Впрочем, оставался ещё один человек, которому нужны были объяснения.

— Кто-нибудь может просветить меня? Что тут опять, мать его, произошло?! — в конце концов прервал молчание Юнги, так и не въехавший в ситуацию.

Да и с чего бы ему въезжать? Чонгук, Тэхён и Намджун, несомненно, были в курсе родословной Чимина, а сам Чимин — великий провидец всех времён и народов, — почерпнул информацию из видения. Юнги же никто не потрудился объяснить на пальцах, в чём суть конфликта. Настало время и ему узнать то, чего Чанёль стыдился, чего боялся, и что так отчаянно пытался забыть…

— Это долгая история, как раз хватит на то время, что Чимину потребуется, чтобы прийти в себя. Итак, я был молод, хотя в моём летоисчислении с тех пор прошёл едва ли год: немного сложно говорить о времени, когда ты скачешь по векам, как по кочкам. Я действительно скрывался от хранителей, но помимо нашего хронографного конфликта было ещё кое-что… Что-то, о чём не знал никто, кроме меня и Бэкхёна. Я ждал ребёнка. И поскольку не чувствовал, что буду в безопасности в своём времени, я бежал туда, где, как мне казалось, есть люди, которым я могу доверять. Бэкхён не подвёл: я оставил ему самое дорогое, что у меня было, и, судя по тому, что выросло в итоге, я сделал правильный выбор. Понимаешь ли, XXI век для графа — бесконечно далёкое будущее, и он не смог бы туда попасть, во всяком случае, не беспрепятственно. Здесь же… Намджун хорошо охраняет свои тайны, но риск того, что Хосок в любой момент может материализоваться на пороге из-за внезапного озарения, всё-таки присутствует. К тому же, здесь совершенно не тот уровень медицины и развития, который я хотел бы для своего ребёнка. Не в обиду вам, ребята, — виноватый взгляд в сторону троицы путешественников, — но тут даже банальный грипп может скосить, хорошо если не насмерть. Словом, всё было за то, чтобы оставить Чимина в будущем. Тоже в прошлом, если смотреть с моей точки зрения, но всяко лучше, чем… так.

Юнги сидел, как громом поражённый. Кусочки пазла собирались в голове с оглушительным треском: казалось, его могли слышать все присутствующие в комнате, но они предпочли тактично промолчать.

— Получается, Чимин… Твой сын?

— Получается, — согласно склонил голову Чанёль и грустно улыбнулся. — Но я не претендую на многое, поэтому и молчал. Я прекрасно понимаю, что у него уже есть любящая семья, и не прошу променять её на моё сомнительное общество, во всяком случае, не после того, как всё его взросление прошло мимо меня… — на этом моменте Чанёль часто-часто заморгал, и Юнги стало его безумно, чисто по-человечески жаль.

— Не волнуйся, я уверен, Чимин поймёт. Ему просто нужно время.

— Время, — хмыкнул Чанёль. — С него всё началось и им всё закончится. Но как ты думаешь, простит ли меня Чимин, если узнает всю правду о своём отце? Сможет ли он жить с мыслью, что один из его биологических родителей — бегающий от хранителей почти-подросток, а второй — мерзавец, готовый распять его заживо во имя «великой идеи» своей идиотской ложи?!

— Погоди-ка… — замахал руками Юнги. — Не хочешь же ты сказать, что… Perduint omnes*. И что нам теперь с этим делать?!

***

Чимин не был склонен к закатыванию сцен. Он вообще, если так подумать, по многим пунктам тянул на звание идеального подростка. Учился не на десять из десяти, но точно выше среднего, не курил, не пил и не тусовался с ильджинами* — ну просто мечта, а не ребёнок. Показательных уходов с хлопаньем дверьми тоже до этого дня не намечалось: все конфликты в их семье решались разговорами и анализом ситуации. В «их» семье. Ну да, теперь каждое неосторожное слово, каждый неудачный речевой оборот будет напоминать ему о том, что никакой «их семьи» больше нет. Всё, что от этой самой «семьи» осталось — выжженное поле из вранья и обид.

Как прозаично. Как глупо. Как закономерно.

