– Я говорил тебе про Свод, – спокойно напомнил Йенс, – суицид включен в основной перечень запретов. Сложно объяснить, но я не могу переступить через внутренний барьер, хотя ты права, это был бы идеальный выход из ситуации. Извини…

Я с ужасом наблюдала, как Йенс задыхается в долгом приступе изматывающего кашля и уже вознамерилась было силой отнять у него сигареты, но потом лишь в отчаянии махнула рукой: что я могла противопоставить этому противоестественному желанию расстаться с жизнью?

– Ты уверен, что смерть тела автоматически освободит твое сознание? – осведомилась я после того, как Йенса немного отпустило, – и откуда тебе известно, что произойдет потом?

– Мне ничего не известно, – мрачно поведал Йенс, – я просто надеюсь на удачу и верю, что, избавившись от материальной оболочки я, наконец, смогу преодолеть границу измерений и вернуться в свой мир.

– Ну а здесь ты вообще, как оказался? – я объективно понимала, что нахожусь словно под гипнозом этого завораживающего бреда, но никак не могла остановиться, с нездоровым любопытством выспрашивая у Йенса все новые детали.

– Несчастный случай, – не стал распространяться мой собеседник – если тебе угодно, катастрофа. Родители погибли, а мое сознание переместилось в тело Йенса Беккера. Я прожил чужую жизнь, причем, прожил ее таким образом, что мою смерть никто не будет оплакивать.

–Я буду! – я с ненавистью поставила кружку с недопитым чаем на грязную, заляпанную скатерть и, отбросив предрассудки, стиснула дрожащие пальцы Йенса в своей липкой от волнения ладони, – не важно, верю я тебе сейчас или нет, но, если ты попросишь меня остаться и не уезжать из Германии, я это сделаю, а взамен ты перестанешь себя убивать.

– Нет, – отчеканил Йенс, – это не обсуждается. Думаю, тебе не стоит рубить с плеча и рвать с Эбертом. Где гарантия, что на родине ты найдешь кого-то лучше?

–Я не собираюсь никого искать, лучше уж быть одной, чем жить с человеком, который видит в тебе только домработницу, -при мысли о необходимости возвращаться домой и снова общаться с Эбертом, меня передернуло от омерзения, и почувствовавший мое состояние Йенс осторожно высвободил руку.

– В моем измерении мужчина и женщина, вступающие в брак, обязаны сообщать свои мотивы, – задумчиво поведал Йенс, – Свод не запрещает жениться по расчету или еще по каким-то обоюдным договоренностям, но стороны должны честно уведомить друг-друга до свадьбы. Здесь меня уже дважды обманывали, и с точки зрения местных законов, у меня нет шансов добиться справедливости. На самом деле, Эберт ничем не хуже других, может быть, вам с ним нужно поискать компромисс?

– Эберт его уже нашел! – зло рассмеялась я, – он даже готов согласиться на ребенка, только бы я навсегда распрощалась со своими амбициями. Но теперь я не хочу детей от Эберта.

– Я не знаю, что тебе сказать, – расписался в своей беспомощности Йенс, – у Клары, моей первой жены, двое детей от…от этого тела, и они тоже считают меня ничтожеством, а я в свою очередь, вообще не испытываю к ним никаких родственных чувств. В отношения с Ханной я вступал осознанно, этот союз казался мне обоюдно выгодным, но я выполнил свою часть обязательств, а она…

– Быстро поняла, что с тебя больше нечего взять, и выселила в Хорнебург, – закончила фразу я и в сердцах добавила, – черт знает что, ты как будто и вправду из другого измерения, раз позволил Ханне и ее дочкам беспрепятственно обобрать себя до нитки.

– Я и вправду из другого измерения, Беата, – эхом отозвался Йенс, – а ты плоть от плоти этого мира, поэтому ты справишься, ты выживешь, ты всё преодолеешь. А я тут больше не могу… Не могу ошибаться и разочаровываться, но в то же время не могу измениться и перестроиться. Пожалуйста, уходи, я тебя умоляю.

