Попутно хочу указать еще несколько подробностей, касающихся устройства здешних станиц. Здесь много таких хозяйственных построек, которые сильно напоминают какие-то переносные здания. Дело всё в том, что у многих служб, небольших размеров в особенности, основанием или фундаментом служат 4 или 6 камней. Свиней тут откармливают в особых, очень маленьких помещениях, которые представляют собою особые постройки и называются «сажем». Эти «сажи» по-своему наружному объему, может быть, только несколько превышают 1 кубическую сажень. В доме обычно два входа: один с улицы, которым никогда не пользуются, а другой со двора. Ступеньки на крыльце в большинстве случаев каменные. Крыльцо почти всегда от дождя защищено железной крышей. Коридор всегда холодный, снаружи он деревянный дощатый, в то время как весь дом обмазан глиной и побелен. По своей форме коридор, или передняя, представляет собой несколько продолговатую комнату, которая у всех служит столовой; в ней обыкновенно широкое окно, вроде венецианского. Печей в этой передней-столовой нет. Обе входные двери выходят в эту комнату.
6.10.1918. Последнее время начали сильно дохнуть куры и утки во всех станицах. У нашей хозяйки было раньше больше 100 штук, а теперь осталось не больше 30. Ежедневно околевают сразу по 2–4 штуки. В чем заключается эта болезнь, я не знаю, но несомненно, что она носит эпидемический характер.
Испанская болезнь41 добралась и досюда, и теперь во многих домах лежат почти все члены семьи. Офицеры тоже довольно основательно болеют, мы с Андреем пока что держимся, хотя он говорит, что чувствует, что каждый день у него уходят силы. Дело в том, что хотя и хорошо питаемся, но едим очень мало мяса, а всё больше растительное и мучное и довольно часто куриное белое мясо. Что же касается до обычного мясного питания, то в этом отношении дело обстоит хуже, так как казенный суп с вареным мясом мы берем сравнительно редко, так как он обычно бывает невкусен, а хозяева наши не покупают и не едят мясо. Денег у нас абсолютно нет, и Андрей всё время мечтает о том, чтобы съесть целого гуся, когда мы получим наше жалованье.
7.10.1918. Несколько дней тому назад прибыл в батарею один прапорщик, настолько нудный и надоедливый, что прямо не знаешь, куда от него деваться. Человек он уже пожилой, ходит с бородой, но это очевидно нисколько не мешает ему приставать ко всем с самыми ничтожными пустяками. Фамилия его Добровольский и зовут его Андрей Андреевич. Здесь интересно будет указать, что в нашей батарее очень много офицеров с такими «квадратными» именами. Так, у нас есть Владимир Владимирович Булгаков, Николай Николаевич Петров42, Николай Николаевич Яшке, Петр Петрович Зиновьев, Сергей Сергеевич Иванов, Александр Александрович Люш, Андрей Андреевич Добровольский, был еще переведен в конно‐горную батарею Михаил Михайлович, фамилию его не помню сейчас.
Все наши дамы и сестры надоели решительно всем. Мы с Андреем чересчур мало ими интересовались и очень мало были в их компании, но и то с большой радостью выпроводили бы их отсюда. Михаил Петрович, взявши на свое попечение Людмилу Васильевну, устроил ее у себя на квартире, а сам ходил ночевать к Люшу и Иванову до тех пор пока к ним не приехали эти две сестры. Теперь он ночует у нас, а Люш, Иванов и Зиновьев ходят куда-то в другой дом на ночлег. Такая возня, по-моему, – лишняя затея, тем более, что хозяева, в чей дом офицеры привозят эту публику, естественно морщатся, так как им приходится кормить больше народу.
8.10.1918. Ночью была довольно основательная гроза, сопровождавшаяся сильным ливнем. Для нас гроза в октябре месяце довольно редкое явление. На улицах сразу стало грязно и настолько холодно, что я не мог согреться, одел свою верхнюю фуфайку. В доме тоже моментально стало сыро и холодно и немудрено, потому что все здешние постройки носят определенно только летний характер. Днем дождя не было, но пронзительный холодный ветер дул всё время. Единственное утешение было в том, что всю пыль прибило к дороге, а то до этого времени было и жарко и, что хуже всего, пыльно. К вечеру в доме стало настолько холодно, что я спал в свитере, покрылся одеялом и шинелью и то никак не мог согреться. Во всех домах абсолютно такой же холод, так что в течение дня не к кому было даже пойти, чтобы хотя бы немного отогреться.
