— Это тут оставили до моего прихода, — весело сказала она.
«Я даже знаю кто», — подумал Минато.
— Давай, открывай, — велела Узумаки, предвкушая не столько отличный напиток, сколько потеху от его открытия этим неумелым мальчишкой.
Снять фольгу и проволоку не представляло никакого труда, а вот пробка оказалась просто толстенной, самого что ни на есть высокого качества. Минато чуть весь не вспотел, пытаясь ее вытащить. Кушина каталась от смеха по дивану, при этом еще и пиная кавалера ногами, отчего процесс вскрытия легче не шел. Наконец, после долгих усилий, игристое вино было открыто и разлито по бокалам, которые также были обнаружены ранее и стояли на тумбочке у кровати. Правда, надежда Кушины, что парень попадет себе пробкой в глаз, не оправдалась, но было и так весело. Они подняли бокалы и поднесли к губам.
— Каков будет тост? — спросил Минато, спохватившись.
— Не тяни кота за хвост! — передразнила Узумаки и первая отпила из своего бокала.
Игристое вино быстро и приятно ударяло в голову, мгновенно улучшая настроение и заставляя забыть о всех неприятностях. Ни Кушина, ни Минато такого раньше не пробовали. Питейный опыт Узумаки сводился к некоторым сомнительного качества коктейлям и пробе дедовского самогона, утащенного однажды из подвала. А Намикадзе до этого, что называется, разок-другой баловался пивом. Они легкомысленно осушили по паре бокалов, не особо утруждаясь закусывать, после чего Кушина окончательно пришла в благодушное настроение, а Минато перестал чувствовать себя неловко.
— Потанцуем? — игриво осведомилась вдруг Узумаки. — Тут все продумано, — сказала она и указала на приютившийся в углу проигрыватель.
— Да я, если честно, не умею, — признался Намикадзе.
— А я тебя научу, — с важным видом ответила Хабанеро, словно речь шла о сущем для нее пустяке. — Но если будешь наступать мне на ноги — урою! — тут же добавила она для пущей серьезности.
— Тогда, может, не стоит? — ответил Минато, уже представляя сцену, в которой Кушина стоит с огромной лопатой наготове и собирается зарыть его в землю. Так ему виделась эта угроза.
— Ты здесь, чтобы меня развлекать, так что вперед! — подбодрила Узумаки, вытаскивая его за руку в центр комнаты. Он и возразить ничего не успел, а та уже включила какой-то медленный танец, вернулась к нему на импровизированную танцплощадку и, закинув руки ему на шею, проворковала: — Давай, смелее.
— Ладно, — сказал он, и притянул ее к себе за талию.
Они кружились в медленном танце, вернее, топтались, переминаясь с ноги на ногу, прижимаясь все плотнее и плотнее друг к другу. Надо заметить, у Минато неплохо получалось это делать, он даже ни разу не наступил ей на ногу (и это вовсе не из-за того, что боялся, что та его уроет). В процессе о опустил свои шаловливые ручонки пониже, Кушина ответила ему тем же. У парня подскочило давление. В добавок во время медленного танца Кровавая Хабанеро так сексуально терлась о него бедрами, что у того не оставалось никаких сомнений в удачном завершении вечера. Она обольстительно смотрела в его прекрасные небесно-голубые глаза, пока он, поддавшись соблазну, не наклонился, чтобы ее поцеловать.
Кушина охотно с ним целовалась и даже позволила всячески побаловаться со своим острым на слова языком. Вдоволь нализавшись, потянула его обратно к дивану, на котором они пировали, велела снова наполнить бокалы и заявила, что знает один интересный прием. Минато охотно поддержал эту затею: они скрестили руки с согнутыми локтями и пили так, хоть было ужасно неудобно, а после снова целовались весьма самозабвенно. У Минато оставалось лишь одно желание: поскорее повалить ее, прижать покрепче и ласкать до полного коллапса, но у Кушины еще не кончились веселые затеи. Она взяла с тарелки сочную клубнику, прикусила, удерживая зубами за хвостик, и подалась вперед, предлагая ему попробовать, что тот и сделал. Пробы снова переросли в жаркие поцелуи, неукоснительно вызывающие желание продолжить действо в более горизонтальном положении.
Было лишь одно «но», маленькое, но противное: условие, на котором Джирайя разрешил им сегодня свидание, гласило, что секс у них будет лишь в том случае, если девушка сама об этом попросит. Большой Жаб лишний раз подчеркнул, что это очень важно для их общего дела. Осмелевший после выпитого и разгоряченный поцелуями Минато встал, не совсем правда уверенно держась на ногах, подхватил ее на руки, хоть это и было тяжело, и потащил на кровать. Кушина обхватила его руками за шею и, радостно повизгивая, понукала: «Вперед, мой верный конь!» и «Не урони меня, придурок!».
