Их общественная жизнь разворачивалась в дворянских поместьях, городских усадьбах. Это был мир, альтернативный чиновничьей канцелярии. Он строился на прочных социальных основаниях: речь шла о весьма благополучных людях. В то же самое время они были уверены в своем праве требовать что-то от власти. Это было уже не первое, а по меньшей мере четвертое непоротое поколение в истории России. Очень характерны слова адвоката, общественного и политического деятеля В. А. Маклакова о московских «лордах», которые хотя бы одним фактом своего существования олицетворяли возможную перспективу развития России – путем поступательной эволюции ее политических институтов.

Вряд ли кто-нибудь станет спорить с историком и мыслителем Г. П. Федотовым по этому поводу. Осталось лишь определиться с понятием, дав ему хотя бы приблизительную дефиницию. По утверждению энциклопедического словаря Граната, интеллигенция – «слово, пущенное в оборот в одном из романов [П. Д.] Боборыкина и, несмотря на свою грамматическую неуклюжесть и логическую расплывчатость, прочно укоренившееся в нашем словесном обиходе». Нередко под интеллигенцией подразумевается совокупность социальных групп, занятых интеллектуальным трудом. Эта точка зрения все чаще находит своих критиков. Действительно, формальный подход к этому вопросу скорее «сбивает прицел». И. С. Розенталь, многие годы занимавшийся историей интеллигенции, подразумевал под ней прежде всего «термин, получивший распространение в России с 1860‐х годов и обозначавший особую социокультурную общность, внесословное, свободно сложившееся средоточие лиц умственного и творческого труда». Споры об интеллигенции идут давно и, видимо, никогда не кончатся. Удобное, привычное слово было таковым и сто лет назад. И тогда, и сейчас речь идет о живом понятии, со своей судьбой, с множеством коннотаций, порой очень далеких по значению. Едва ли в этом случае оправдано спорить о смысле слова. Это в чем-то интересная, но безнадежно бесконечная игра. Важнее другое: активная часть образованного меньшинства – несомненно, ключевая сила в общественном движении России второй половины XIX – начала XX века. Это политическое, интеллектуальное, культурное, но в то же время (а может быть, даже в первую очередь) социальное явление, соответственно, имевшее более или менее отчетливое социальное измерение.

Общество XIX – начала XX века не отождествляло себя с народом[1]. Народ был привычным объектом рефлексии «общественности», которая полагала своим долгом говорить от имени «безмолвного большинства». Принадлежность к обществу и обусловливалась вовлеченностью в процесс осмысления общих проблем. Общественная мысль – необходимый атрибут общества (а следовательно, и интеллигенции), созидавшего смыслы и так или иначе транслировавшего их. Исходя из этого, наименьшее требование к представителю общественности – это принадлежность к читающей публике. По оценке И. С. Розенталя, в начале XX века ее численность составляла 1,5 миллиона человек. Но даже эта статистика не будет полной.

Можно ли считать всякого читающего представителем общественности? Зависит ли это от того, что он читает? Несомненный факт: публика прежде всего предпочитала периодические издания. Они составляли не менее трети печатной продукции, которую заказывали в библиотеках губернских городов России[2].

Распределение библиотечных требований по категориям литературы

В частных библиотеках беллетристику заказывали 62 % читателей, научные издания – 1,6 %. Таким образом, общество преимущественно читало беллетристику и периодику (ради все той же беллетристики). Как и полвека назад, литераторы владели умами читающей публики. Научные книги были чрезвычайно мало востребованы. Тем не менее, если ограничиться лишь этим кругом литературы и выделить наиболее популярных авторов, этот список будет весьма примечателен. Первым в этом рейтинге стоял В. Г. Белинский. Он заметно опережал всех остальных (его книги за 1891–1892 годы заказывали более 175 раз). Белинскому уступали Н. И. Костомаров, Н. К. Михайловский, С. М. Соловьев (их работы заказывали более 100 раз). Более 50 раз заказывали книги Г. Вебера, Н. М. Карамзина, В. И. Семевского, Г. Спенсера, А. Шопенгауэра и других. Таким образом, книги по истории и философии пользовались сравнительной популярностью среди посетителей библиотек.

Это общая картина. Среди отдельных категорий читателей ситуация разительно отличалась. Студенты читали прежде всего книги по медицине и ветеринарии (3278 требований), беллетристику (3277), по юридическим и политическим наукам (1905). Чиновники заказывали беллетристику (203), книги по юридическим наукам (77). Военные читали периодические издания (46), книги по истории (40), беллетристику (32), работы по медицине (31), по юридическим и социальным наукам (28). Лица свободных профессий – по медицине (398), беллетристику (263), по юридическим и политическим наукам (229). Среди торговцев ситуация была другой. Они заказывали беллетристику (198), книги по медицине (51), периодические издания (43). Если даже отнести все эти категории читателей к общественности, следует признать: она была очень разной.

Ее объединяла не общность текстов, а в первую очередь общность социальных практик. К концу XIX века новые формы политической кооперации приобрели иные масштабы. Само общество быстро менялось. Поразительно ускорялись потоки информации. Возникали новые формы общественной самодеятельности. За десять лет значительно увеличилось число лиц «интеллигентных профессий», количество периодических изданий, выпускаемых в России, почти удвоилось (в 1882 году – 554 периодических издания, в 1888‐м – 637; далее рост становится куда более стремительным: в 1895‐м – уже 841 издание, а в 1900‐м – 1002). В 1889 году в России издавалось более 7 тысяч наименований книг, в 1913‐м – более 30 тысяч. Столь же быстро росло число общественных организаций. Об этом свидетельствует количество отложившихся дел во втором делопроизводстве Департамента полиции об открытии новых обществ: за 1890 год насчитывается 182 дела, в 1891‐м таких дел уже 218, в 1892‐м – 260, в 1893‐м – 318, в 1895‐м – 374, в 1896‐м – 475. И в дальнейшем имел место рост численности общественных объединений и союзов. Только за период с 1906 по 1909 год возникло около 4800 подобных организаций. Впрочем, масштабы этого явления станут понятнее, если иметь в виду, что, к примеру, в Австрии (Цислейтании) в 1900 году было 59 800 общественных ассоциаций, а в 1910‐м – 103 700.

В России до 1890 года существовало 4 педагогических общества, в 1890–1895 годах возникло еще 19, в 1896–1899‐м – 28, в 1899–1902 – 20. Следовательно, к 1902 году существовало 71 общество взаимопомощи учителей. Учителя собирались на съезды: например, зимой 1895–1896 годов имел место II всероссийский съезд деятелей по техническому образованию. В Нижнем Новгороде в 1896 году, как раз тогда, когда в этом городе проводилась Всероссийская торгово-промышленная выставка, проходили совещания учителей. В декабре 1902 – январе 1903 года состоялся Всероссийский съезд учителей.

В конце декабря 1903 года в Санкт-Петербурге открылся III съезд деятелей по техническому и профессиональному образованию. Периодически собирались съезды Всероссийского общества русских врачей имени Н. И. Пирогова. В начале XX века собралось семь съездов, на которые порой съезжались более 2 тысяч участников. Правительство препятствовало образованию объединений медицинского персонала. В 1898 году не было дано разрешение образовать Общество московских городских врачей. То же решение было принято в отношении Московского зубоврачебного общества. Формировались нелегальные объединения: например, в Москве в 1901 году фармацевтами были образованы Совет уполномоченных и Союз борьбы за 7-часовой труд.