– Может, и не верю… И это мое право, – вломился в амбицию Фенг. – Счастье по календарю! Туда не стань, того не скажи – понавесили вериг и рассуждают о праве. Право – мера возможного поведения, в отличие от обязанности как меры должного поведения. Чувствуешь разницу? Свободой тут и не пахнет, никаких признаков.

– О, большой знаток Канона и туда же, – резюмировал Петух. – Точно, как те варвары с гор, постоянно совершающие набеги на добропорядочных граждан Поднебесной. Дикость и невежество – их удел.

Петух всколошматил перья себе на голове и высунул язык. – И это тоже признаки свободы.

– Да ну тебя! – Фенг обижено отвернулся в сторону, прикусив губу.

Мимо проплыла джонка с пестрым хмельным народом, наполнив сновидение буйством чувств. Невзирая на громкие фразы, Фенг понимал, что где-то, самым невероятным образом, он все-таки прав. Нельзя говорить о гармонии и свободе личности, связав человека всевозможными обязательными для исполнения и порой совсем глупыми, доходящими до абсурда обычаями, нельзя верить безоговорочно петухам, обезьянам и прочим знакам календаря, зависеть от особенностей нрава животных, подражая им, как неразумные дикари. Но аргументировано опровергнуть доводы Петуха, давившего на него всей массой тысячелетней традиции, у Фенга пока не получалось. Тем более в год Огненного петуха!

– Все, довольно философии! – неожиданно резко воскликнул Петух. – Будем много болтать, зарежут, как пить дать!

Он кивнул в сторону лодки набитой синьцзянцами(25) и типичным движением крыла провел себе по горлу. – Мне пора сваливать, слушай и запоминай: Вниз по течению, примерно в трех ли, есть заросли терновника. Залезешь в них, хорошенько укроешься и будешь ждать. На рассвете туда подойдет лодка, в которой наши старые знакомые монахи привезут связанного мальчика. Они спрячут лодку в камышах, один уснет, а другой уйдет в город. Ты должен изловчиться, тихо увести лодку с пленником и надежно ее перепрятать, подальше от того места. Постарайся выведать у мальчика тайну, о которой говорили монахи. За предоставленную информацию пообещаешь отвести его к отцу, но не спеши отпускать. Отправляйся к пристани на рынок, купи в птичьем ряду лучшего петуха и стань с ним возле входа. Вскоре к тебе подойдет повар и спросит о петухе – продашь его в два раза дешевле, чем покупал. Он будет тебя благодарить, так как разницу положит себе в карман. И разница эта составит десять цяней. Тогда ты произнесешь следующее: «Эти десять цяней не стоят вашей благодарности, господин». Он подивится, но, ничего не сказав, уйдет. Достанешь немного еды для нас троих и возвращайся обратно. Мальчик довольно шустрый, смотри, чтоб он тебя не надул и не сбежал.

Петух заговорщицки подмигнул.

– Но как я его уйму, – в недоумении спросил Фенг, – не держать же мне мальчика на привязи?

– А почему бы и нет? – Петух помахал лапой, на которой болтался кусок веревки. – Можешь убедить мальчишку, что это для его же блага. Хотя… – немного поразмыслив, добавил Петух, – попробуй придумать какую-нибудь хитрость.

– Например?

– До чего же ты глуп.

– ?!

– Да все, что угодно! Возьми эту корзину, набросай в нее камней, чтобы она стала неподъемной, положи сверху черепков и прикажи мальчику охранять ее, как груду ценных артефактов.

Петух повертел крылом у виска. – Главное, будь убедительным! Сидите с мальчиком в укрытии до вечера. А что делать дальше, время покажет. И смотри, «ума палата», меня случайно не продай! Ну всё, мне пора… Пора поторопить монахов.

«Символ года» с опаской покосился на реку, развернувшись на шпоре, он вошел прямо в стену и исчез за ней. Фенг только икнул ему вслед. Лодка с уйгурами, словно дежавю, снова проплыла мимо.

Он проснулся. Солнце клонилось к закату, собираясь расплескать полную чашу пронзительной желчи на тихие заводи реки. В корзине мирно дремал петух, рядом у стены какие-то странники устраивались на ночлег. Фенг почесал затылок. Не верить сновидению не было причин, верить в говорящих петухов являлось признаком поврежденного ума.

