Профайлер недовольно нахмурился, но всё-таки слез с кровати и начал натягивать на Ганнибала нижнее бельё. Лектер грустно поджал губы, когда Уилл без жалости хватал его израненные ступни, и понял, что немного ошибся. Зря он называл своего возлюбленного своим маленьким защитником. Вот своим мучителем — было бы точнее. Грозный Чесапикский потрошитель посмотрел на себя со стороны и печально закрыл глаза. Полуживой, забинтованный по пояс, со шрамами, которые останутся до конца его дней, которых, скорей всего, будет совсем немного, унижено просящий Уилла одеть ему трусы и отвезти в уборную, он выглядел сейчас так, как задумал это его новый друг, который сам рисует свои картины и наслаждается их видом.

Как глупо, что он подумал, что ебанутый аутист запал на него, бросаясь защищать от Мэттью, которого сам же на него и натравил. Как странно, что он поверил в ответную любовь, слушая Уилла, который даже не дёрнулся, когда санитар вколол ему что-то, и Лектер грохнулся на пол, чуть не разбив себе голову. Да, Мэттью бы не тронул его вонючих собак, но странный психиатр не был тем, кого нельзя было убивать. Уилл лез к нему с ласками, но они не были нежными и приятными — скорее, агрессивными и с налётом ненависти. Ганнибал опять ничего не понимал и больше ни в чём не был уверен. Уилл проверил его на всё: на стрессоустойчивость в клетке, на верность в ошейнике, на то, как он переносит боль, на реакцию на предательство, — и почему-то решил оставить его в живых, хотя, возможно, таких планов изначально не было. Он мог не спешить, ведь Лектер не выбрался бы из того логова сам, а просто сдох бы на собачьей подстилке, избавив мир от Лунатика и Потрошителя одновременно.

Уилл укутал Ганнибала, нежно потрепав его по щеке, и бросился к сумке, откуда достал контейнеры с едой.

— Я купил тебе куриный бульон и мясное рагу, — радостно сказал профайлер, глядя на бедного людоеда огромными глазами. — Я не сам готовил, у меня не было времени добраться до дома, я всё время был с тобой, но надеюсь, что это можно есть. Я подогрею их у медсестёр и скоро вернусь. Лежи, никуда не уходи.

— Куда я от тебя денусь, — улыбнулся Лектер, пытаясь усесться в кровати. — Спасибо, Уилл, я и правда очень голоден.

Парень кивнул и быстро вылетел из палаты, спеша накормить свою голодную собачку. Он вернулся с горячей едой, запах которой распространился по всей комнатке, и с каким-то врачом, который бегло осмотрел бинты и проверил больного на наличие температуры. Когда они остались одни, Уилл довольно покормил с ложки своего измученного любовника, не давая ему есть самому, и Ганнибал был вынужден снова подчиниться, подвергаясь очередным унижениям.

На секунду он пожалел, что не умер рядом с Мэттью.

После ужина Уилл собрал свои контейнеры, ласково погладил Лектера по волосам и уехал домой кормить собак. Ганнибала всю ночь мучили кошмары, где он сидит на привязи у своего любимого, который истязает его своей плёткой, делая его шёлковым и послушным. Он чередовал побои с поцелуями, и истекающий кровью Лектер радовался и тому, и другому.

Следующие три дня его допрашивали с утра до вечера, но никто не обращал внимание на некоторые провалы и несуразности, зная, что доктор Лектер находился под действиями наркотиков, пока сидел на цепи. К нему приезжал Фредерик Чилтон, искренне принося свои извинения, приходила Беверли Катц с горячей пиццей и тоже просила прощение за плевок в лицо, Джек Кроуфорд не знал, куда прятать глаза от стыда, смотря на изуродованного психиатра со шрамами на лице, а Уилл торчал у него по вечерам до самой темноты. Они не целовались и не ласкались, а просто лежали в кровати, молча глядя в потолок. С Ганнибала сняли огромные бинты с рук и ног, заменив их лёгкими перевязками, но теперь у него были свободны пальцы и он мог передвигаться и есть самостоятельно. Через пять дней, убедившись в отсутствии заражений и в том, что раны начали затягиваться, его выписали домой, посоветовав пока нанять сиделку. Уилл привёз ему какие-то вещи, видимо, схватив из шкафа первое, что попалось ему под руку, и сам отвёз выздоравливающего домой, с трудом затащив его в спальню.

