Светке он подарил сережки – мама выбрала у себя в ювелирном салоне, – а после дискотеки поцеловал ее в щеку.

Скандал разразился на следующий день. Светкин отец приехал ни свет ни заря и принялся долбить в металлические ворота. Максим сквозь тюлевые занавески видел, как он, отчаянно жестикулируя, что-то объяснял садовнику, а потом сунул в руки коробочку. Максим издалека узнал ее.

«Сережки!» – щеки обожгло. – Сейчас все бабушке расскажет! – он заметался по комнате, засовывая в шкаф разбросанные по комнате вещи. – А вдруг и про хореографию проболтается? Засада! До конца жизни без инета и телефона!» – запер дверь и приложил к ней ухо.

Дождался, когда Иван Семенович поднимется на второй этаж, постучит в комнату бабки, войдет к ней, и осторожно выглянул в холл.

Шаги. Стук. Теперь уже в мамину комнату. Максим весь превратился в слух. Мама вышла в коридор. Бабушка начала издалека:

– Софья, ты водила Максима к себе на работу?

– Водила. А что?

«Началось», – Максима обволакивало тоскливой дымкой всякий раз, когда они выясняли отношения.

– А то, что сейчас приходил господин… – бабка замолчала.

– Господин Конкин, – садовник назвал фамилию Светкиного отца.

– Господин Конкин, – продолжала бабка, повышая голос, – вернул золотые сережки с изумрудами, обозвав нас мещанами, буржуями и…

– Торгашами, – Иван Семенович снова пришел на помощь.

Мама засмеялась:

– Он просто болван. Неотесанный болван. Сережки восхитительны. Идеально подходят к зеленым глазам его Светланы.

Бабка уже кричала:

– Софья! Я запрещаю тебе развращать моего внука!

– Твой внук еще и мой сын! Имею я право выбрать ему подарок для любимой девушки?!

Бабка взвилась грудными обертонами:

– Сын?! – пауза. – Ты, наконец, вспомнила, что у тебя есть сын?! И о какой девушке может идти речь, если Максимушке всего двенадцать?! Это верх неприличия!

В голове у Максима защелкало:

«Она красиво так орет… Тики-тики-тики-так… Будто арию поет… Тики-тики-тики-так, – раздражение на бабку росло, – а называть меня “Максимушка” в двенадцать лет прилично?! За-дол-ба-ли!»

– Алиса Витальевна, вам нельзя волноваться, давление поднимется, – загудел Иван Семенович примирительно, – а Максиму пора на хореографию.

Максим выдохнул и подумал с тоской:

«Я следующий».

Словно прочитав его мысли, бабка заголосила:

– Максимушка! – поспешные шаги по лестнице.

Максим запрыгнул в комнату. Быстро достал из портфеля первый попавшийся учебник. Раскрыл на середине и начал читать вслух:

– На Земле разные растения живут не изолированно одно от другого, а совместно, образуя группировки, а иногда…

В комнату постучали, и в тот же миг влетела бабка:

– Максимушка, я очень прошу тебя, на будущее, не совершать опрометчивых поступков, о которых впоследствии ты можешь жалеть.

Максим насупился:

«Вечно загадками говорит и пугает какими-то “последствиями”».

Он вскочил со стула и размашистыми движениями засунул кеды и треники в спортивную сумку:

– Что хочу, то и делаю. И спрашивать у вас не собираюсь, – он поймал огорченный взгляд садовника, стоящего за бабкиной спиной, и назло продолжил с еще большим рвением: – И вообще, я опаздываю! – выключил настольную лампу и выскочил из комнаты.

Бабка не пошла за ним. Иван Семенович всю дорогу вез молча. Тренировка прошла из рук вон плохо. А на следующий день Максим узнал, что Светку отец перевел в другую школу. Телефон не отвечал. На порог квартиры Светкина мама не пустила, попросив не искать встреч с дочерью.

«Болван! Мерзкий плешивый болван! – Максим со злостью колотил подушку. К ужину не вышел. Полночи проплакал. И подаренную гитару с тех пор не брал в руки – закинул в кладовку.

– Я могу вам чем-то помочь? – повторный вопрос вернул в реальность.

