— Кто такая Мона Лиза, я знаю, — кивнул Веном, беря ещё одну шоколадку, на этот раз разворачивая её и аккуратно жуя, — видел в голове Эдди. Пансексуал — тоже что-то проскакивало, но это опять что-то, связанное с сексом?

— Почти, — улыбнулся Мэсси, мечтательно закатывая глаза. — Я увидел эту картину и влюбился в неё сразу же, и, как мне показалось, навсегда. Я смотрел, смотрел и смотрел, пока служители галлереи меня не выгнали из зала, и, потеряв голову от любви, я спал всю ночь в парке на лавочке, ожидая, пока меня снова пустят к ней. Мне казалось, что она смотрит только на меня, на меня одного, и вот-вот её улыбка изменится, губы дрогнут и она мне что-то скажет. Я приходил с самого утра и стоял перед картиной до самого вечера, пока мной не заинтересовалась полиция, решив, что я затеваю ограбление. Меня практически унесли оттуда в участок, где я орал, как сумасшедший, что всё равно её украду, женюсь на ней и буду жить с этой картиной до самой смерти. Меня упекли в дурку, откуда мои друзья смогли выковырять меня через неделю, и увели в Парижский бордель, засунув в ванну, набитую парнями. Они меня излечили, но уже тогда я понял, что я не такой, как все.

Веном жутко рассмеялся, ослепив Мэйсона своими зубами, и снова потянулся к шоколаду, спокойно отбирая плитку из рук улыбающегося художника.

— Я мог бы принести тебе эту картину, если хочешь.

— Нет. Нет. Что ты, нельзя. Ей много лет, и она рассыпется у меня в прах через неделю. Не надо. Тем более, сейчас я уже не хочу на ней жениться. Потом я влюбился в статую прекрасного ангела, когда был в Ватикане, и там повторилось тоже самое. Я молился всем богам, чтобы он ожил и посмотрел на меня, ходил как призрак вокруг него и спал у его ног. Он был прекрасен, просто божественен, и я рисовал его целый месяц. Там обошлось без врачей, и меня спасла случайная встреча с бывшим одноклассником, который разорвал мой мозг своим понятием о красоте, и я переключился на него, хотя он был стрёмный и толстый.

— Ты помешан на сексе? — усмехнулся Веном, набрасывая ногу на ногу, таким образом прищемив бедному художнику пальцы.

— Нет. С чего ты взял? — сказал Мэсси, пытаясь вырвать руку. — Отпусти, мне нельзя калечить пальцы, я ими работаю.

Симбиот приподнял копыто, позволяя Мэйсону вырваться, и сел в прежнюю позу.

— Но ты говоришь только о нём.

— Я говорю о любви и красоте, дурачок. Разве моя страсть к картине связана с сексом? Хочешь расскажу, почему моему однокласснику удалось меня отвлечь? Ведь встреча именно с ним помогла мне разобраться в моём понятии прекрасного.

Веном зачарованно кивнул, немного растекаясь по дивану, и Мэйсон без разрешения развернулся и улёгся к нему на колени головой, перекинув ноги через высокую спинку.

— Мы встретились в кафешке, узнали друг друга, и решили посидеть вместе и выпить пивка. Соблазнять я его не собирался, он был реально стрёмный, но перед посиделками мы заглянули к нему в гостиницу, где он гордо представил меня своей жене.

Немного повозившись затылком между ног Венома, Мэсси понял, что там под фартуком ничего нет, и, снова поднявшись, просто сел рядом с ним, облокотившись головой на его грудь.