Ничто не вечно под луной, а счастье, такое осязаемое и смотрящее на него глазами Юнги, не могло длиться бесконечно: рано или поздно всё равно произошла бы какая-нибудь подлянка. Кто бы мог подумать, что это случится так рано, да ещё и в такой форме?

Меж тем, он всё бежал и бежал, не разбирая дороги, совсем забыв о том, что находился не в своём времени, и что последующая элапсация отбросит его чёрт знает куда. Перед глазами стояла пелена, а разум затуманился воплями и причитаниями. Дом, в котором его настигло судьбоносное видение, остался позади: впереди был лишь бескрайний лес, который в современности сменился очень даже модернизированным районом, а сейчас представлял из себя очаровательный симбиоз из деревьев. Красиво. Даже в такое время года и при таком эмоциональном шоке — красиво.

Не замечая кочек, веток и неровностей под ногами, Чимин бежал, что есть мочи, рискуя переломать себе ноги. Словно насмехаясь над подростком, начал накрапывать мелкий дождь, грозящий перерасти в полноценный ливень. Досадно, но жить можно: куда больше напугала следующая метаморфоза природы, заставившая подростка застыть от ужаса, сковавшего тело.

Где-то совсем рядом завыли волки. Голодные, явно обозлённые слякотью волки.

Тут нужно отметить, что дом Намджуна располагался на самой окраине леса; как потом окажется, по той простой причине, что он промышлял своего рода знахарством, в связи с чем ему нужно было собирать травы, некоторые из которых росли только в лесной чаще. Беда была в том, что эту самую чащу Джун знал, как свои пять пальцев, и умело огибал сомнительные места, благоразумно не появляясь в лесу в определённое время и погоду. Чимин же, подстёгиваемый своим горем, забрался в неё непозволительно глубоко, за что и рисковал поплатиться собственной жизнью.

Бежать было бесполезно: вой нарастал со всех сторон, а Чимин обречённо зажмурился, понимая, что забыл, какими путями добирался от дома до места теперешней опасности. Вроде прямо, но в то же время были места, где общая дорога разветвлялась, и чёрт знает, что он выбрал из двух троп…

Вскоре показались волки. Злобный оскал предельно ясно намекал на то, что они не были настроены на конструктивный диалог. Мысленно отсчитывая секунды, Чимин попытался осторожно, не делая резких движений, преодолеть расстояние до спасительного дерева с мощными ветками, располагавшегося в нескольких метрах от него.

«Так, — лихорадочно думал омега, — волки — они, по сути, те же псы. Вспоминай, дурья твоя башка, ты же читал, что делать при встрече с обезумевшей сворой… Вроде срабатывает. Медленно продвигаемся к дереву, а там, глядишь, и вскарабкаться получится. Только бы успеть».

… Не успел. Натянутые как канат нервы и затуманившийся от подступающих слёз взгляд были не в состоянии уловить то мимолётное мгновение, когда волки зафиксировали движение и, очевидно, решив, что с них хватит прелюдий, ринулись вперёд.

… Последним, что запомнил Чимин перед тем, как нырнуть в блаженное забытье, был его собственный крик, хруст и непонятное чавкание. Кажется, с такими звуками ломаются кости.

***

Чимин словно плыл в тягучем, непроницаемом тумане; до него не доносилось ни звука, как в вакууме, а всё, что удавалось уловить замыленному взгляду — микроскопические частички, резвящиеся под потолком. Кажется, он и сам был такой частичкой, но что-то в нынешнем состоянии казалось настолько противоестественным и странным… Точно, кажется, на него напали волки! Но почему тогда не было больно, напротив, во всём теле разливалась какая-то странная, дисгармонирующая с ситуацией лёгкость?

Чимин аж подскочил от внезапной догадки: да у него же не было никакого тела! Подразумевая «частичку», бороздящую просторы комнаты, он не думал, что в буквальном смысле слова стал бесплотным.

«Неужели я умер?» — в крайнем смятении подумал Чимин.

Стоило опустить взгляд вниз, как в горле застрял, так и не прозвучав, непроизвольный вскрик. В больничной палате — а это была именно она, — аккурат под частичками, на мягкой койке покоился никто иной, как Пак Чимин собственной персоной, в то время как его душа… дух… разум? беспомощно металась где-то наверху.