Наконец Узумаки была сгружена на заветное ложе. Она сама притянула парня и, обвив его ногой начала делать недвусмысленные движения, свидетельствующие о ее сильнейшем нетерпении. У Намикадзе уже практически «всю резьбу сорвало», но он каким-то чудом помнил о том, что ему следует сделать, но не знал как.
— Хочешь меня? — коварно спрашивала Кушина.
— Да, — взволнованно отвечал он.
— Ну так в чем же дело?
— Мне нужно твое согласие.
— Так я согласна, валяй.
— Я хочу, чтобы ты сама попросила меня.
— Еще чего, — издевательски ответила та. — Тебе же, кажется, это больше надо, — она провела коленом у него между ног, нажимая на возбужденный орган, — вот сам меня и умоляй!
— Хорошо, если я буду тебя умолять, то попросишь?
— Смотря, как будешь стараться. — Она сделала великодушный вид, но потом, словно передумав, добавила: — Хотя нет, и не надейся.
— Так ты не хочешь? — огорченно спрашивал Минато.
— Не-а! — дразнила его захмелевшая Кушина.
— Только попроси, и я сделаю тебе приятное.
— Да что ты можешь? Ты же такой неопытный!
— Я тебе покажу, что умею.
— Ну, давай, покажи, сутенер ты мой, — насмехалась над ним возлюбленная. У кого другого это бы всю охоту отбило, но не таков был Намикадзе Минато. Он повалил ее на гладкие шелковые простыни, прижался всем телом и начал ласкать так неистово и самозабвенно, что та зашлась от восторга. Он целовал ее со всей присущей ему нежностью и юношеской горячностью, покрывая поцелуями лицо, шею и плечи, а затем спускаясь все ниже, стараясь не пропустить ни одного микрона ее белой, изумительной кожи, памятуя науку Джирайи. Кушина, казалось, становилась еще прекраснее, когда ее ласкали, а созерцающие подобную прелесть глаза Минато сияли, подобно двум далеким мерцающим звездам, что нравилось той безумно.
Он немного задержался на животе, проводя языком в ложбинке пупка, и наконец добрался до самого волнующего места. Пропустив пальцы сквозь пушистые рыжеватые кучеряшки у нее на лобке, приоткрыл губки, скрывающие заветную щель, и в следующий момент Узумаки почувствовала между ног волнующее прикосновение его горячего влажного языка. Он уже делал подобное с нею, но тогда там присутствовал Джирайя, поучавший его, как следует это делать, а сам парень был неуверен и скован. Сейчас же, раскрепощенный ударившим в голову игристым вином, он чувствовал, что на правильном пути. Нащупав маленький бугорок клитора, азартно впился в него губами и атаковал языком, периодически спускаясь чуть ниже, дабы проникнуть последним в ее горячее и влажное отверстие. Кушина от восторга обхватила его ногами за шею и чуть не задушила. Она вцепилась пальцами в его золотистые волосы и непрестанно ерзала, подмахивая в такт движениям его языка, пока не зашлась от сладостных судорог. Ее радостный вскрик прошелся по его телу и отдался где-то внизу живота, напоминая о том, как немилосердно налился и затвердел его мужской орган. Ему не терпелось ворваться в нее и овладеть со всей бурлящей в нем силой любви, но даже в хмельной голове зудело это дурацкое кощунственное условие, поставленное Джирайей: она сама должна просить, чтобы он овладел ею.
Кушина же, уже вполне удовлетворенная ласками, к дальнейшему, более основательному соитию не особенно-то и стремилась, ведь ей и так было хорошо. Она была вовсе не прочь продолжить и позволить ему поиметь себя во все еще зудящий передок, но признавать этого принципиально не хотела. Все попытки юноши уломать ее саму попросить о продолжении так ничем и не кончились. Он уже готов был сдаться и закончить любовные игры, насильно взяв свое, но так и не смог. Проворная Хабанеро, не то решив сжалиться над неудачником, не то желая победно над ним торжествовать, сама повалила его навзничь и ловко начала орудовать руками у него ниже пояса. От этих божественных прикосновений он мгновенно взорвался, выпуская белесую струйку семени, и провалился в блаженное забытье. Кушина, не долго думая, вытерла руки прямо об одеяло и завалилась с ним рядом. Они снова спали в обнимку как тогда, с той лишь разницей, что теперь они были голыми и изможденными страстными ласками. И снова они оба, пускай ненадолго, почувствовали себя счастливыми.
