Смотрю на него, на себя, а в голове крутятся мысли, которые хочется высказать, но я не могу. Для начала хочу ему сказать, что люблю его. И спросить, почему он не рассказал, что владеет секс-клубом или что у него проблемы с алкоголем. Удивлен ли он моему присутствию здесь? Хочет ли, чтобы я ушла? О боже, тянет ли его выпить? Тишина меня убивает.

— Как себя чувствуешь? — выпаливаю, тут же жалея, что не удержала рот на замке.

Он вздыхает и осматривает поврежденную руку.

— Дерьмово, — резко заявляет он.

О, ладно. И что теперь сказать? Он, кажется, совсем не рад меня видеть, так что, возможно, мне лучше уйти, прежде чем я заставлю его открыть еще одну бутылку. Только ему придется сначала ее купить. Это, вероятно, послужит еще большим поводом злиться на меня.

Решаю, что ему нужно немного жидкости, поэтому встаю и направляюсь на кухню. Я принесу ему воды, а потом уйду.

— Куда ты собралась? — спрашивает он, слегка паникуя, и резко выпрямляется на диване.

— Подумала, тебе захочется воды, — заверяю его, а сердце немного воодушевляется. Он не хочет, чтобы я уходила. Я видела это лицо много раз. После того, как он прижимал меня где-нибудь, далее обычно следовал доминирующий фанатик контроля, но не буду слишком надеяться. В данный момент у него нет сил ни преследовать меня, ни прижимать, ни доминировать. Я разочарована.

От моего ответа он успокаивается, и я продолжаю свой путь на кухню, беру стакан и смотрю на часы на духовке. Восемь. Я проспала десять часов. Такого не случалось с тех пор… ну, с тех пор, как я в последний раз была с Джесси.

Достаю из холодильника бутылку воды и наполняю стакан, затем возвращаюсь в огромное открытое пространство, обнаруживая, что Джесси, схватившись за голову, сидит на диване, покрывало собралось у него на коленях.

Когда я подхожу к нему, он поднимает на меня глаза, и наши взгляды встречаются. Я протягиваю ему воду. Здоровой рукой он берет стакан, его пальцы ложатся поверх моих. Я быстро отдергиваю руку, отчего вода выплескивается из стакана. Не знаю, почему я так сделала, и выражение его лица мгновенно заставляет меня почувствовать себя бессердечной. Его ужасно трясет, и я задаюсь вопросом, не ломка ли это. Уверена, дрожь числилась как симптом, наряду с перечнем других признаков.

Он следит за моим взглядом, направленным на его руку, и качает головой. Так странно. Между нами никогда не было ничего подобного. Никто из нас не знает, что сказать.

— Когда ты пил в последний раз? — спрашиваю я. Эта тема — слон в посудной лавке, но мне приходится что-то говорить.

Он потягивает воду, а затем откидывается на спинку дивана, из-за небольшой потери веса его пресс выделяется сильнее.

— Даже не знаю. Какой сегодня день?

— Суббота.

— Суббота? — переспрашивает он, явно в шоке. — Мать вашу.

Предполагаю, это означает, что он потерял счет времени, но не мог же он провести в пентхаусе целых пять дней, только выпивая. Он бы уже определенно умер?

А потом снова наступает тишина, и я опять усаживаюсь напротив него на стул, ничего не делаю и подыскиваю в голове правильные слова. Ненавижу это. Обычно я не думаю дважды о том, чтобы наброситься на него и обхватить руками, позволяя ему полностью меня подавить, но в данный момент он такой до безумия хрупкий, учитывая его высокую, хотя и немного худощавую фигуру. Мой сильный негодник превратился в дрожащую развалину. Это меня убивает. И вдобавок ко всему, я даже не знаю, захочет ли он этого. Я тоже не уверена, что хочу. Этот мужчина — не тот в кого я влюбилась. Неужели это и есть настоящий Джесси?

Он сидит и задумчиво вертит в руках стакан, знакомый вид вращающихся шестеренок успокаивает, я узнаю в нем частичку его прежнего, но не могу выносить молчания.

— Джесси, я могу чем-нибудь помочь? — спрашиваю в отчаянии, безмолвно умоляя дать мне что-нибудь — хоть какой-то намек.

Он вздыхает.

— Ава, есть много чего, что ты можешь сделать. Но ни о чем из этого я не могу тебя просить. — Он не смотрит на меня.