– Йенс, так нельзя! – что-то во мне вдруг оборвалось, как обрывается до предела натянутая струна, и вся накопленные за пять лет пустой жизни в Ор-Эркеншвике эмоции разом выплеснулись наружу. Я обхватила Йенса за шею и заговорила торопливым, горячечным шепотом, – тебе надо уехать из Хорнебурга, послать их всех куда подальше, и начать новую жизнь в другом городе, где тебя никто не знает. Мне удалось скопить кое-какие деньги, этого должно хватить, пока ты не устроишься. Я могу дать тебе… занять… хорошую сумму, на первое время ее будет достаточно, чтобы снять жилье и…

–Прекрати немедленно! – Йенс буквально отшвырнул меня в сторону, я ударилась об угол стола и на глазах у меня обильно выступили слезы, – ты хотела правду, ты ее получила. Больше здесь не появляйся! Решай, что делать со своей собственной жизнью, но не пытайся вмешиваться в мою. Если тебе все понятно, то я тебя не задерживаю!

– Йенс, открой! Йенс, я требую меня впустить! – снаружи внезапно донесся хриплый, прокуренный голос Ханны, у меня на мгновение остановилось сердце, а когда в дверь замолотили тяжелые мужские кулаки, и в глазах Йенса заметались отблески стремительно нарастающей паники.

– Я же говорила, он там допился до чертиков, и никому не открывает, – раздраженно прошипела Ханна, – хорошо, хоть ты согласился со мной съездить, а то я не знаю, чего и ждать от этого алкоголика, даже страшно к нему одной соваться.

–Йенс, это Эберт! – крикнул мой муж, – ты обязан впустить Ханну, и, если ты ей не откроешь, я выломаю дверь.

ГЛАВА VII

– Йенс, я не шучу! – учитывая, что мы с Йенсом одновременно застыли в судорожной неподвижности, так и не дождавшийся ответа Эберт настойчиво продолжил стучать под громкий аккомпанемент в исполнении Ханны, извергающей раскаленную лаву бесчисленных ругательств. Казалось, мощными ударами своих внушительных кулаков Эберт вбивает гвозди в крышку моего гроба, причем, я уже начинала явственно ощущать нехватку кислорода, и перед глазами у меня плыло пронзительно алое марево.

– Сиди тихо и не подавай голоса! – еле слышно прошептал мне в самое ухо Йенс, красноречиво зажимая мой приоткрытый в беззвучном крике рот грубой, шершавой ладонью, и я лихорадочно кивнула с призрачной надеждой не столько спасти безупречную репутацию добропорядочной фрау Штайнбах, сколько не позволить разъяренному Эберту незаслуженно устроить здесь крупномасштабный погром.

– Какого дьявола вы оба сюда приперлись? Разве я уже не говорил тебе проваливать ко всем чертям и оставить меня в покое, Ханна? – без особого пиетета осведомился Йенс, и я внезапно поймала себя на мысли, что всего пару минут назад он до глубины души поражал меня прекрасно выстроенными фразами и четкими формулировками, разительно контрастирующими с нынешним лексиконом.

– Надо же, продрал глаза, сукин сын! – неподдельно обрадовалась Ханна, потом, видимо, запоздало вспомнила об истинных целях своего приезда, и отрепетировано запела в совсем иной тональности, – слушай, Йенс, хватит валять дурака, давай уже открывай! Я хочу тебе помочь!

– Пошла бы ты со своей помощью на…, – окончательно перестал утруждать себя изящными манерами Йенс, – заткнись и убирайся отсюда!

– Йенс, я хочу отвезти тебя в больницу в Даттель, пока ты тут не сдох, как собака, – скрепя сердце, Ханна предприняла отчаянную попытку договориться с неуступчивым мужем, но по понятным причинам Йенс, однозначно, не намерен был сдавать позиции, – у тебя воспаление легких, или еще чего похуже, ты хоть башку врубай иногда, мать твою!

– Отвяжись от меня, Ханна, я сам разберусь! – словно в подтверждение навскидку озвученного Ханной диагноза, Йенс вдруг согнулся пополам в жутком приступе кашля и в изнеможении повис у меня на плече.

– Йенс, не будь идиотом! – потребовал Эберт,– такими темпами ты точно скоро загнешься… Не хочешь в больницу, черт с тобой, но тебе нельзя и дальше жить в этом вонючем сарае…

– Поехали домой, Йенс, отлежишься в тепле, поешь горячего, помоешься по-человечески…, – подключилась к непростым переговорам Ханна, и ее хриплый голос наполнился фальшивой заботой, – Йенс, прошу тебя, открой!

– Я сказал, отстань от меня, – заорал Йенс с такой откровенной злобой, что даже мне на мгновение стало как-то не по себе, – к тебе это тоже относится, Эберт!