Какое-то время она пыталась научить брата некоторым простейшим словам на залмарском, тот даже усердно записывал транскрипции на клочке пергамента, но успехи его пока что были откровенно слабыми, поскольку никогда раньше он не сталкивался с иными языками. Лантея хотела привлечь к обучению и Ашарха, однако он был так погружен с головой в легенду о Гиртарионе, водя пальцами по чертежам города, сваленным перед ним в кучу, что постоянно отвлекался и по большей части не сильно слушал призывы спутницы.

Вскоре девушка, утомленная за день всем произошедшим, предложила продолжить уже утром. Их скромное собрание подошло к концу, и компаньоны разошлись по своим комнатам, терзаемые самыми противоречивыми мыслями и тревогами.

Весь следующий день прошел в мелких заботах и волнении, которое от Лантеи передавалось не только профессору, но и Мансу, не отходившему теперь от своего подопечного ни на шаг. Новость о том, что младшая дочь матриарха в скорейшем времени отправится на испытание светом, облетела весь город за одну ночь. И теперь во дворце постоянно то и дело встречались важные матроны, участницы городских слушаний, которые норовили пересечься где-нибудь с Лантеей и передать ей свои наставления или пожелания, уверенные в том, что молодая особа нуждается в их опыте или же словах поддержки. Девушка отчаянно избегала этих встреч, но знатные особы все равно ее находили: вылавливали в переплетениях коридоров, посылали прислужниц с записками или же вторгались в опочивальню без всякого стеснения.

В конечном итоге Лантее пришлось скрыться от преследователей в личной библиотеке матриарха, забрав с собой и профессора с братом. В приглушенном свете фонарей девушка до самого вечера обучала Манса тонкостям залмарского языка, стараясь в сжатые сроки наполнить его голову как можно большим количеством слов и простейших фраз. Объяснять построение предложений, особенности произношения некоторых звуков или же склонения хетай-ра даже не стала. Все сводилось к достаточно простой методике: она диктовала слова, а брат записывал их транскрипции и перевод, стараясь иногда подражать звучанию. Он терпеливо и усердно повторял за сестрой фразы, надеясь добиться ее похвалы или хотя бы улыбки. Но сосредоточенная Лантея, отрешенно надиктовывавшая слова, мало на что обращала внимание: ее волновало лишь предстоявшее испытание и безопасность верного спутника.

Профессор тоже не терял времени даром, погруженный в изучение библиотечных ценностей. Сперва ему в руки попала толстая книга, исчерченная таблицами и цифровыми значениями, которая оказалась рукописным календарем двухсотлетней давности. Чернильные миниатюры и заставки, в которых нашли отражение все циклы промысловых работ Бархана, связанных с разведением скота, растениеводством и сбором урожая в пещерах, пояснили для Ашарха гораздо больше, чем он предполагал изначально, когда только взял в руки манускрипт. Так стало ясно, что летоисчисление хетай-ра отличалось от принятого в Залмар-Афи. В частности из-за того, что жители пустынь имели тринадцать месяцев в году по двадцать семь дней в каждом.

Следующим заинтересовавшим профессора кодексом с потрепанными страницами, вылетавшими из переплета от одного только прикосновения, оказалась энциклопедия по ботанике, где, помимо вкладок с засушенными растениями, было множество рукописных зарисовок мхов, лишайников и грибов, которые водились в пещерных системах хетай-ра. Изучив все разнообразие растительного мира пустынь по подробным иллюстрациям, Ашарх все же вернулся к стеллажу с картами, ознакомление с которым он начал прошлым вечером. Теперь ему на глаза попалась связка свитков, где тщательным образом оказался изображен рельеф отдельных областей пустынь Асвен, со всеми подземными реками, озерами и пещерами. Сопоставляя их с картами Барханов и в том числе Гиртариона, преподаватель пытался систематизировать для себя строение системы воздуховодов в полисах, а также изучить множественные протяженные лабиринты вроде Диких тоннелей, соединявшие некоторые из городов пустынных жителей.

