— Это случилось, когда мне было семь, — тихо сказал Уилл, сосредоточенно хмурясь, как бы настраивая себя на разговор. — Мои родители любили выпить. Мать вообще бухала всю беременность, и то, что я родился с отклонениями, никого не удивило. Я, как и все, плохо помню своё детство, но мои первые воспоминания о том, как они запирали меня в тёмной комнате, где я ползал по полу и рассматривал пылинки в слабых лучах света из-под двери. Я не говорил, только выл и плакал, но никого это не волновало. Когда ко мне прикасались, я начинал оголтело визжать, и они начали вытаскивать меня к своим собутыльникам, которые так развлекались. Они трогают, я ору, убирают руки, молчу, и так по кругу.

— Уилл, ты не должен мне всё это рассказывать, прости, что я настоял. Оденься, если тебе плохо, и мы забудем весь этот вечер.

— Нет, Ганнибал, — строго сказал Уилл, — я хочу рассказать. Только тебе. От того, что я боялся прикосновений, я сдирал с себя всю одежду и почти всегда сидел голый. Всех это даже забавляло, и папины собутыльники лапали меня и смеялись над моими визгами. В тот ужасный вечер один из них начал хватать меня за член, тискать и зажимать мне рот, но мне удалось вырваться и сбежать на улицу. Я помню, была глубокая ночь, я бежал по улице и орал от страха. А потом в какой-то подворотне я столкнулся со стаей диких собак.

Уилл снова закрыл лицо руками, и Ганнибал просто сел прямо на пол, чтобы не нарушить обещание и не броситься к своему дрожащему от волнения любимому.

— Там был вожак, огромный серый пёс, и он начал обнюхивать мои гениталии. Я закричал громче, прямо завизжал, и со всей силы начал лупить эту глупую собаку по голове. Он зарычал и… откусил мне… цапнул и вот хлынула кровь… я орал от боли… кровь потекла по ногам, и другие собаки накинулись на меня, кусая и слизывая её… но я не упал, а снова побежал, и тут вдалеке показалась полицейская машина. Они стреляли в воздух, чтобы отбить меня у стаи, и я попал в больницу. Было разбирательство, родителей лишили прав, а меня отправили в приют, где я впервые попал к нормальным врачам и педагогам. Они научили меня говорить, писать и читать, но из-за моего уродства со мной никто не дружил. Если кто-то смеялся надо мной, я бросался в драку, мог накинуться на того, кто здоров и у кого красивые ноги. Короче, меня так и не усыновили, и я вырос в приюте.

— Уилл, хватит, я всё понял. Иди сюда.

— Но моё одиночество принесло мне свои плоды. Я много думал, смотрел на мир, играл в разные логические игры, мало общался с людьми и разбирался в нём на эмоциональном уровне. И я стал тем, кем стал, — аутистом с эмпатическим расстройством, боязнью прикосновений, тягой к прекрасному уродству и ненавистью к людям, травящих и бросающих на улице собак. Так появился Лунатик. В больнице Мэттью нравилось смотреть на мои изъяны, он расспрашивал о моём детстве и однажды пришёл ко мне в гости, когда я был уже дома. Я рассказал ему о мужчине, который избил до смерти свою собаку, про которого я прочитал в интернете, и он принёс мне его тело прямо домой.

Ганнибал опустил глаза, поражённо уставившись в пол. Он везде ошибся. Уилл не был убийцей, не подлавливал Мэттью и не держал его в ежовых рукавицах. Это ублюдочный санитар превратил одинокого аутиста в маньяка. Держал его в плену совершённых ошибок, сделал своей страховкой, подпитывал в нём злость и жестокость, мучил бедного мальчика и пользовался его мозгами. Уилл никак не мог избавиться от него, не в состоянии самостоятельно его убить, и, случайно найдя Потрошителя, стравил их между собой. Любой другой человек бы не подошёл. Кто ещё сможет противостоять маньяку, вынести чужое безумие и задушить здоровенного санитара цепью? Только ещё более отбитый на всю голову психопат, и Чесапикский потрошитель ну прям идеальный вариант.

Значит, те его мысли, что всё, что произошло, было подстроено Уиллом, — правда, и радовало лишь одно — он вернулся за ним туда, в логово Лунного Убийцы, спас его жизнь, не задумывая это изначально, и с тех пор был всегда рядом.

