почему же вы своевременно не доложили партии об отсутствии у вас голоса и слуха? - вопрошал товарищ Хилых. - Почему не сказали об этом тогда, когда вопрос встал ребром - кого направить на партийную работу в 'Светлячок'?
Степан Иванович тупо молчал, и товарищ Хилых продолжил расспрашивать сексота партии:
- О том, читал ли товарищ Дыбин девушкам главные труды наших основоположников - об этом, наверное, и спрашивать не стоит?
Товарищ Непорочная подтвердила:
- Нe стоит. Об этих трудах он говорил всегда одно и то же: 'Насочиняли эти основоположники на наши бедные головы'.
- Наши основоположники, товарищ Дыбин, нисколько не виноваты в том, что ваша голова не в силах постичь всю глубину их трудов, - негодовал товарищ Хилых.
Товарищ Дыбин нашёл противоречие в словах товарища Непорочной:
- Товарищ Хилых, секретный сотрудник партии не совсем верно информирует вас. Однажды я взял в библиотеке и начал читать одной барышне 1-й том "Капитала". Прочитаю немного - и требую от неё повторения. Но мне не позволили дочитать даже три страницы.
- Что значит - не позволили? - удивился товарищ Хилых. - Кто не позволил?
Товарищ Непорочная пояснила:
- Я считаю, что охрана нашего заведения поступила совершенно правильно, когда, услышав крики девушки, отобрала эту книгу у Пенька.
А ведь прибежавшая на крики охрана 'Светлячка' действительно поступила правильно: читать проститутке "Капитал" прямо в постели, да ещё и тут же с пристрастием проверять, как она усваивает прочитанное - разве это не насилие над ней самым извращенным способом.
- Да, товарищи, неудачный мы сделали выбор, - констатировал товарищ Хилых.
Кто-то из первых рядов зала негодует:
- А вот я, например, смог бы спеть "Интернационал" и без помощи товарища Непорочной. И я бы не понимал порученную мне партработу как товарищ Дыбин - только бы на дармовщинку покувыркаться в постелях проституток.
Эта реплика прозвучала, скорее, не как упрёк, а как зависть, и товарищ Томина снова не удержалась от колкостей:
- Вы бы, товарищ, наверное, как раз и напирали в этой партработе на разучивание с проститутками 'Интернационала'. Чтобы через какое-то время можно было сказать: 'Теперь каждая барышня 'Светлячка' ложится и встает, исполняя "Интернационал". Только вот слова 'ложится и встает' необходимо будет вставить в нужный контекст. Чтобы не возникло саркастических кривотолков - когда именно проститутки исполняют наш партийный гимн.
И товарищ Хилых, и товарищ Букин, и другие члены президиума как-то сразу поняли, что в этот раз не им надо реагировать на слова Томиной. Что это сделает сам товарищ Скалин. И сделает без единого слова. Он просто посмотрел на Томину. Что испытала при этом она - не знаю, но от этого, даже на другого человека направленного взгляда, становилось очень не по себе. На мгновение мелькнула мысль: если вот такой взгляд будет направлен на меня, смогу я не отводить глаз? Не от этого ли вот оскала псевдоним товарища Скалина?
Вывод собрания был единодушным: гнать надо товарища Дыбина с должности политрука в 'Светлячке', и срочно находить ему замену, пока префектура не отдала эту социально значимую должность другой партии.
Вот и ещё одно подтверждение тому, что ни кухарка, ни пролетарий не только государством или какой-то его частью не смогут управлять, но даже борделем. По природе своей не смогут. Им надо заниматься своим делом - кухарке варить щи, а пролетарию перековывать мечи на орала или наоборот. Тем более в партиях с большевистским уклоном управлять кем-то и чем-то, и тем более управлять государством пристало более авторитетным личностям. Проверено: это получается лучше всего у тех из них, кто до своего прихода к власти были личностями без определённых занятий, нажившими свой авторитет неоднократными ходками по не самым пустяковым статьям.
Почему-то захотелось помочь Степану Ивановичу, да и повод появился напомнить собранию о нас. Попросил разрешения выступить. Оно было незамедлительно получено.
- Да, товарищи, 'Капитал' можно сравнить с Эверестом, который рано или поздно, так или иначе, придётся штурмовать и всем партийцам, и тем, кто находится под их опекой. И этот штурм может вызвать такие же эмоциональные срывы, как у той барышни из 'Светлячка'. Поэтому, приступая к чтению бессмертного труда, надо быть готовым к таким срывам и стойко, по-большевистски, переносить их. А товарищ Дыбин не учёл этого и не подготовил девушку к тому, что её ожидало отнюдь не легковесное чтиво. Потому и случилась та истерика с вызовом охраны. К штурмам любых эверестов надо готовиться, в том числе - эмоционально.
Это выступление не прибавило мне очков у простых членов НПБУ. Мало кто из них был готов штурмовать партийный Эверест и по-большевистски переносить при этом неминуемые эмоциональные срывы. Послышались смешки и недовольные фырканья. Да и Степану Ивановичу не удалось мне помочь.