- У вас отсталая система медицины! Вы застряли в прошлом веке! – Вильямс с размаху опустился в кресло и оно жалобно застонало под тяжестью его тела.

- Вы что-то имеете против прошлого века? – Подняла брови Наташа. – Смею вам напомнить, что прошлый век был весьма богат на открытия и изобретения в области медицины. И наши учёные занимают в нём далеко не последнее место. Фамилии назвать?

- Обойдусь. – Отмахнулся Вильямс. – Но всё же, доктор Олди, я вам настоятельно рекомендую: забудьте о том, что было. Я помню вас другим человеком и жду, когда вы к нам наконец вернётесь.

- А если не вернусь? – Тихо прошептала Наташа. – Вышвырнете, как собаку?

Вильямс не услышал её. Он грузно выбрался из кресла и подошёл к окну. Пожалуй, это было самое лучшее в этом кабинете. Корпус, в котором расположилось отделение хирургии, был одним из самых высоких, и его окна выходили на реку Чарльз и Ледерман-парк. Наташа любила в свободную минуту сесть на подоконник с чашкой кофе и просто смотреть вдаль, не особо прислушиваясь к голосам за спиной. Вид Бостона и горький вкус кофе смешивались в её душе в неповторимое и необъяснимое чувство какой-то странной тоски. Ей хотелось куда-то бежать, кого-то искать... Но оставалось лишь пить нелюбимый кофе, ведь другого напитка здесь просто не существовало, и краем уха слушать, о чём же шушукаются коллеги.

- Вы знаете, что наша больница является одной из пяти лучших в США. – Не поворачиваясь, произнёс Вильямс. Наташа видела его отражение в оконном стекле. – шесть лет назад мы отмечали двухсотлетие. Думаю, вы помните.

Наташа машинально кивнула, мечтая лишь об одном: чтобы Вильямс заткнулся и ушёл, дав ей возможность спокойно собраться, переодеться и уйти домой. Но хирург тягуче продолжил:

- Мы внедряем передовые технологии и фактически являемся исходной точкой для многих клиник по всему миру. И потому среди наших сотрудников только лучшие.

- А я помню ещё кое-что. – Негромко произнесла Наташа, прищурившись. – В 1811 году эта больница была создана как первое учреждение, открытое для всех, независимо от их социального статуса. И не вы ли не раз напоминали мне слова Джона Уоррена, который её основал: ” Оказавшись в беде, каждый человек становится нашим соседом”?

- Я, – кивнул Вильямс, не совсем понимая, к чему она ведёт. А Наташа продолжила:

- Мне всегда была интересна традиция американцев нести...эммм...угощение своим соседям, у которых стряслась беда. Иногда этого угощения чересчур много, но люди продолжают его приносить. И знаете, сейчас я, кажется, понимаю слова мистера Уоррена. “Каждый человек становится нашим соседом”... Не значит ли это, что мы, как врачи, должны нести то самое “угощение”, а в нашем случае – медицинскую помощь, тем, кто в этом нуждается, даже если они этого не хотят, даже если у нас нет всех необходимых документов? Ведь вряд ли кто-то спросит документы у человека, который принёс тыквенный пирог и кусок мясного рулета соседу, у которого в семье горе.

Вильямс не нашёлся, что ответить на эту тираду. Пожалуй, это была самая длинная фраза, которую Олди произнесла с момента своего возвращения в Бостон. И что-то в этом было. Да, чёрт возьми, было! Марк почувствовал, что ещё минута – и этой голубоглазой стерве удастся его переубедить. Он поспешил к двери, но на пороге остановился.

- Будьте осторожны, когда пойдёте домой. На улице буран. – Буркнул Вильямс, не глядя на Наташу.

- Буран? У нас это называется “лёгкий снежок”, – усмехнулась Наташа.

- У вас... – Пробормотал Вильямс. – У вас...

Он машинально вытер со лба выступившую испарину. Эта чокнутая украинка не раз доводила его до грани. Но было в ней что-то, что удерживало его, да и других, на почтительном расстоянии. И это при том, что он мог в самом прямом смысле раздавить её, едва наступив на неё ногой. Мелкая, а какая боевая! Его дочери понравилась бы. Оливия любила разных принцесс-воинов.

