устроенной вдруг западни.
Я тоже куда-нибудь денусь,
глотая той жизни кусок,
где суть излагает младенец,
шалея от розовых щёк.
И верить случается поздно,
что где-то за дальней горой
для всех осыпаются звёзды,
как листья осенней порой.
Сентябрь-95.
* * * * *
Было время, весна наступала,
словно некогда русский солдат,
или ты – без щита и забрала,
или я – без путёвки назад.
Пусть гуляют угрюмые лица,
разгоняя бродячих собак,
по помойкам и скверам столицы
и бутылки кидают в рюкзак.
Рассуждая, что жизнь – копейка,
что не всякому быть на плаву,
пусть они занимают скамейки
или мнут молодую траву.
А весна наполняла бокалы,
верховодила в тёмных дворах,
и железной решимостью стала,
и безумством на первых порах.
Но кому бы она ни служила,
и с какой стороны не смотри,
всё любовь неразжатой пружиной
хулиганит глубо′ко внутри.
Август-96.
* * * * *
Ах, как дорог случай каждый!
Но, по-прежнему пьяна,
на беспечно-сонных граждан
тихо падает луна.
Не укладывай ланиты,
слушай, шорохи кругом…
Босоногие бандиты
караулят за углом.
Вот и я не скоро сникну,
если прячется во рту
нежно в сахаре брусника,
настоявшись на спирту.
Сентябрь-96.
* * * * *
Видно, скоро осветлится жизнь,
принимая другой оборот.
Я пойду у церковных ворот
обветшалые чувства сложить.
Только ветер проводит слегка,
разлетаются листья, шурша.
Или грешная чья-то душа
усмириться не может никак?
Та же Богом забытая Русь,
тускло медью глядят купола…
На окно из цветного стекла
я украдкой перекрещусь.
Это воздух случился такой,
из которого соткан сонет.
Ничего необычного нет.
Просто осень стегает тоской.
Ноябрь-96.
* * * * *
Уж если бежать, то в Канаду,
уж если бежать, то всерьёз,
где клёны роняют прохладу
и русская тайна берёз.
Где дождь музыкально дробится,
баюкая голубей,
по рыжей скользя черепице,
по красной каминной трубе.
Где в самую лютую стужу
в шезлонге привидится мне,
что был бы я всё-таки нужен
одной непутёвой стране.
Апрель, май-97.
* * * * *
Жизнь и стара и юна,
а снова увела
туда, где в полнолуние
разбиты зеркала,
и не пригоршня меди,
а мука во плоти -
красавица как ведьма,
а гений – еретик.
Не ваши звуки рвались
о лезвие ножа?
Безумство – это шалость
пристойных прихожан.
Жизнь и стара, и юна.
Давай забудем ту,
когда Джордано Бруно
привязан был к кресту.
Август, сентябрь-97.
* * * * *
Вот упрятаться бы ныне
в безымянном хуторке,
суетные чувства вынуть
и остаться налегке.
И под небом синим-синим,
не ударив в грязь лицом,
вдруг помериться бы силой
с проходящим кузнецом.
А совсем вблизи от дома
у излучины реки
выпускает тихо омут
на поверхность пузырьки.
Сентябрь, октябрь-97.
* * * * *
У меня не бывает друзей,
у тебя не бывает подруг.
Словно водят по глупой стезе
чьи-то цепкие кончики рук.
Остаётся ли память плохой,
или ветер со мною в ладу
перелистывал томик стихов,
в городском опустевшем саду?
И когда по утрам в полусне,
среди кукол бродя неглиже,
ты не будешь мечтать обо мне -
значит, мы разминулись уже.
Декабрь-97.
Наступление нового года
Только полночь станет гулкой,
как едва заметной тенью,
будто вор по переулку,
по лицу скользит сомненье,
что невозвратима юность,
что душа в порыве чутком
приняла в себя угрюмость,
не угодную рассудку.
Но поскольку счастье зыбко
или тянется по нитке,
я готов служить улыбкой
на рождественской открытке.
Декабрь-97.
Вам …
Вам к лицу любая почесть.
Вам любые двери – настежь.
Ваши дни и Ваши ночи
инкрустированы счастьем.
Вам легко среди реалий,
где весомые едва ли
Ваши пальчики купались
в белых клавишах рояля.
А моя мечта легка ли -
с Вами вдруг соединиться?
Чтобы таять облаками
над какой-нибудь зарницей.
Январь, февраль-98.
К 8 Марта
Вам, хранительницам быта,
окрылявшим ремесло,
настоящим Афродитам,
а не девушкам с веслом,
будет пусть такая малость-
чтобы каждой, чтобы вся! -
жизнь всегда бы улыбалась,
а не ухмылялася.
Март-02.
* * * * *
Не тужься, игру посрамит освещение,
вряд ли окупятся страстные жесты.
Не метаморфоза-перевоплощение
жжёт суициды и топит инцесты.
Раскрой мне горячие в прошлом объятья,
упрячь моё следствие в дебрях причины.
Ведь все мы такие же сёстры и братья.
И даже в кончине мы неразлучимы.
Сентябрь-21.
ИСПЫТАНИЕ СНОМ
(истории, которых не было, но кто знает…)
ПЬЕСА О ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ И ОДНОМ АКТЕ
Пивная. Тошибин катает кружку по столу. Входит Мицубишин и совершает первое действие: бьёт Тошибина в ухо. Тошибин падает и роняет хвост тарани. В углу марширует Шивакин под песню из граммофона: “Москва-Пекин! Москва-Пекин!” К нему подкрадывается Мицубишин и совершает второе действие: бьёт Шивакина в ухо, но другое относительно Тошибина. Шивакин падает и ломает трубу граммофона.
С трудом и без достоинства поднимается Тошибин, по-прежнему пьяный и совершает акт: мочится в левый ботинок, не расстёгиваясь.
Поднимается Шивакин и кричит в обломок трубы граммофона: “Идеи чу-чхе живут и побеждают! А вот с кем живут и кого побеждают – не твоего, брат, ума дело”.
