– Лучше голодать, – говорил он семье, – чем стать «детьми гоуляна»(10).

Родившийся малыш получил имя Фенг (Острое Лезвие). Мальчик отличался умом и сообразительностью, впрямь не по возрасту, да к тому же и завидным проворством. В самом что ни на есть ползающем младенчестве он изловчился утащить отцовский свиток и изрядно его потрепать, а потом сорвал священный меч со стены и чуть было не отхватил острым, как бритва, лезвием свои мужские принадлежности. В этом все сразу усмотрели некое знамение, отчасти устрашающее, грозящее разрушить семейные устои, и когда мальчик немножко подрос, его отдали в ближайший монастырь к опытнейшему наставнику – мудрейшему из людей в округе, – что, однако, наш умный отпрыск вскоре подверг сомнениям. Едва научившись разговаривать, он начал задавать вопросы, ставившие в тупик уважаемого мастера. Обладая пытливым умом, пагода-мальчик(11) быстро находил несогласия в доктринах буддизма. Например, буддийскому монаху нельзя вкушать животную пищу, зная наверняка, что животное было убито ради него. Нежелание вкушать предлагаемые яства Фенг расценивал как конкретное противление судьбе, в которую безоговорочно верили в Поднебесной. Лишившись пару раз ужина, маленький борец за справедливость начал остро интересоваться критериями осознания его учителем причинно-следственной диалектики буддизма, и он буквально на пальцах доказал, что монах в данном случае, не желая быть предлогом чьей-либо смерти, грешит непослушанием самой судьбе. Иначе зачем тогда выяснять, как погибло животное? Не довольно ли по всякому поводу он наголодался в доме своего отца?

Подрастая, осваивая внутренние аспекты буддизма, Фенг задавал более серьезные вопросы, а несоответствие практики физических упражнений с духовным миром наставников, видевшиеся его уму отчетливо и ясно, приводило в недоумение учителей. Дотошный адепт не находил у последних тех трансформаций духа, которые, по существу, предполагали духовные методики. А занятие боевыми искусствами ради положения в монастыре и звания мастера Фенг считал несоответствующим опыту чистого созерцания и следования за вещами.

«Яйцо курицу не учит, – отвечали мастера, – дух приобретается с мастерством. Истинное кун-фу начинается в сердце. Путь кун-фу – это путь вглубь себя, и лишь искренний ученик может пройти по нему. А внутреннее постижение духовных вещей возможно только после освоения таолы(12)».

Говорили-то они хорошо… «Но где, в таком случае, настоящие учителя, свидетельствующие собой эти истины?»

Желая доказать обратное, обладая завидной природной ловкостью и упорством, Фенг за несколько лет освоил Шаолиньскую таолу , поражая мастеров кун-фу невиданной быстротой и отличной техникой. То, на что у других уходили многие месяцы и годы, он постигал в несколько дней, точнее, ночей, тренируясь при свете луны и в темноте, словно призрак, что многим казалось делом нечистым. Фенга начали опасаться. Однажды его попытались вздуть и хорошенько проучить, но он молниеносно уложил всех своих обидчиков, не считаясь с авторитетом и званиями последних. Дело выглядело следующим образом. Заканчивался час быка(13). Монастырь давно спал, а Фенг продолжал «бодать» воображаемых наставников, называя каждого по имени и оттачивая на них свое мастерство, свободно переходя с высокого северного стиля на южный низкий, что категорически запрещалось в монастыре; меняя технику боя, как вздумается.

– Да он насмехается над нами, – послышалось за спиной.

Фенг от неожиданности подпрыгнул на месте, словно напуганный кот. Прикрывшись тенью леса от призрачного лунного света, полукругом стояли уважаемые учителя, наблюдая за кун-фу строптивого ученика.

– Он перепутал все на свете, – произнес один из учителей, – это позор для Шаолиньской школы. Что подумают о нас в других монастырях?

– Неужели? – спросил нарочито Фенг, пройдя полукруг и поменяв несколько поз. – С каких пор репутация буддийского монастыря зависит от точной последовательности физических упражнений, а не от совершенства духовной жизни его мастеров? То, что Дамо(14) считал просто гимнастикой, которую он выполнял, разминая затекшие после медитации ноги, вы возвели в ранг культа. Да еще приплели сюда целый зверинец, перенимая повадки диких зверей вместо подражания восьми добродетелям(15) великого учения Будды.