Вильямс хотел добавить что-то ещё, но, подумав, молча вышел. Наташа раздражённо вздохнула и машинально подёргала ручку окна. Бесполезно. Окна здесь были лишь для света. Для проветривания и охлаждения использовались кондиционеры и вентиляция.

Где-то в подсознании мелькнула мысль о том, что даже завтра утром коллеги будут знать, что накануне в этом кабинете побывал Вильямс. Наташа отогнала её, быстро переодеваясь. Стоило, конечно, пойти в комнату для переодевания. Там, в её шкафчике лежала расчёска и пачка влажных салфеток. Но Наташе хотелось поскорее уйти. Поэтому она ещё час назад забрала одежду из шкафа и сейчас с удовольствием стянула с себя осточертевший костюм. На ходу зашвырнув его в корзину для прачечной, Наташа быстрым шагом вышла из кабинета.

Прохладный воздух приятно коснулся разгоряченной кожи. В преддверии снежного шторма отопление в больнице включили на полную, и весь персонал изнывал от жары. Наташа проклинала американский климат и панику жителей Бостона. Странная больница. Странные люди. А может, Макс прав, и это она сама – странная? Со своими убеждениями, принципами... Да нет, бред какой...

Наташа подняла голову. В лицо летели снежинки, мягко касаясь горячей кожи и тая, оставляя микроскопические капельки. Где-то выла сирена скорой. Обычно на улице Наташу встречал гул голосов и шум машин. Но сегодня было тихо, лишь кое-где мелькал свет фар. Город словно вымер. Наташа усмехнулась, представив, как сейчас за всеми этими ярко светящимися окнами люди передают друг другу встревоженным шёпотом новости о надвигающемся шторме.

Дойдя до Кембридж-стрит, Наташа приостановилась и с сомнением посмотрела в сторону итальянского ресторана. В Antonio’s её уже хорошо знали. Наташа никогда не любила и не умела готовить. Да и времени не было. Поэтому эта итальянская забегаловка стала для неё истинным спасением. Как раз по пути домой... Чуть дальше был крупный продовольственный магазин, но Наташу коробило при одной мысли, что придётся тащить тяжёлые пакеты. А потом опять же готовить. Значит, как всегда.

Через несколько минут Наташа вышла из ресторана с теплой коробкой в руках. Снег усилился и теперь сердито летел в лицо, путаясь в волосах и покалывая щеки. Наташа поспешно свернула налево и уже через пять минут была на своей улице. Ревир-стрит, 63. Кому сказать, не поверят, что в Бостоне ей удалось снять жильё буквально в десяти минутах ходьбы от места работы. Но и тут не обошлось без Вильямса. Наташа чувствовала какой-то подвох в желании Марка во всём ей угодить и всё для неё сделать, но отказываться от квартиры не стала. Съехать можно в любой момент.

Замёрзшие пальцы плохо слушались. Лишь с третьей попытки Наташе удалось попасть ключом в замок. Что ж, может, всё же бостонцы не зря такую панику развели...

Наташа устало сбросила сапоги и потёрла затёкшие ноги. Взяв коробку из ресторана, она побрела на кухню. Не включая свет, поставила чайник. Выудив из коробки кусочек курицы по фирменному рецепту Antonio’s (17$ за 5 кусков курицы в соусе!), Наташа потянулась за коробочкой с чаем. Заварив свой любимый зеленый, она села на подоконник. Здесь, в Бостоне, казалось, в магазинах есть всё. И сотни сортов чая выставлены на полках. А вот такого, как дома, не было... Такого, как ей всегда готовил Ярик.

И снова пришла эта чёртова горечь одиночества и дурацких принципов. Всё вечерами приходит, когда мысли уже далеки от работы, когда тело расслабляется и жаждет отдыха, когда ты расслаблен и спокоен, но ещё сохранил остатки сил, прежде чем уснуть. Вот тогда она и нападает. И занимает всю душу и всё сердце.

Она скучала. Безумно скучала. Америка, к которой она так тянулась ещё пару лет назад, теперь стала ей чужая. Как там в песне... “Когда умолкнут все песни, которых я не знаю, в терпком воздухе крикнет последний мой бумажный пароход: “Гуд-бай, Америка, где я не буду никогда, прощай навсегда, возьми банджо, сыграй мне на прощание”... Наутилус Помпилиус. Когда-то она терпеть не могла эту песню, как и фильм, в котором она прозвучала. Но время меняет всё, в том числе и вкусы.