Максим снял капюшон, и девица ахнула:

– Стрельцов?! – ее глаза округлились, а нарисованные брови поползли вверх.

– Привет… – он помедлил, подбирая имя: – «Светка – грубовато, Светлана – официально». – Остановился на нейтральном: – Света?

Максим присматривался к Светке, выискивая ту девчонку, в которую был влюблен.

«Та веселая всегда была, а эта словно ее черно-белая фотка. Радость изображает, а глаза грустные».

– А я смотрю: ты не ты? – Конкина кокетливо поправила собранные на затылке в массивный пучок русые волосы. – Какими судьбами? Ты же в Лондоне живешь, да?

– Да.

– Ой, про бабушку твою слышала, – Светка дотронулась до локтя Максима. – Соболезную.

– Спасибо.

– А я тут работаю, два через два, – Конкина раскинула руки. – А по выходным – в кафэшке на углу.

– Учишься?

– Колледж закончила в Москве. Сейчас на экономическом. Заочно. Отец онкологией заболел. На лекарства много денег уходило. Но все равно не помогло – умер через два года. – На секунду ее лицо помрачнело и тут же приняло восторженно-заинтересованный вид. – Слушай, давай по кофейку? Я пораньше закроюсь. Арсен все равно за товаром уехал. – Светка снова затеребила пучок.

«Чего она так суетится? Аж подмышки у кофты вспотели», – кроме неловкости от внезапной встречи иных чувств Максим не испытывал.

– У меня дела.

– Подождут твои дела! Сто лет не виделись. Хочу все о тебе знать!

– Что «все»?!

– Как жизнь заграницей? Почему не писал, не звонил?

«С какого перепугу я тебе писать-звонить должен? – Максим вспомнил, с каким надменным лицом Светкина мать запретила ему разыскивать дочь, и тут же ему стала противна и Светка, и ее «кофеёк».

– Ты извини. В другой раз.

– Какой «другой»? – Светкин лоб сморщился гармошкой. – Стой здесь и никуда не уходи! – Она исчезла за дверью подсобки.

«Прицепилась, как пиявка!»

Конкина вернулась в куртке и с сумкой в руках:

– Пошли ко мне. Посидим. Школу вспомним.

– Извини, я правда не могу. – Максим прикидывал, сколько потеряет времени, прежде чем отделается от Светки: – «Главное, чтобы Виолетту на пропустить, а то психанет и уедет, а мне без нее не разгадать бабкины причуды».

Конкина напирала:

– Тогда я вечерком к вам загляну. Диктуй мобильник. – Она достала из сумки телефон.

– Я не помню свой номер.

– Ну, значит ты звони, договорились?

– Договорились. Пока. – Максим развернулся и вышел под сердитый звон «музыки ветра».

Светка выбежала следом:

– Телефон не забыл?

Максим предпочел не оборачиваться. Пересек площадь. С ходьбы перешел на бег и через десять минут открывал калитку.

Посреди дорожки, согнувшись, стоял Иван Семенович. Одной рукой он опирался на фонарный столб, в другой держал ведро. Рядом валялся шланг. Вода образовала большую лужу между клумбами, обложенными валунами.

– Вовремя… ты… – садовник говорил с придыханием. Лицо бледное. Щеки ввалились. – Нагнулся коровяк развести, и поясницу прихватило. – Он сделал шаг и вскрикнул, выронив ведро: – Черт! Током бьет. Воду выруби – за сараем кран.

«Каким током?! Какой кран?!» – Максим застыл как вкопанный на внезапно ослабевших ногах.

– Чем помочь? – он попытался подхватить садовника под локоть трясущимися руками.

– Тише-тише! – лицо садовника покрылось испариной. – В скорую звони.

Максим поднял ведро и побежал к дому. Вернулся. Кинул ведро под куст сирени. Оттащил шланг к хозблоку и закрутил вентиль. Достал телефон и взглянул на садовника: «Черт, он же еле на ногах держится!»

– Да не суетись ты так, – садовник медленно выпрямился.

Максим дрожащими руками набрал номер и вызвал скорую.

– Иван Семенович, что еще сделать?

– Мне прилечь надо. На крыльцо не поднимусь. Давай туда, – он слабо махнул в сторону скамьи на террасе.