– Мало ли что человеку за минуту до смерти причудится? Филипп винился мне, что не мог приехать раньше.

– Я пожалеть его должен?!

– Да ничего ты не должен, – Иван Семенович тяжело поднялся. – Пойду пленкой чеснок накрою.

Максим смотрел на сутулую спину садовника:

«Заколебал увиливать! Вижу ведь, что темнит! Разговор обрывает, утешает меня, как маленького «не волнуйся, разберемся!» – он вскочил и в сердцах выкинул остатки мяса в мусорное ведро под раковиной. Машинально перемыл посуду, заварил кофе, бухнув пять кусков рафинада, и уселся на диван у окна. – Он упертый, а я еще упрямее! – Сделал поспешный глоток и обжегся. – Черт! – Высунул язык и с шумом задышал, как собака в жару.

На поверхности кофе лопались мелкие пузырьки воздуха. Максим вспомнил уроки физики:

«Гидрофилы – это вещества, энергия притяжения которых к молекулам воды превышает энергию водородных связей. Вода растворяет сахар, потому что ее молекула намного проще молекулы сахара. Получается, Семеныч косит под простачка, а чуть я поднажму – уходит от ответа. Хорошо устроился! – от волнения Максим вскочил и принялся мерить кухню шагами. – Я найду к тебе подход! И на эмоции меня больше не поймаешь, старый хрыч!»

Максим выплеснул недопитый кофе в раковину, сполоснул кружку и ушел к себе в комнату. Достал бабкины письма, перечитал несколько раз и запихнул на дно чемодана.

«Как в колледже учили? “Искусный переговорщик всегда держит фокус на цели”. Моя – разобраться со всем этим безумием и свалить обратно в Лондон. И если надо стать пай-мальчиком и потерпеть бабкину любимицу, я готов».

Максим позвонил Виолетте. Она пролепетала, что приедет вечером. Максим чуть не обронил участливое «встретить?», но вовремя спохватился:

«К чему такая галантность, виконт британских островов? – в сознание зудела ревностная мыслишка: – Что в этой Юдановой такого, что бабка повелась? Поет классно. Окей. Мало ли в консерватории певичек?»

К полудню распогодилось. Яркое солнце в окружении свиты из перистых облаков заняло почетное место в зените. Садовник, в стеганной жилетке и надвинутой на лоб обтягивающей шапочке, перетаскивал из подсобки в теплицу ящики с высокой кустистой рассадой.

Максим решил пройтись по поселку. Переоделся в шерстяную водолазку. В узкий карман джоггеров с трудом запихнул телефон. Проверил, на месте ли кредитки. Вчера после визита в полицию заехали в банк. Максим с недоумением перечитывал выписку. Оказывается, бабка за три дня до смерти открыла счет на его имя.

«Будто знала, когда помрет! И на Семеныча генеральную доверенность на похороны оформила», – он закрыл комнату на ключ – осторожность не помешает. Через окно кухни проследил за садовником. Тот вскапывал землю под яблонями в глубине сада.

В холле Максим еще раз обшарил печку. Тщетно. Новых сюрпризов обнаружить не удалось. Мысли переметнулись на фотографию:

«Что за ночь? Предостережение? Или намек, что я темноты боюсь. А может… – он замер от осенившей догадки: – Призрак! Она знала о призраке! – Максим машинально протянул руку, чтобы повесить ложку для обуви на крючок, но промахнулся. Тишину холла пронзил звон металла.

Помахав садовнику, Максим вышел за ворота. Надвинул капюшон толстовки на глаза – не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал. Заливистый лай невидимых за высокими заборами собак провожал от дома к дому. Максим хмыкнул:

«По очереди вступают, словно по мановению дирижерской палочки. Полнолуние что ли так действует на них? Когда приехал, молчали, а тут разошлись. – Он быстро пересек улицу, свернул за угол, оставив позади здание детского сада, и оказался на центральной площади. – Да, изменился поселок. Почту обновили. Банки на каждом углу. Вместо продуктового – сетевой. Памятник Ленину будто меньше стал. Только бабульки перед рынком все также запасами с огородов торгуют».

