В старомодной рубашке и брюках он выглядел старше своего возраста и слишком вычурно — она давно не видела людей вне офиса в идеально выглаженной одежде и настолько чистых туфлях, что от них бликовало солнце.

— Да.

— И изначально знали, что я не грязнокровка. Это была низкая манипуляция. Вы знали, как я отношусь к ним и…

— Как? — вкрадчиво спросила Гермиона. — Как ты относишься к грязнокровкам?

Кажется, Том что-то понял: он отшатнулся от нее и скривился.

— Я знал, что вы…

— Знал что, Том? — продолжила Гермиона. Кудрявая прядь выбилась из его прически и упала на лоб. Гермионе вдруг захотелось, чтобы кто-то толкнул его в грязь и хорошенько там вывалял. — Нравится чувствовать себя выше других?

— Вы неправильно задаете вопросы, — ответил Том и еще отхлебнул кофе. — Все это не имеет смысла, — добавил он со странной интонацией, — я прочитал, к чему это приведет.

Он скучающе наблюдал за людьми в парке. Гермиона смотрела, как ветер трепал его кудрявые волосы, и не знала, что на это ответить.

— Те, кто не извлекает уроков из прошлого, обречены повторять его, — наконец ответила Гермиона. Том поднял брови.

— Кто это сказал?

Он всегда понимал, когда Гермиона кого-то цитировала, и ей это нравилось.

— Стивен Кинг.

— Я не знаю, какой урок я должен извлечь, — сказал Том, раскачивая стаканчик в руках. — Мне не нравилось свое имя, и я придумал лучшее.

То, что он выбрал самое жалкое оправдание из всех, что можно было придумать, заставило ее скривиться. Ей не хотелось видеть в нем Волдеморта, но, несомненно, он уже был им.

— Ты же знаешь, что многие так делают? Просят называть другим именем, потому что им с ним комфортнее.

— Просить называть меня по-другому? — возмущенно переспросил Том. — Какая низость. Как будто я не в состоянии нормально жить из-за какого-то дурацкого имени.

— Но ты же по сути сделал так же, — сказала Гермиона, всматриваясь в его лицо. «Маленький манипулятор», — подумала она с горечью.

— Это другое, — ответил Том и нахмурился. — Совсем другое. Меня назвали в честь магла, который бросил мою мать!

— Не имя красит человека, а человек имя.

Том смял уже пустой стаканчик в руках.

— Прекратите говорить дурацкими цитатами! — воскликнул он и вскочил с лавочки. — Прекратите смотреть на меня так, как будто я безнадежный!

Том замахнулся и кинул смятый стаканчик мимо урны. Несколько людей обернулись, но он, кажется, этого не заметил.

— Поганая грязнокровка! — выплюнул Том и, развернувшись на каблуках, ушел в сторону своей квартиры. Гермиона какое-то время смотрела ему вслед: у него были такой же размашистый шаг и все еще прямая спина. Она посидела пару минут, успокаивая дыхание, а потом подняла с земли смятый стаканчик и выбросила в урну.

Слово «грязнокровка» уже не трогало ее, как раньше. Гермиона пошла в сторону своего дома — пять кварталов. По дороге она смотрела на носки своих туфель на плоской подошве, и они, как и те, неудобные, взлетали и касались земли от ее быстрого, размашистого шага.

Остановившись у выхода в парк, Гермиона вдруг снова взглянула на свои туфли: ей показалось таким инородным, что и они замерли, когда замерла она.

— Вы плачете, — сказал Том и подошел к ней. Он не выглядел виноватым — скорее очень удивленным.

— Меня уже очень давно не называли грязнокровкой, — ответила Гермиона. Она закатала рукав на левой руке, оголяя шрам, который не сводился ни одним зельем.

Том восхищенно пискнул — похоже, ему нравилось видеть раны на других людях.

— Кто? — отрывисто спросил он и провел пальцами по буквам на коже.

— Тебе это неинтересно, — ответила Гермиона, одернув руку.

— Шрамы украшают, — сказал Том. — Они доказывают, что ты способен пережить боль, и напоминают, что ты еще живой.

Он расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, и Гермиона увидела у него на шее едва различимый рубец. Рана была не от острого предмета, а, скорее, от провода или веревки.