«Все оттого, что я покинул дом без отцовского благословения». Собственно, эта мысль стала донимать Фенга, как только он вышел за околицу. Он отгонял ее тем соображением, что отец все равно бы его никуда не пустил. А раз так, то вопрос отпадал сам по себе. Совесть успокаивалась, уступая законное место решимости. Но подлая мысль, побродив где-то по окрестностям, снова и снова возвращалась, червоточила исподтишка, зудела.

Фенг в недоумении посмотрел на сонного петуха в корзине. « Птица, не более… Свернуть шею, да и дело с концом», – подумалось невзначай. – Но что, если все-таки это сработает? Встретил же я монахов… Правда, только и всего. Мало ли в городе бродит монахов».

Фенг поднялся. Нужно было идти искать ночлег; спать под городской стеной, как это делали селяне, Фенгу не хотелось. Все-таки он сын вельможи; беглец снова вспомнил об отце и почувствовал самый настоящий зуд. Фенг почесал темя и ощутил под пальцами приличную шишку – рука одернулась, словно он погладил скорпиона или ежа.

«Не может быть!» Но шишка на голове была, да еще какая. «Не иначе, как Петух наклевал! Вот стервец!» Пальцы машинально ощупали голову; затылок тоже ныл… И это меняло планы на вечер. Это меняло все! Не делая более никаких умозаключений, Фенг взял свой узел, взял корзину со злосчастным петухом и поплелся вниз по реке.

Глава 5

На второй день после спектакля Минжу нездоровилось. С утра он почувствовал озноб, сестры поили его подогретым вином и заставляли глотать пилюли женьшеня. К обеду их посетил доктор Ли, врач и прагматик, в совершенстве изучивший человеческое тело с его недостатками, интереснейший собеседник, которого специально пригласили к трапезе, ну, и ради больного. После вина, пилюль и детального осмотра доктора Ли Минжу все-таки стало лучше, и он вышел к столу.

В гостиной уже собралась приличная компания: несколько родственников с запада, которые гостили у них на то время; два известных художника-конфуцианца, чьи полотна заказывал сам император; Вейж – учитель математики и астрономии, исследователь буддизма в разных его формах и заодно большой охотник поспорить с кем бы то ни было; придворный аптекарь Вейюан, много лет практикующий Дао; семья крупного чиновника с юга, решавшего с помощью главного министра у императора какие-то важные вопросы, и с ними красавица-дочь, чье присутствие в доме имело определенное отношению к Минжу. Еще были знатные купцы из столичной еврейской общины, поддерживающие в финансовом плане различные реформы, продвигаемые господином Гуожи в государстве. У одного из них, по имени Аарон, тоже была дочь на выданье, красоты неописуемой, да к тому же получившая превосходное образование. Купец часто посещал их дом: с господином Гуожи его связывали дела, а дочка сопровождала отца в качестве секретаря. Стройная, всегда в строгом платье, с кожаной папкой в руках (евреи не сворачивали документы в свиток, а хранили их в виде отдельных листов). Когда отец Минжа с купцом уединялись в кабинет для решения своих, только им известных вопросов, Минж оставался с дочкой в гостиной и занимал её разговором о всяких пустяках, каждый раз поражаясь обаянию и остроте ума этой девицы. Звали ее Ревекка – необычное имя для Поднебесной, неясное и странное, слегка горьковатое, как хмель на губах… И сладкое послевкусие после беседы, словно от вина из одуванчиков. В отличие от императорского дворца, в доме цзайсяна(26) не придерживались церемониальной строгости. Работая всю жизнь в жестком регламенте дворцового устава, первый министр желал иметь дома отдохновение от всего, и от церемоний в том числе. Фактически, управляя Поднебесной, восставляя и низвергая императоров (хотя об этом не говорилось вслух), первый министр отличался терпимостью к инакомыслию и лояльностью к подчиненным. Его дом был открыт для всех, даже для опальных чиновников и генералов, страшно сказать – участвовавших в мятежах. Господину Гуожи удавалось выпросить у императора помилование и для них.