Я познакомилась с Йенсом уже после того, как его затяжное падение в пучину безысходности приобрело неуправляемый характер, и когда мне взахлеб рассказывали о его прежней жизни, я, признаюсь честно, изрядно сомневалась в достоверности поступающей информации. Но Эберт лично показывал мне здание, где еще недавно торговая компания Йенса арендовала служебные и офисные помещения, а Ханна и не пыталась особо скрывать, за счет чьих колоссальных финансовых вложений ее скромное жилище столь радикально преобразилось по степени комфортабельности. Было трудно вообразить, как всё это очевидное благополучие могло столь внезапно рухнуть: фирма разорилась, деньги кончились, Йенс беспробудно запил, и вскоре без излишних церемоний был отправлен «любящей женой» с глаз подальше, а точнее, выселен в Хорнебург. Так, в свои сорок пять, Йенс оказался на обочине, и если первые год-полтора он еще худо –бедно сохранял человеческий облик, и мне порой доводилось видеть его помытым, побритым и относительно прилично одетым, то в последнее время он окончательно потерял вкус к жизни и неумолимо приближался к точке невозврата. Клянусь, я бы очень хотела опровергнуть свои подозрения касательно Ханны, но я все чаще ловила себя на предательской мысли, что в нынешних обстоятельствах смерть Йенса станет для нее лучшим вариантом покончить с этой пародией на брак. Прагматичная, расчетливая женщина, разменявшая пятый десяток и обладающая невероятно цепкой житейской хваткой не только не пыталась вытащить Йенса из трясины, напротив, она прямо и косвенно подталкивала его к самому краю бездонной пропасти. Судя по всему, у Ханны уже созрел четкий план на случай кончины гражданского мужа, и, выжав из Йенса всё, что можно, она собиралась уверенно двигаться дальше.
Эберт, Курт, да что мелочиться, все наши знакомые, безгранично презирали Йенса, и когда в компании о нем случайно заходила речь, мне хотелось заткнуть уши и не слышать тех уничижительных формулировок, на которые не скупились собравшиеся. Эберт открытым текстом издевался над неумением Йенса вести дела, с пренебрежительной усмешкой напоминал, как тот чрезмерно раздул штат, как слишком доверял нагло облапошившим его впоследствии сотрудникам, как не проявил достаточной жесткости в период массовых сокращений персонала и в итоге предсказуемо обанкротился, а развалившаяся на диване Ханна давила в пепельнице бесчисленный по счету окурок, хрипло хохотала и одобрительно кивала, подтверждая абсолютное согласие с позицией моего мужа. А потом к беседе присоединялся Курт, плотный, здоровенный, с вечно красным лицом и хитрыми бегающими глазками: естественно, и у бауэра находились свои примеры, выставляющие Йенса бесхребетным тюфяком, катастрофически не умеющим идти по головам конкурентов. Ханна снова принималась смеяться, и ее удлиненное лицо с выступающим, крупным носом приобретало портретное сходство с лошадиной мордой, Курт в унисон вторил ей басом и лишь Эберт сдержанно кривил губы, но в этом едва уловимом движении чувствовалось в миллион раз больше оскорбительного презрения к Йенсу, чем в незатейливом гоготе Ханны и Курта. Я же в основном молчала, только однажды, я в бесконтрольном порыве сказала, что обсуждать человека в его отсутствие выглядит довольно некрасиво, но обжигающий взгляд Эберта моментально заставил меня вспомнить свое место в этом доме, и с тех пор я ни разу не подала голоса – просто сидела в гостиной и терпеливо ждала, пока Курт откроет бутылку пива, Ханна опять закурит, а Эберт начнет сдавать карты. Ждала, чтобы быстрей пережить этот вечер и назавтра поехать в Хорнебург.
Как ни парадоксально, но с Йенсом нас познакомила Ханна. Тогда мы с ней уже довольно тесно общались, я успела неоднократно побывать у нее дома, установить приятельские отношения с Мией и Леони, но о существовании Йенса знала только понаслышке, так как Ханна, по всем признакам, предпочитала без крайней на то нужды не светить опустившегося мужа-алкоголика, ведущего отшельнический образ жизни на глухих задворках Хорнебурга. Мы собрались в Даттель за покупками, и по пути Ханна извиняющимся тоном попросила меня подождать, пока она завезет Йенсу теплые вещи. Я готова была восхититься благородством своей новоиспеченной подруги, но чуть позже выяснилось, что под «теплыми вещами» подразумевался ворох невнятных тряпок, которые не приняли бы даже в местном отделении общества «Красного Креста». А потом я увидела этот приземистый сарай с покосившимися стенами, с закопченными окнами, с прогнившими ставнями – в Ор-Эркеншвике круглый год стояла сырость, и замшелым стволам, бордюрам и тротуарам давно никто не удивлялся, но это место сходу показалось мне настолько мрачным, словно Солнце намеренно обходило его стороной. Здесь царила непостижимо гнетущая атмосфера, а влажный в преддверии скорого дождя воздух был насквозь пропитан ледяным холодом разверзнутой пустоты. Я на автопилоте вышла из машины и сделала несколько шагов по следам Ханны, ноги с чавканьем погрузились в липкую жижу, я нервно выдернула из грязи один ботинок и внезапно застыла в неестественной позе.