По своим комнатам троица разошлась ближе к полуночи, еще до того, как стражи времени оповестили город о новой фазе суток. Манс тем же вечером переехал в спальню к своему подопечному, выплавив с помощью песка и магии для себя отдельную кровать у самого входа. Неожиданное соседство несколько смутило профессора, но задумка юноши была предельно ясна. Если Ашарху действительно угрожала опасность, то лучше, чтобы верный охранник всегда находился рядом. С другой стороны, если Манс оказался бы предателем, как допускала Лантея, то профессор вряд ли успел бы убежать или дать отпор.

Из-за этих мыслей мужчина ворочался всю ночь, обеспокоенно прислушиваясь к любому шороху в комнате и то и дело сжимая под подушкой рукоять отравленного ножа.

Пробуждение было ранним, даже по меркам самой Лантеи, которая не имела обыкновения долго спать. Стражи времени еще не разбудили город, и весь Бархан пребывал в сладкой дреме. И лишь младшая дочь матриарха, проклиная испытания, традиции и волю своей венценосной матери, готовилась к отправлению в пустыни. Подобрав подходящую одежду — свободную рубаху в пол и длинный светлый плащ с капюшоном, — Лантея обмотала голову платком, оставив угол ткани, чтобы им можно было закрыть лицо до глаз, когда она выйдет на поверхность. Мягкие тканевые сапоги до самых колен и митенки для защиты рук — девушка в волнении проверяла свою экипировку по несколько раз, опасаясь, что могла о чем-то позабыть. Стеклянный нож Манса удобно устроился на поясе, служа постоянным напоминанием о клятве верности брата. И теперь можно было отправляться на рыночную площадь, где ее должны были проводить на испытание.

Дворец выглядел вымершим: тихие коридоры с тусклыми фонарями, где помимо утомленных стражей, несших ночную смену, не было ни единой души. Бесшумно скользя вдоль длинных проходов, Лантея издалека услышала разговор на повышенных тонах, раздававшийся с центральной лестницы дворца, связывавший корпуса здания. Два голоса, мужской и женский, о чем-то яростно спорили, а эхо разносило каждое их слово по этажам и ближайшим залам. Кто мог в такое раннее время позволить себе шуметь во дворце?

Нахмурившись и тихо шагнув на верхнюю площадку, откуда открывался вид не только на саму лестницу, но и на весь холл, девушка сразу же заметила две фигуры, застывшие напротив друг друга. Ее старшая сестра Мериона, облаченная в свой излюбленный охотничий наряд с мантией, застегнутой тяжеловесной фибулой в виде змеи, и с топориком на поясе отчаянно спорила с Бартелином, одетым в привычную сыромятную броню и желтый плащ. Оба они были на взводе, разгоряченные злобой и напряженные, как натянутая тетива. Разговор явно был не из приятных и продолжался уже долго, судя по красным лицам.

— Ты не можешь знать это наверняка! — кричала Мериона.

— Мои глаза и уши повсюду, — жестко ответил Бартелин, и его покрытое татуировками лицо скривилось. — Не надо сомневаться в моих вестниках!

— Но это же полнейшая глупость… Как такое вообще могло произойти?..

— Важно другое. Это игра за моей спиной, я терпеть не могу подобное! — сказал муж матриарха. Он, держа руку на своем кожаном поясе, так крепко сжал пальцы, что щелкнули суставы.

— Но ведь конкретного ответа не было. Все еще в силе!.. — с надеждой произнесла женщина, нервно потерев свою левую мочку.

— О дальнейшем ожидании не может быть и речи. Мое доверие исчерпано, — бросил Бартелин. — Я пошлю Харши, и это будет лучшим выходом из ситуации…

Неожиданно Мериона скользнула взглядом по верхним этажам холла, будто почувствовав, как кто-то молча наблюдал за спорящей парой, и остановилась на Лантее, облокотившейся на парапет балюстрады и с интересом прислушивавшейся к оживленной беседе.

— Сестра! — окликнула ее Мериона, прищурив свои большие подведенные глаза, от чего стала еще больше похожа на песчаную эфу, приготовившуюся к прыжку.

— Я помешала вашему разговору. Простите, — лукаво хмыкнула Лантея и медленно начала спускаться по ступеням. — И что же или кто послужил причиной для такого спора?