Мне хочется на него накричать, рассказать, что он со мной сделал. Сидя здесь и глядя на него, — такого взъерошенного, водящего пальцем по ободку стакана, — разумная сторона моего мозга, которая инстинктивно вопит о побеге, только усиливает свои позиции.

— Хочешь принять душ? — спрашиваю. Я больше не могу сидеть в тишине. Я сейчас начну рвать на себе волосы.

Он наклоняется вперед и морщится.

— Конечно, — бормочет он.

Наблюдаю, как он с трудом поднимается на ноги, и чувствую себя хладнокровной стервой из-за того, что не помогаю ему, но не знаю, хочет ли он этого, и не уверена, смогу ли. Атмосфера между нами такая неловкая.

Когда он встает, покрывала падают к его ногам, и он смотрит вниз на свое обнаженное тело.

— Черт, — ругается он, протягивая руку за одним из покрывал. Он закручивает его вокруг талии и поворачивается ко мне. — Извини, — говорит он, пожимая плечами.

Извини?

Будто я не видела его таким раньше — много раз, вообще-то. По его словам, на моем теле нет такого места, где бы он не побывал: в нем, на нем или над ним.

Опустив плечи, вздыхаю и поднимаюсь вслед за ним по лестнице в главную спальню. Это занимает некоторое время, и всю дорогу нас окружает неловкое молчание, но, в конце концов, мы добираемся до цели. Не знаю, сколько еще смогу здесь оставаться. Эта обстановка — за миллион миль от той, к какой я привыкла с этим мужчиной.

— Может, лучше примешь ванну? — спрашиваю, направляясь в ванную комнату. После подъема по лестнице он выглядит измученным, так что стоять в душе будет не очень весело. Хорошенько отмокнуть в ванне, вероятно, поможет мышцам.

— Полагаю, да. — Он снова пожимает плечами.

Ладно, я приготовлю ему ванну, а потом уйду. Я не справлюсь. Это тот мужчина, которого я начинала думать, что знаю, которого отчаянно надеялась узнать, но я уничтожена, обнаружив, что он совсем не такой — ни капельки. Я позвоню Джону и узнаю, что предложит он. Такое не для меня. Он заторможен, замкнут, и чем дольше это продолжается, все обидные вещи, которые он мне кричал во время нашей ссоры, звучат все громче и яснее. Зачем я только вошла в этот лифт?

Открываю гигантский смеситель и провожу под ним рукой, дожидаясь нужной температуры, изо всех сил стараюсь не думать о разговорах в ванной и о том, что Джесси теперь любитель в ней понежиться — но только когда я с ним. Затыкаю пробкой сливное отверстие и увеличиваю напор, зная, что на заполнение гигантской штуковины уйдет целая вечность.

Повернувшись, натыкаюсь взглядом на туалетный столик. Именно там мы впервые занимались сексом. В этой ванной комнате мы вместе принимали душ, вместе купались и много раз занимались горячим сексом. Здесь же я видела его в последний раз.

Стоп!

Отбрасываю эти мысли и занимаюсь поиском какой-нибудь расслабляющей соли для ванны и просто слоняюсь вокруг, в то время как Джесси молча стоит, прислонившись к стене. Как я и предполагала, наполнение ванны занимает целую вечность, и я начинаю жалеть, что не затолкала его в душ.

Наконец-то она наполняется достаточно.

— Все, — коротко констатирую я, выходя из ванной.

Меня никогда не тяготило его присутствие. Я убегала, как ужаленная, и избегала его прикосновений из страха потерять разум, но никогда по-настоящему не хотела уходить. Теперь хочу.

— Ты ведешь себя как чужая, — мягко говорит он, как только я подхожу к двери, останавливая меня на полпути. Это так болезненно.

Я не оборачиваюсь.

— Я чувствую себя чужой, — тихо говорю я, тяжело сглатывая и пытаясь предотвратить дрожь, угрожающую захватить мое тело.

Снова воцаряется тишина, в голове путаются разные указания. Я, правда, не знаю, как лучше всего поступить. Я думала, больнее уже не будет. Мне казалось, я уже на самом нижнем уровне ада. Но ошиблась. Его состояние сокрушает меня. Мне нужно уйти и продолжить свою битву, чтобы забыть этого мужчину. Теперь, вновь его увидев, мне кажется, что меня отбросило на несколько шагов назад, но, по правде говоря, в своем выздоровлении я так и не продвинулась. Во всяком случае, это облегчит болезненный процесс.