– Убирайся отсюда, мне ничего от тебя не нужно! – отчетливо произнес Йенс, я непроизвольно дернулась и лишь затем сообразила, что он обращается к Ханне.
– Неблагодарное дерьмо! – не осталась в долгу Ханна, с размаху швырнула «гуманитарную помощь» Йенсу в лицо, раздраженно фыркнула, когда тот даже не пошевельнулся, чтобы поймать летящий в него сверток, и решительно взяла меня под локоть, – идем отсюда, Беата, мне стыдно, что ты это видишь. Эта грязная свинья не заслуживает человеческого отношения. Имей в виду, Йенс, сегодня ночью обещают резкое похолодание, так что лучше подними вещи, которые я привезла. Ах ты, тварь! Пьяная скотина, урод!
С координацией у Йенса в тот день обстояло не ахти, а может быть, он просто плохо прицелился, но, если бы я вовремя не увернулась, мешок со всяким хламом угодил бы аккурат в меня, хотя предназначался импровизированный снаряд, однозначно, для Ханны, о чем последняя мгновенно догадалась и разразилась порцией отборной брани. Пока Ханна безостановочно сыпала ругательствами, а я осмысливала сию безобразную сцену, Йенс без единого слова исчез в жутковатых недрах своего жилища, оставив после себя резкий запах алкоголя и смутное ощущение какой-то неправильности происходящего.
Прогнозы синоптиков сбылись и ближе к вечеру температура действительно упала. И вот тогда, повинуясь внезапному наитию, я села в машину и поехала в соседний городок, купила там пару одеял и на обратной дороге завернула в Хорнебург. Я неуверенно поскреблась в дверь, а когда на пороге возникла еле различимая в густых потемках мужская фигура со словами «Кого еще дьявол принес?», молча протянула пакет и зачем-то пояснила:
– Это не от Ханны, и не от Эберта. Это от меня.
Йенс опасно пошатнулся, в поисках ускользающего равновесия ухватился за дверной косяк, чудом устоял на ногах, и заплетающимся языком осведомился:
– Ты кто?
– Беата, – приглушенно выдохнула я в каком-то полузабытьи и шепотом добавила, – там одеяла…
–Забери, – потребовал Йенс, силой вкладывая мне в руку злополучный пакет.
– Нет, – заартачилась я и с обреченной решимостью демонстративно спрятала обе руки за спиной, – я не могу везти все это домой, Эберт меня не поймет. Не подставляйте меня, пожалуйста, оставьте себе!
Последний аргумент неожиданно подействовал на затуманенное алкоголем сознание Йенса, и я с облегчением перевела дух, когда пакет с одеялами перекочевал вовнутрь.
– Теперь ты уйдешь? –спросил Йенс, и я автоматически отступила на шаг назад под его тяжелым взглядом, а еще через мгновение буквально побежала к машине по тонкой ледяной корочке, сковавшей подмороженную грязь. Понеслась без оглядки, чтобы никогда больше не совершать столь опрометчивых, неадекватных, иррациональных поступков. Вот только на следующий день, проводив Эберта на работу, я собрала два пластиковых контейнера и повезла Йенсу горячий завтрак.
ГЛАВА III
Когда я ранним утром приехала в Хорнебург и, практически наощупь пробираясь сквозь белесые клубы стелющегося по влажной земле тумана, бесшумно подкралась к расположенному на самом отшибе поселения дому, в голове у меня царил первобытный хаос из причудливого нагромождения размытых обрывков мыслей. После того, как я с горем пополам преодолела полосу препятствий, образованную обломками строительного мусора, горами ржавого металлолома и какими-то маловразумительными предметами, отдаленно напоминающими давно отслуживший все сроки сельхозинвентарь, а обутые в легкие полусапожки ноги изрядно промокли от повсеместно выступившей росы, у меня бесследно пропала львиная доля первоначального запала, но так как большая часть тернистого пути уже была успешно форсирована, я твердо вознамерилась довести задуманное до конца.