Ещё три дня Ганнибал позволял Уиллу ухаживать за ним, таскать в душ и кормить с ложки, но, в конце концов, он начал вставать на ноги, больше не боясь, что швы расползутся, и смог передвигаться по дому. Его полоумный возлюбленный вёл себя, как всегда, странно, выкидывая такие номера, что Лектер терялся и не знал, что делать.

То он врывался к нему в спальню, скидывая одеяло и стаскивая с него всю одежду, и мог по часу ползать вокруг него, обнюхивая и любуясь его наготой. Уилл начал к нему прикасаться, не только бросаясь с поцелуями и хватая его за член, а мог долго гладить ладонями его ноги и руки, и эти ласки были интимнее и желаннее агрессивных засосов и очень нравились им обоим.

Иногда он приносил специальный столик, ставя его на постель, подавал Ганнибалу завтрак, а сам сворачивался клубочком в его ногах и тыкался носом в его голые пятки, как побитая собачонка, урча и покусывая ему пальцы. Лектер ничего не понимал, но и ничего не запрещал, позволяя Уиллу делать всё, что он хочет.

Поимка Лунного Убийцы разорвала общественность в клочья, тыкая носом ФБР в их несостоятельность, обвиняя их в тупости и несообразительности, указывая на то, что маньяка смог остановить скромный психиатр, чуть не погибший от его рук. Ганнибала атаковали журналисты, но он не выходил из дома, пуская к себе только Уилла и Джека, который и сам скрывался от прессы.

Ещё через две недели Лектер полностью поправился, с него сняли все бинты и он смог как следует себя рассмотреть. На его лице и на руках остались заметные окружающим шрамы, и он не был уверен, что сможет вести практику психиатра с такими явными изъянами во внешности и ждал полного заживления, чтобы обратиться к пластическим хирургам. Конечно, спина и ноги тоже были здорово изуродованы, но их не было видно, в отличии от уродливого шрама, перечёркивающего всё его лицо.

Уилл приходил к нему всё чаще и отчаянно бросался к нему объятия, и Ганнибал, задыхаясь от любви и счастья, прижимал к себе своего маленького мучителя, дрожащего в его руках. Лектер окончательно запутался, совсем не понимая своего возлюбленного, строя то одни, то другие предположения, которые рассыпались в пыль от очередного его поступка. Они не занимались любовью: Уилл так ни разу и не разделся перед Ганнибалом, но много целовались, и очумевший аутист лез к нему в штаны, поглощая и наслаждаясь вкусом его спермы. Лектер был жестоко заласкан, его роняли и тискали там, где хотели, но чувство, что от него что-то берут, не отдавая ничего в замен, всё равно мучило бедного каннибала. Они не говорили ни о Лунатике, ни о Потрошителе, не поднимали опасные темы, но Ганнибалу казалось, что Уилл от него чего-то ждёт, и вполне понятный страх удерживал его от настоящих откровений.

Всё разрешилось в один вечер, в конце второго месяца его прибывания дома после покушения.

— Уилл, Уилл, погоди, я тоже хочу тебя коснуться, — жалобно шептал Ганнибал, которого посреди кухни толкнули на пол и начали раздевать. — Так не честно. Я тоже хочу, пожалуйста, разденься для меня. Это ненормально. То, что мы делаем.

— Зачем? — со злостью шипел профайлер, хмуро нависая над полураздетым людоедом. — Тебе не нравится то, что я делаю?

— Нравится, очень, но я тоже хочу тебя потрогать. Позволь мне, пожалуйста.

— Трогать меня? Зачем? — непонимающе шептал Уилл, сдёргивая с Ганнибала штаны, вместе с нижнем бельём. — Посмотри на себя, ты самый красивый на свете, а я совсем не такой. Не надо меня видеть, мне это не понравится.

— Нет, нет, что ты, любимый, ты самый красивый, а не я, — почти закричал Лектер, впервые решив оказать сопротивление. — Разреши, прошу тебя.

Он начал вырываться, пытаясь обнять Уилла, но тот бросился на него в ответ, наваливаясь на него всем телом. Ганнибал потянул к нему руки, пытаясь залезть под майку и расстегнуть ремень на брюках, и Уилл зарычал, отбиваясь от его настойчивых прикосновений. Несколько минут они отчаянно дрались, хватая и заламывая друг другу руки, и взбешённый профайлер совсем озверел. Он кинулся вперёд, хватая Лектера за горло двумя руками, и со всей силы вдавил его в пол, слушая его хрипы и болезненные стоны.