Завибрировал телефон. Максим полез в карман, резко потянул двумя пальцами мобильник и не удержал, тот выскользнул и упал на асфальт.

– Черт! Матвеев. Нашел время звонить! – Максим сбросил вызов, с досадой разглядывая треснувшее защитное стекло. – Месяца не прошло, как купил». – Он завертел головой в поисках салона сотовой связи.

На торце торгового центра тускло светился рекламный баннер с надписью «Рай для вашего телефона». Перевернутая буква «р» висела на торчащих из стены проводах. Название словно подтверждало догадку Максима, что вряд ли тут он найдет приличный аксессуар.

«Зайду. Все равно выбирать не из чего в это дыре», – он поднялся на второй этаж и открыл дверь.

Его встретил мелодичный звон металлических подвесных трубочек. Вдоль стен стояли застекленные шкафы с подсветкой. На полках – модели телефонов.

– Is there anyone here?13

Тишина.

Максим подошел к прилавку и перегнулся через витрину.

– Ну и сервис: заходи, кто хочешь, бери, что хочешь, – крутанул шляпку серебристого настольного звонка, и тут же, словно из-под земли, перед ним возникла полноватая розовощекая девушка.

– Здравствуйте! – она заморгала густыми наклеенными ресницами, смутно напомнив Максиму кого-то из прошлой жизни.

«Как у нее веки не устают носить эти опахала?»

– Вам что-то подсказать? – привычным жестом девушка одернула белую блузку, выпятив обтянутую пышную грудь.

«Конкина!» – Максим не ожидал увидеть в роли продавщицы бывшую одноклассницу.

Первая любовь обычно у многих несчастная. Максиму повезло. В шестом классе влюбился в отличницу Светку Конкину. Потому что веселая. Потому что всегда ее дом открыт для гостей. Потому что ее мама, учительница начальных классов, варила большую кастрюлю густого сладкого какао с пенкой. Пить его можно было сколько хочешь. А еще Светка заразительно хохотала над несмелыми шутками Максима и в этот момент так изящно перекидывала за спину толстые косы, схваченные резинками, что красивее этого жеста он ничего в жизни не видел.

Даже мамины бесчисленные вечерние платья и украшения не производили такого впечатления. Хотя он любил украдкой наблюдать, прячась за перилами на втором этаже, как она дефилировала внизу, репетируя статную походку перед очередным светским приемом.

И мама была намного красивее Светки. Черные смоляные волосы оттеняли белую кожу, как у бабкиных фарфоровых купальщиц на трюмо. Когда мама смеялась, карие глаза становились похожи на темные камни в ее сережках, которые переливались при свете люстры, висевшей под потолком. Совсем рядом – руку протянешь, и можно потрогать прохладные хрустальные подвески.

Весь февраль Максим и Светка ходили на перемене по коридорам, держась за руки. На уроках садились за одну парту, в буфете он каждый день покупал ей газировку.

Кульминацией стал школьный утренник в честь двадцать третьего февраля. Светкин отец выступал на торжественной части в актовом зале. Он горячо призывал любить родину, говорил, как важно жить и работать в своей стране, чтобы приносить ей пользу. И все дружно хлопали и улыбались.

После чаепития он вышел из класса и вернулся с потертой гитарой. Исполнил несколько песен, которые назвал «советскими». Максиму очень понравились и сами песни, и то, как бархатисто звучал голос Светкиного отца. И даже лысина, немного поблескивающая под люминесцентными лампами, не портила впечатление о нем. Максим громче всех кричал «браво», а Светкин отец подошел к нему и вручил гитару со словами: «Это вам, молодой человек. Дарю по просьбе моей дочери». Подскочила Светка и упросила показать несколько аккордов.

Играть на гитаре оказалось куда проще, чем заучивать бесконечные пассажи в этюдах Черни под контролем бабки. Она заставляла Максима заниматься на фортепиано даже по воскресеньям.

Через две недели Максим исполнил на концерте ко дню восьмого марта «Королеву красоты».