— О чём это я? Ах да, его жена, — продолжил Мэйсон. — Короче, он вывел и познакомил с женщиной, от которой меня чуть не стошнило. Она была просто прекрасна, по его мнению, и, возможно, мнению её подписчиков в инстаграме, но по мне это было просто чучело. Прекрасные волосы, как у всех, причёска, самая модная, нарисованные брови, такие, какие я видел почти на каждой женщине, наклеенные ресницы, как у Барби, достающие до бровей, тонна косметики на лице, на котором я не увидел ни одной морщинки и ни одного изъяна, и накрашенные губы. Это была даже не картинка женщины, а какая-то её проекция. Она улыбалась, двигалась, но казалась мёртвой и безжизненной. Огромные уродливые ногти, которые они делают типа для мужчин, хотя ни один из них никогда их не замечает, отсутствие мимики из-за толстого слоя тонального крема и реально жуткие глаза из-за неестественно длинных ресниц. Она как будто не понимала, что я прекрасно вижу, что на ней всё наклеено и намазано. Она что, купилась бы, если бы я зашёл в комнату с огромной насадкой на яйца, оттягивающей их до колен, и ходил бы перед ней с умным видом, делая вид, что это всё моё и досталось мне от природы? Это было просто ужасно и неестественно. Я провозился с её мужем пять дней, пока он это не понял и не отдался мне, но даже он был прекраснее её. Я видел, как он хмурится, закусывает губу и она краснеет, а не остаётся идеально вишнёвой или розовой, прыщик на носу, морщинки от улыбки, — это всё было намного лучше, чем её уродливая идеальность.

Веном задумчиво почесал подбородок и с интересом посмотрел на Мэйсона, лежащего на его груди.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — с любопытством спросил он, усаживаясь поудобнее. — Хочешь сказать, что всё, что естественно, красиво, независимо от того, как это видят другие?

— Я хочу тебе сказать, что ты красивый для меня, а вот что красиво для тебя, вот это мне интересно.

Мэйсон опять завозился, и в конце концов поднялся и забрался на колени к симбиоту, усаживаясь к нему лицом в позе наездницы и облокачиваясь руками на спинку за его головой. Веном отшатнулся назад, но Мэсси прижался плотнее, почти утыкаясь носом в зубы симбиота.

— Эдди говорит, что я уродливая космическая жижа, — прошептал Веном, быстро моргая, — и, наверное, он прав. Незачем окучивать меня, убеждая в том, что я заколдованная принцесса и наше соитие расколдует меня.

— Эдди капризный мальчишка, который ничего не понимает, — улыбнулся художник, нежно касаясь пальцами его огромной челюсти. — Я человек, и для меня ты странный, чёрный, дымчатый паразит, поселившийся в моём друге, ну, а кто мы для тебя? Какими ты нас видишь?

— В каком смысле?

— В самом обыкновенном. Мы, наверное, для тебя тоже уродливы и отвратительны. Мы розовые, маленькие, волосатые, со зрачками, хрупкие и грубые. То, что мы видим отталкивающего в тебе, ты видишь и в нас. Так ведь? Что тебе нравится? Что ты считаешь привлекательным, вот что мне на самом деле интересно. Небо, собаки, человеческое тело, вкус наших органов, солёные огурцы. Что тебя может увлечь? Я мог бы тебе понравиться, ведь ты же мне симпатичен.

Веном опустил руки, обхватывая Мэйсона за талию, и за его спиной сцепляя их в замок. Он был самым простым неудачником в своём виде и с тех пор, как он поселился на Земле никто, никто никогда так с ним не разговаривал. Он просто жил, паразитируя в теле Эдди, с которым постоянно ругался и спорил, но он ни разу не задумывался о собственной привлекательности, наслаждаясь ужасом, которой он мог вселить в окружающих. Хитрый соблазнитель аккуратно проехался по его мозгам, восхваляя его уникальность, заигрывая с его телом и проникая в мозги чутким пониманием. Мэйсон был очень на него похож, такой же жидкий, проникающий в самое сердце, только жаден он был не до убийств, а до эмоций и секса. Всё, что говорил ему художник, долетало до самого нутра, делая Венома своим, обычным, просто тем, кого понимают или стараются понять. Если человека забросить в мир Веномов, где он будет одиноким и совсем другим, это не значит, что он на самом деле тут же вступит в какую-то интимную связь, даже имея физическое превосходство. Но ведь у Венома нет сексуального желания даже к себе подобным, они ведь размножаются почти почкованием, при желании отбрасывая от себя кусочек собственной плоти, но Мэйсон упрямо пробирался к нему в сознание, вызывая желание удовлетворить чужую потребность тому, кто так им восхищается. Мэсси оттрахал слишком много женатых мужиков, чтобы его могла остановить чужая неуверенность.

— Мне нравится разговаривать с тобой, — улыбнулся Веном, задирая голову и позволяя художнику почесать его шею. — Эдди никогда меня ни о чём не спрашивал.

Мэйсон продолжал поглаживать его тело, но тут его взгляд упал на часы, и он, очнувшись, подскочил и начал вырываться из объятий.