Судьба Апраксина была плачевна: он был отстранен от командования, арестован и попал под следствие в октябре 1757 г. Важно отметить, что пока фельдмаршал находился под арестом, «состоять при нем» был назначен В. И. Суворов. Пробыл он при опальном до самой его кончины и исполнял свои обязанности, видимо, так хорошо, что уже 7 января 1758 г. был произведен в генерал-поручики, оставшись присутствовать в Военной коллегии[96].
Мы можем только подозревать, что творилось в душе Александра Суворова в эти непростые месяцы 1757 г.: русская армия изготовилась, выступила в поход, вступила в землю неприятельскую, дала генеральную баталию, отступила, преодолевая бескормицу, враждебность населения и тяготы осенней непогоды. А он? Что делал он, пока все сражались, рисковали жизнью, пожинали первые лавры? Он был лишен всего этого! Лишен того, к чему так настойчиво готовил себя все предыдущие годы и к чему так прилежала его душа. Да, конечно, он стал быстро продвигаться в чинах, но шли они не за подвиги на поле брани, поэтому не приносили ему полноценной радости. Как же должен был сетовать он на злодейку-судьбу, принявшую облик сурового и опытного отца, с которым так просто не поспоришь и не настоишь на своих желаниях! Ибо стоит только приступиться к нему с прошением, сам же потом будешь не рад, так веско и бесспорно докажет он тебе свою правоту и твое недомыслие. Оставалось только терпеть.
Между тем война шла своим чередом: Фридрих II весь 1757 г. то наносил удары австрийцам, то терпел от них поражение, то занимал Чехию, то оставлял ее. Поражение при Гросс-Егерсдорфе не очень расстроило его, но уход Апраксина обрадовал. Благодаря этому глухой осенью он смог разгромить французов при Росбахе, а 5 декабря победил австрийцев в Силезии при Лейхене. Обе последние победы оказались возможны именно из-за ухода русских.
Таким образом, наличие либо отсутствие русской армии на театре войны становится непременным фактором победы либо поражения антипрусской коалиции. Вот почему французский и австрийский дворы теперь требуют возобновления действий русской армии в Восточной Пруссии, а потом через Речь Посполитую в Силезии.
Уже в ноябре 1757 г. нашу армию возглавил генерал-аншеф В. В. Фермор:
«И как сей генерал, – пишет известный очевидец событий А. Т. Болотов, – известен был всем под именем весьма разумного и усердного человека, то переменою сею была вся армия чрезвычайно довольна. Он и не преминул тотчас стараниями своими и разумными новыми распоряжениями оправдать столь хорошее об нем мнение»[97].
Так как императрица и Конференция требовали от него быстро исправить ошибки Апраксина, то Фермор энергично взялся за дело:
«Первое и наиглавнейшее попечение сего генерала было в том, как бы удовольствовать всю армию своими нужными потребностями, а потом овладеть… королевством прусским <…> ибо, как между тем получено было известие, что король прусский все свое прусское королевство обнажил от войск, употребив оные. для изгнания шведов из Померании…» [98].
Фермор хотел идти с войсками из Мемеля к заливу Куриш-Гаф по льду и ждал, когда этот путь «покроется столь толстым льдом, чтоб по оному можно было идти прямым и кратчайшим путем на Кенигсберг войску со всею нужною артиллериею. Нетерпеливость его была столь велика, что с каждым днем приносили ему оттуда лед для суждения по толстоте его, может ли он поднять на себе тягость артиллерии»[99]. Наконец вожделенный момент наступил:
«Граф Фермор еще в последние числа минувшего года переехал из Либавы в Мемель, а тут, изготовив и собрав небольшой корпус и взяв нужное число артиллерии, пошел 5-го числа генваря по заливу прямо к Кенигсбергу, приказав другому корпусу под командой генерал-майора графа Румянцева[100] в самое то ж время вступить в Пруссию со стороны Польши и овладеть городом Тильзитом»[101].
Поход был стремителен и удачен, прусские города сдавались без единого выстрела: Тильзит, Гумбиннен и прочие открывали свои ворота по первому требованию. Уже 11 января 1758 г. войска русские вступили в Кенигсберг: провинция покорилась без сопротивления, фельдмаршал Левальдт посчитал за благо отступить за Вислу. Через три дня, в тот самый день 14-го (старый стиль) января, когда обычно праздновался день рождения Фридриха II, все жители провинции приносили присягу на верность и послушание российской государыне. Повсюду герб Гогенцоллернов был снят и заменен российским, многие обыватели вывешивали его над дверями домов, а в некоторых аристократических особняках появились портреты Елизаветы Петровны и ее наследника.
Теперь уже королю надо было зорко следить за действиями русской армии и обязательно принимать ее в расчет при планировании операций. Это обстоятельство и привело Фридриха II на поле у бранденбургской деревеньки Цорндорф, где между ним и русской армией под предводительством Фермора 25 августа (новый стиль) произошло кровопролитное сражение. Вот что писал о нем спустя полтора века знаменитый немецкий военный историк Г. Дельбрюн:
«Сражение при Цорндорфе <…> также не привело к тому решительному исходу, которого желал Фридрих. Русские удержались на своих позициях, а затем отступили вдоль прусского фронта[102], причем Фридрих не решился вновь их атаковать, хотя они и очистили территорию Новой Марки, но осадили Кольберг[103]. Того же результата король мог бы достигнуть, следуя совету генерала Рюитса: вместо того чтобы атаковать русских, овладеть их обозом и запасами, которые были отделены от армии. После сражения соответственная попытка была им сделана <…> но <…> не увенчалась успехом»[104].
О мужестве наших воинов свидетельствует и приближенный короля Г. де Катт:
«Русские валились целыми рядами, их рубили саблями, но они лежали на своих пушках и не бежали. раненные и уже свалившиеся, они еще стреляли. Им не давалось никакой пощады»[105].
Один из прусских офицеров так отозвался о них:
«Что касается русских гренадер, то можно утверждать – никакие другие солдаты не сравнятся с ними»[106].
Сам король в разговоре с де Каттом признавался вечером после битвы:
«Сегодня ужасный день, в какой-то момент мне показалось, что все летит к черту. Так оно и случилось бы, если бы не мой храбрый Зейдлиц и не отвага правого фланга <…> Поверьте, мой друг, – они спасли и меня, и все королевство. Признательность моя будет жить столько же, сколь и добытая ими слава. Но я никогда не прощу эти прусские полки, на которые я так рассчитывал. Сии скоты удирали, как старые б…и, и мне было смертельно больно смотреть на это. Их охватил необоримый панический ужас. Сколь тяжело зависеть от такой толпы мерзавцев»[107].
Фермор не проявил высоких дарований в этой битве, хотя в ожидании сражения и дал войскам тактическую инструкцию, содержавшую ряд положительных моментов. Мы уделили ей столько внимания, потому что через год военная судьба приведет Александра Суворова под начальство Фермора, наш герой будет в его штабе в день великого сражения при Кунерсдорфе, когда русские вырвут военную победу и великую славу из рук Фридриха II. Там увидит молодой офицер, на пороге своего тридцатилетия, этих самых великолепных русских гренадеров и мушкетеров, которым еще за год до того отдали дань уважения их противники на поле Цорндорфа.