— В прошлом году Билли Стаббс решил напомнить мне про его кролика, которого я повесил на стропилах очень и очень давно. Хотя, — вдруг добавил Том, — я это вполне заслужил. Интересно, стал бы он счастливее, если бы не струсил и довел дело до конца?

Гермиона промолчала, а Том так и стоял, сжимая пальцами ворот рубашки. Он казался немного бледнее, чем всегда, словно был шокирован собственными словами.

Солнце начало клониться к закату, и за спиной Тома на небе появилась пурпурная лента света. Гермиона хотела согласиться, что он и вправду это заслужил, но рассмотрела его нахмуренные брови и напряженную челюсть и промолчала.

Они пошли в сторону его квартиры. Том еле волочил ноги, будто ему было трудно идти, поэтому Гермиона останавливалась и ждала его.

— Иногда мне не верится, что война закончилась, — сказал Том. Конечно, он имел ввиду Вторую мировую. — Мне должно быть радостно, или, возможно, я должен чувствовать облегчение, но нет. Скажите, Гермиона, — добавил он, впервые за время их знакомства назвав ее по имени, — вы могли бы стереть мне воспоминания о будущем?

Он был серьезен. Она почувствовала что-то странное — как в груди увеличился мохнатый комок сострадания к нему, а потом, перевернувшись, рухнул в желудок. Они стояли у порога его квартиры. Гермиона положила руку ему на плечо и ответила:

— Извини, Том, не могу.

Том поджал губы и скрылся за дверью. Как будто спешил спрятаться.

========== Глава 2. Стеклянные тени ==========

Теплицы ботанического сада отбрасывали тени на Макса и Тома. И тем больше они отличались друг от друга: Макс со своей тростью и не очень прямой осанкой походил на усталого путника, который заблудился в садовых деревьях, а Том — просто на мраморную статую, возведенную по образу неизвестного человека.

Их повел сюда Том — и тем страннее было наблюдать его полностью отрешенное лицо.

— Я никогда не был в ботаническом саду, — просто ответил он и протянул руку к цветам, но одернул ее, так и не коснувшись бутонов. Он сел на корточки, от чего на его лакированных ботинках появились заломы, и начал читать заметку про чайную розу.

— И как тебе? — спросила Гермиона, а Том посмотрел на нее снизу вверх и вздохнул.

— Никак. Посредственно.

— А что ты ожидал?

Он поднялся, разгладил складки на штанах и отвел взгляд.

— Спокойствия, — ответил Том слишком серьезно.

Они еще какое-то время постояли у чайных роз. Гермиона смотрела, как закатное солнце опускалось на цветы и деревья, чувствовала, как легкий, но плотный ветер трепал ее волосы. Том стоял, положив руки на ограду — на левом запястье из-под рубашки мелькнул браслет, но он быстро одернул рукав.

— Зачем Роберт Уэллс из раза в раз сбегал в прошлое? — вдруг спросил ее Макс.

— Он доказывал формулы из своей книги, я думаю, — ответила Гермиона. — И один раз он пропал полностью. Кто знает, может, мистер Уэллс переключил реальность?

— Я сомневаюсь, — сказал Том и хмуро на них посмотрел. Гермиона недавно подметила, что он всегда предвидел худшее и никогда не строил ложных надежд. — Я полагаю, что его расщепило во времени.

— Звучит как догадка, — хмыкнула Гермиона. Макс улыбнулся уголком губ, а Том отвернулся. — У нас командировка в 43 год на две недели, — добавила она. — Хотим выловить его сейчас, пока он снова не попал в новую петлю.

Том дернулся, словно одно только напоминание о прошлом доставляло ему огромную боль.

— Возьмите меня с собой, — сказал он. — Я не хочу торчать тут две недели…

Он оборвал предложение, но Гермиона и так все поняла. Она не стала советовать ему найти друзей.

— Там же война, — сказал Макс, который никогда не видел настоящей войны. Гермиона и Том как-то одновременно фыркнули.

— Я видел, как бомбы смяли дом, словно кусок картона. А потом я видел, как от осколков люди умерли за долю секунды. — Том замолчал, подбирая слова. — Я вырос в этой войне.

И хоть в это звучало ни в коем случае не драматично, Гермиона сглотнула ком в горле. Возможно, если бы она жила в таких условиях, то тоже искала бы путь просто не умереть.