9.10.1918. Этот день до некоторой степени богат приключениями не особенно приятного для нашей батареи свойства. Вольноопределяющийся Богурский, который имеет обыкновение засыпать на посту и о котором я уже говорил, всё время хлопотал о том, чтобы его отпустили домой, так как он прослужил в армии уже больше четырех месяцев. Ему только 16 лет, и он говорил, что собирается продолжать дальше учиться, а если ему это не удастся, то он снова вернется в армию. Он получил уже увольнительный билет и собирался уезжать, но в эту ночь ему почему-то пришла мысль о самоубийстве, как говорят, – на почве отсутствия денег и венерической болезни. Он взял лезвие безопасной бритвы и пытался вскрыть себе на руках вены. Но этот способ, очевидно, его не удовлетворил и он, потеряв довольно много крови, встал с постели и тем же лезвием перерезал себе горло. Но, к счастью, обе раны оказались не смертельными. Его отправили в больницу, сделали перевязку и привели в чувство. Всё время он сохранял поразительное хладнокровие и после перевязки заявил, что теперь у него раз и навсегда пропала всякая мысль о самоубийстве.
Другой случай, произошедший вчера вечером, тоже довольно интересен. Сергей Сергеевич в компании с двумя сестрами милосердия поздно вечером поехал в хутор Романовский. Лошади не могли удержать с горы и побежали рысью. Нужно заметить, что здесь в упряжи почти никогда не бывает шлей, а на одном хомуте довольно трудно тихо спуститься с горы. Так как было совсем темно, то линейка одним колесом попала в глубокую канаву и на момент остановилась. Сергей Сергеевич и подводчик сидели впереди и от толчка упали под повозку, остальные соскочили в сторону. Их обоих протащило под повозкой некоторое расстояние. В результате этой комбинации Сергей Сергеевич пробил себе голову, разорвал брюки и выхватил совершенно из шинели целый кусок размером в полтора квадратных аршина. Подводчик же разбил себе ногу и руку и потерял свою шинель, а лошади спокойно прибежали обратно в Кавказскую. Линейка тоже пострадала: половина левого крыла совершенно отломалась и где-то потерялась. Несколько некрасиво получилось то, что ехавшие офицеры заставили подводчика заплатить 330 руб. хозяину линейки за починку крыла, обвинив в этом падении исключительно его. На мой взгляд, это неправильно, так как эту линейку брал у ее владельца офицер, а не подводчик и, по-моему, они и должны были отвечать за случившееся.
Попутно с этими приключениями расскажу еще один случай, имевший место в Прочноокопской, но о котором раньше я забыл упомянуть. Произошло это в 15-х числах сентября. Сидел я как-то на скамейке около дома на улице и обратил внимание на довольно странную группу в 5 человек, приперевшихся к забору у больницы. Один из них, в солдатской форме, размахивал винтовкой, собираясь ударить кого-нибудь прикладом. Мы взяли с собой винтовки и пошли узнать, в чем дело. Оказалось, что пьяный казак из местного гарнизона задержал на улице ни в чем не повинных четырех армян и вел их к обрыву расстреливать, заподозрив их почему-то в шпионстве. Они, поняв в чем дело, подошли к забору и в смертельном ужасе упирались, не желая идти к обрыву. Мы расспросили у местных жителей-казаков про этих армян, оказалось, что это известные жители станицы. Мы их отпустили, а у конвойного отняли винтовку и наложили ему по шее.
10.10.1918. Уже третий день держится довольно серьезный холод. Ночью вода даже замерзает. Весь день ходишь в шинели и даже в комнате, не снимаешь ни шапки, ни шинели, и все-таки холодно. Какая-то странная сырость сразу проникла в дома после этой грозы и ливня и держится всё время. Домов еще никто не топит, так что, к кому бы ни зашел, – у всех такая же точно картина. Иной раз невольно является желание попасть в теплый дом, одеться приличнее и хотя бы на время почувствовать себя в своей знакомой обстановке. Тут же ходишь страшно грязный, рваный, сапоги мазью чистишь только раз в 1,5–2 недели, а то только смахиваешь с них щеткой пыль; белье тоже меняешь через 2 недели, пока оно совсем не станет окончательно грязным. С момента отъезда из дому спим без простыней и с минимальным комфортом. Я нисколько не жалуюсь на обстановку, но говорю, что очень приятно было бы на день, на два попасть в приличные, хорошие условия.