Ганнибал был любопытен, но внезапно понял, что больше ничего не хочет слушать о Мэттью и Уилле. Как там они снюхались, начали есть своих жертв, почему столбы и фотографии… он просто не хотел этого знать. Лектер никогда не думал, что он способен страдать, а уж то, что чьи-то муки будут рвать его сердце на части, он и не мог предположить. Но от общения с санитаром тоже была польза. Уилл стал умелым манипулятором, отлично ловил маньяков — ведь наглядное пособие всегда под рукой, как очень хороший учебник — он стал храбрым и бесстрашным, научившись направлять свою злость и безумие в правильное русло.

Ганнибал встал на ноги, стянул с себя халат, подошёл к любимому и без слов укутал его, пряча под тканью то, чего тот так стыдился. Он потянул его за собой, усаживаясь в кресло, и, затащив Уилла к себе на колени, крепко его обнял. Дрожащий профайлер уткнулся носом ему в шею, покрытую синяками от удушья, и обнял его за талию.

— У меня только один вопрос, малыш, — мягко сказал Лектер, упираясь подбородком ему в макушку. — Почему луна? Что такого в лунном свете? Или вы просто путали следы?

— Лунный свет — это что-то, противоположное солнцу, — ответил Уилл, приподнимаясь и смотря Ганнибалу в глаза. — Кровь кажется чёрной, красота становится пугающей и страшной, а уродство выглядит завораживающе прекрасно. Смерть и убийства — это уродство, но лунный свет делал это красивым произведением искусства. Я тоже могу смотреть на себя в зеркало только при свете луны. Она прячет физические изъяны.

— А кто я, Уилл? — прошептал Лектер, легко целуя его в губы. — Луна или Солнце?

Уилл обхватил его лицо руками, почти пожирая огромными глазами, и начал целовать его везде, куда мог дотянуться.

— Ты Солнце, Ганнибал, и Луна, — шептал Грэм, между поцелуями. — Ты и то, и другое. Ты смерть, ты убийца, ты самое прекрасное и изящное существо в мире. Ты ни на секунду не стал другим и был красив всегда и везде. В плену, в обмороке, в больнице, сверху, снизу, справа, слева, как я не посмотрю, ты везде прекрасен. Я просто не могу отвести взгляд.

— Позволь мне, — попросил Ганнибал, наслаждаясь поцелуями и кладя руку на лодыжку любимого, — пожалуйста. Я сразу остановлюсь, если ты попросишь.

Уилл обхватил его крепче, пряча лицо где-то за его головой, и быстро кивнул. Лектер отбросил полы халата в сторону и с жадностью уставился на обнажённого парня, скукоженного на его коленях. Он медленно повёл пальцами по ногам любимого, проваливаясь ими в жуткие ямы от собачьих зубов, останавливаясь и лаская каждый шрам, пока не добрался до здоровой кожи. Здесь уже его рука, вся покрытая длинными белыми полосами от плётки санитара, казалась уродством, и ему пришла в голову мысль, что они с Уиллом созданы друг для друга. Ганнибал с наслаждением гладил мягкий животик, как первопроходец, зная, что никто здесь ещё ни разу не был, и, толкнув Уилла на спину, наклонился и поцеловал его маленький и аккуратный сосок. Тот вскрикнул и больно вцепился в волосы Лектера, пытаясь его оттолкнуть, но Ганнибал уже не мог остановиться и принялся покрывать поцелуями его грудь и шею.

Он стискивал его всё сильнее, оглушённый нахлынувшим диким возбуждением, гладил его ноги и попку, целуя это любимое тело, когда понял, что его больше не оттаскивают, а, наоборот, прижимают всё крепче и крепче.

— Боже, Уилл, ты прекрасен, — шептал Лектер, поднимая голову и впиваясь в его губы. — Я так тебя хочу. Ты неповторим.

— Хочешь меня, Ганнибал? — глупо улыбался профайлер. — Ты имеешь в виду настоящий секс?

— Что угодно, что ты позволишь, всё равно что.

Уилл резко сел прямо, отталкивая от себя любимого, и изумлённо на него уставился. Ганнибал потянулся снова к его губам, но Грэм остановил его, упираясь руками в его грудь.

— Ты говоришь о проникновении? — смутился Уилл, густо покраснев. — Прямо туда?

— Ага, прямо сюда, — шепнул Лектер, запуская свои блудливые пальцы между его ягодиц. — Не сейчас, конечно, а когда ты будешь готов.