– Он нас еще будет учить добродетелям?! – возмущенно зашумели уважаемые мастера кун-фу. – А давайте-ка устроим ему хорошую взбучку! Яйцо урицу не учит.

– К вашим услугам, – поклонился Фенг и стал в стойку, подзывая мастеров поближе движением кисти.

– Не преподать ли нам ему урок Тринадцати врат(16), – сказали некоторые. – Пройдет – и пусть убирается отсюда.

– В противном случае будет таскать воду из реки тринадцать лет, – добавили другие. – Сколько нам еще терпеть его выходки?!

– Но его отец чиновник, и он много жертвует на монастырь, – высказались самые дальновидные, зачесав затылки. – Да, это проблема…

– Все равно, устоим ему экзамен. Пройдет – нам нечему его учить; не пройдет – получит хорошую взбучку, и мы ни в чем не виноваты. Так что не жалейте кулаков, – заявило большинство.

Монахи выстроились в ряд по два, тринадцать пар, и пошли на юношу.

– Кулак, раскалывающий горы, – воскликнул Фенг.

Он подпрыгнул, замахиваясь на одного, но в воздухе резко вывернулся, словно белка, и треснул по голове другого мастера из первой пары, совсем не ожидавшего такого кувырка. И, приземляясь, подсек первого.

– Ху!

Расправленная ладонь Фенга звонко хлопнула мастеру прямо в лоб и тот, потеряв равновесие, улетел в темноту.

– Огуууу! – завыл противным голосом проказник, – дракон спускается с гор!

Фенг поднял руки, приняв угрожающую позу, и в следующий момент совершил гигантский прыжок. Два вторых мастера (каждый получил в пах) скрючились от боли.

– Берегись, богомол атакует! – завопил юноша, сделав пару колеблющихся движений, и ударил с разворота обеими ладонями следующего мастера по ушам.

– Извиняюсь, это был журавль. А он, как известно, бьет крыльями!

Фенг снова взмахнул руками, но следующему «привратнику» врезал ногой по подбородку, да с такой силой, что у последнего вылетели передние зубы!

Не давая опомниться именитым мастерам, скашивая глаза, кривляясь и гримасничая, ловко применяя обманные движения и трюки, Фенг в считанные минуты прошел все тринадцать врат. С подбитым глазом, с подорванным ухом, налегая на одну ногу, но с гордо поднятой головой Фенг вышел победителем из драки и, по сути, сдал экзамен. Затем он словесно прошелся по кун-фу уважаемых мастеров, находя массу нестыковок с буддийским фундаментализмом и даосской практикой у-ден. А раз нельзя сочетать несочетаваемое, то какой смысл добиваться совершенства в сансаре? Находясь, так сказать, в самообмане доверять чему-либо здесь… Как говорил Дамо: «То, что иллюзорно, не может быть истинным». Но кто определяет, где конец иллюзорности?

– Так можно далеко зайти, – сказали все хором мудрые наставники. И тправили хитроумного парня обратно к отцу. Увидев Фенга на пороге дома, отец вознегодовал, но наместник монастыря, приведший юношу, быстро его успокоил.

– Уважаемый господин, нам нечему его учить. Он и сам научит любого…

У отца округлились глаза.

– Путь восьми добродетелей долог, и мальчик на нем скорее растеряет свои способности, чем что-либо приобретёт, – продолжал монах. – Я уже стар и идел многих юных, стремившихся в чистом порыве к Истине, но со временем гасивших свой пыл, остывших, так сказать, и закончивших свой путь в серой посредственности.

Монах пытался тактично обходить острые углы, проявляя, в первую очередь, уважение к хозяину дома и его отпрыску.

– Но разве путь восьми добродетелей не предполагает выхода из сансары, очищения семейной кармы, растворения в нирване и достижения конца перерождений? – строго возразил отец.

Семейная карма его как раз сильно интересовала… Как и лишний рот в большой семье.

– Хе-хе, – монах покачал головой. – Извини, уважаемый, слова твои верны, но поверь моему опыту, на практике все выглядит немного иначе. Даже столетнему старцу, прожившему всю жизнь в монастыре, есть чему поучиться у младенца. Что я могу поделать, – развел руками наместник, – он побил мастеров кун-фу!