Уж год как проводила я

К тебе нашу малышку-дочь.

Кораблики её, кассеты,

С собой дала в дорогу ей.

Душа моя, ты слышишь, где ты?

Дай знак, пожалуйста, скорей!

Хоть тенью промелькни за дверью,

Мурашкой по руке пройдись!

Ведь слышишь, дай же мне проверить,

Что я права! Ну, появись!

Ты дождь? Ты в карканье ворон?

В собаке, что так долго лает?

В моих ушах вот этот звон

Твоими скрипками играет?

Ну как ты там, Душа моя?

Беру носки, твой шарф и чай.

Соскучился?

И я.

Встречай.

Душа моя. Письмо второе

Ну как я… В целом хорошо.

Меня уж десять зим пытало

С тех самых пор, как я ушёл,

С тех пор, когда меня не стало.

Снегами, вьюгой в минус сто

И водкой с привкусом тоски

Меня поили, и никто

Из них мне не вязал носки.

Теперь я не хожу – летаю,

Я обзавёлся крыльев парой.

И каждый день к тебе, родная,

Летит на землю дед твой старый.

И вьётся, вьётся в изголовьи

Чуть покосившейся кровати.

И ловит, ловит слёзы вдовьи

С её щеки, плеча и платья.

Я ветер, воздух, кислород,

Я сморщенный пакетик чая;

И кружка даже эта вот –

Я и в неё себя вселяю!

Чтоб быть с тобою неразлучным,

Я ангелом смог стать. И впредь

Я с неба сквозь дожди и тучи

Могу в глаза твои смотреть!

Но что я вижу. Ночь. Окно.

Наклон твоих плечей и дрожь.

Восьмой этаж уже давно

На твой последний путь похож.

Куда ты собралась, родная?

Стоит, сама не понимает.

А ветер, форточку качая,

Окно тихонько закрывает…

Мне не верит мой лучший друг

Мне не верит мой лучший друг

И смеётся легко и громко.

Он других защищает вдруг,

На меня смотрит диким волком.

Я гляжу на его рукав

От рубашки, часы и пальцы.

Он спокойный сидит, как удав,

А я прыгаю рядом зайцем.

Я ему расскажу про всё,

Достучусь, докричусь, допла́чусь!

Разговор нас сейчас спасёт,

Сохнут слёзы от щёк горячих.

Мне так жарко, как будто я

Вся в огне и горит душа!

Дрожью сыпется речь моя

По плечам его и ушам.

Вся обмотана в белый флаг,

Он небрежно отводит взгляд.

Я стою и чувствую, как

Рвётся сердце внутри меня.

Сколько тянется ко мне рук,

Я сжимаю свою в кулак.

Мне не верит мой лучший друг,

А ведь я ему не врала.

Курица Надя

Я не стану есть, мама, этот суп.

Я не дам вам Надю – убей меня.

Я не знаю как, но её спасу.

Не боюсь угла, не боюсь ремня.

Не потушишь, мам, этот «детский пыл».

Не пронять конфетой мой твёрдый дух!

Отчего ж вы, взрослые, так глупы???

Заругайте, выгоньте – с ней уйду!

Ну чего столпились меня вокруг?

Отойди, не смей даже пальцем лезть!

Потому что курица Надя – друг!

А друзей я, мама, не стану есть!

Боюсь

Я боюсь высоты, я всего так боюсь.

Темноты, глубины на море.

Я тебе в каждом бое глазами сдаюсь,

Отвожу и ресницами крою.

Мне не выдержать сотой секунды, увы, –

Сразу режет и слёзы льются.

Я боюсь, что останусь навеки на «Вы»,

Никогда не смогу коснуться.

Закипает воздух, в пяти шагах

От твоих ботинок когда мои.

Ты мне ставишь мат, не поставив шах.

У меня все мысли о нас двоих.

Я смотрю под ноги почти всегда,

Посторонне прячусь в тылу души.

Слышать голос твой – для меня как дар.

Мой покой – твоим образом весь исшит.

И пора бы мне поменять маршрут.

И любить другого, тебя ведь – грех.

Я боюсь всего, но когда ты тут,

Рядом – пусть не мой – я смелее всех.

Камень

Страх упасть с высоты и калечит меня.

Я водою кроплю страха пламень.

С того дня, как меня на неё променял,

Я на дне живу, словно камень.

Не всплывающей даже на пару минут,

Неувиденной серой глыбой.

Меня воды морские как тесто мнут,

И снуют бестолково рыбы.

Словно камень я, словно камень я!

Ни разбить меня, ни расплавить,

С того дня, как меня на неё променял,

С того дня, как меня оставил.

Моё сердце вдали от любовных мук,

У меня вся душа в бетоне.

Ты достанешь моих каменистых рук,

Только если и сам утонешь.

Бабочки

Предсердие свёрнуто в дудочку,

Трубит, наводя во мне панику,

А левый и правый желудочек

Сквозь платье рвутся к избраннику.

Наощупь иду в темноте,

Снегами накрыла плечи.

И бабочки в животе

Поют по-человечьи…

Не-хорошая

Мне бы плакаться, жаром скошенной,

Еле дышащей, в солнце плавая.

Он сказал мне, что я – хорошая.

Видя всех моих чёрных дьяволов.

Раньше всё ударялась, ранилась.

А теперь вся стою, нетронута.

Собрала себя, приосанилась,

Стала светлой казаться комната.

Заветрила сквознячья форточка,

Задышала свежее прежнего.

Задрожала глазная чёрточка,

От такого тебя, прибрежного.

Ни камней в тебе, всё песочное,

Небом, морем везде очерчено.

«Ты хорошая, это точно я

Знаю», – мне повторял застенчиво.

Растворял во мне всё, что прошлое.

Разглядел – чего нет ведь даже.

Ну и что, что я не-хорошая,

Значит, стану такой! сейчас же!

Гермиона Грейнджер

У тебя волшебство обрамляет глаза.

Не зрачки, а волшебные лампочки.

Ты заходишь, и вмиг освещается зал.

И всё это даже без палочки.

Я же – что-то бурчу, заклиная: «Увидь!»

Только штора в ветру колеблется.

Мне, наверное, стоит тебя разлюбить.

Или стать, наконец, волшебницей.

Моя палочка – ветка берёзы в лесу.

Маем светится на рассвете.

Вот, сейчас заклинание произнесу,

И ты точно меня заметишь!

Но проходит день, как и жизнь моя.

Вечер чешется в небе, наглый.

Не сбывается всё, что колдую я.

Мне навечно брести средь маглов.

И я скоро лопну в избытке чувств.

Не случиться союзу любовному.

Гермиона Грейнджер – учу, учу…

Не под стать тебе, чистокровному.

Армагеддон

Вдыхаю глубже поток тревог

И чувствую их отлив.

Во мне начинается существо,

Видя тебя вдали.

Идёшь неспешно, я слышу шаг,

Глаза закрываю и

Во мне начинает гореть душа,