Команды я намеренно выкрикивал громко и чётко. Экипаж, отработанно действовал. Лишних на палубе не было.

– Швартовка – это зрелище, – внушал я экипажу, – и по тому, как швартуется корабль, будут относиться к каждому из нас. И ко мне, и к вам. Если вы отшвартуетесь, как обезьяны, то и обращаться к вам станут, как к обезьянам. Только портовые шлюхи будут вам в награду. А если вы отшвартуетесь красиво, то, может быть, кому-нибудь достанется и дочь губернатора. В случае грамотной швартовки палубная команда в полном составе уходит в увольнение до утра.

Наша палубная команда в специально выбеленной парусиновой робе выглядела достойно. Сразу после швартовки весь экипаж выстроился под развернутыми вдоль оси судна парусами.

– Экипаж, смирно! – Крикнул помощник и строевым шагом двинулся ко мне.

– Господин капитан! Корабль прибыл на территорию Королевства Португалия – остров Сантьяго!

– Товарищи моряки! Поздравляю вас с прибытием на Родину!

– Ура! Ура! Ура-а-а! – Ответила команда.

Некоторые «морские волки» тихо плакали.

На причале стояла оглушительная тишина. Вряд ли местные жители видели что-либо подобное. Слышались только крики чаек и шум прибоя. Время остановилось. А потом всё вдруг ожило и зрители радостно закричали.

– Вахтенные на вахту. Остальные в увольнение. Разойдись! – Крикнул помощник.

* * *

Капитан Себастиу Алвареш ди Ландим, правитель острова Сантьяго смотрел на меня с подозрением.

– Вы сильно изменились, дон Педро за это время. Вам сейчас, если мне не изменяет память, двадцать семь лет?

– У вас хорошая память, дон Себастиу.

– Вы выглядите значительно старше.

Я подошёл к стоящему в комнате большому «стоячему» зеркалу и посмотрел на себя. На меня из-под прямых, чуть нахмуренных бровей, смотрел суровый взгляд почти зелёных глаз. Плотно сжатые, слегка искривлённые губы, прикрытые усами и бородой, были едва видны. Коричневые, с сединой, длинные волосы спадали на плечи. Мне казалось, что лицо моё должно быть добрым и ласковым, потому, что у меня было хорошее настроение, однако у меня был суровый вид. Я удивился.

– «То-то от меня шарахаются мои моряки», – подумал я.

Я вспомнил, что почти год назад тоже стоял у этого зеркала, но сейчас на меня смотрел немного другой человек. Тот же самый, в этом сомнений не было, но и другой.

– У вас точно были зелёные глаза? – Спросил губернатор.

– Вообще-то, они были карими, но с зелёными крапинками, – сказал я удивлённо.

– Вот и я о том… Такое я видел у хамелеонов. Это такие древесные ящерицы. Их привозят со Святого Лаврентия. Они меняют цвет кожи.

– Я тоже видел таких, но в глаза им не заглядывал, – рассмеялся я. – Хоть бы жена меня узнала, а то домой не пустит.

Капитан порта снова удивился, потом понял, что я так шучу, и тоже рассмеялся.

Мы пробыли на Сантьяго четверо суток. Экипаж отрывался по полной. Я дождался изготовления одежды, заказанной у местного портного, потому что выглядел в своей, уже не по моде. Очень пригодился тот разноцветный шёлк, который я отобрал у китайцев и спрятал от Альбукерка.

На третьи сутки я вернулся на корабль в сине-красном с жёлтым подкладом камзоле, синих, до колен, панталонах, в высоких красных сапогах и красной атласной короткополой шляпе украшенной пером райской птицы.

– Вы шикарно выглядите, капитан! – Не смог удержаться от реплики мой помощник, когда я поднялся на палубу.

Я посмотрел на него своим «нежным» взглядом.

– Извините, капитан, – поперхнулся он.

– Всё нормально, Санчес. Завтра снимаемся. В полночь общая поверка. Опоздавших с увольнения на хозработы. Кроме швартовой команды. Те гуляют до утра.

– Будет исполнено, капитан!

– Принимаю вахту, помощник.

– Вахту сдал, кэп. Могу сойти на берег?

– Можешь. Удачи. Наши в «Красном быке».

Санчес, бывший орудийный подмастерье, бывшая трюмная крыса, а ныне мой помощник и штурман, быстро переоделся в штатское платье и, бряцая палашом, сбежал по трапу.

Он шёл высоко вскинув подбородок, а местные девицы бросали в его сторону томные взгляды и маленькие букетики цветов. Однако Санчеса ждала дочь губернатора.

Я ему мысленно аплодировал.

* * *

В Лиссабон входили не так красиво, но тоже при большом скоплении зевак. Нам пришлось ночь пережидать на рейде, пока портовые власти определялись с нашей государственной принадлежностью и портом приписки.

Альбукерк выписал судовые документы на «Ларису» и приписал нашу джонку к порту Малакка. Увидев печать губернатора Индии и островов «Пряностей», как на ней было написано, оба офицера вытянулись по стойке смирно, вернули мне с поклоном бумаги и удалились.

На следующее утро к джонке подгребли шесть парусно-вёсельных ботов и аккуратнейшим образом сняли нас с рейда и приставили к причалу. Наша команда и сейчас не ударила, как говориться, лицом по грязи, и продемонстрировала собравшимся зрителям тот же самый спектакль. С той же театральной паузой в финале, и с тем же самым зрительским эффектом.

Мои моряки, я чувствовал это, получали наслаждение и удовлетворение, как настоящие артисты. Кроме оваций и криков восторга на палубу полетели цветы и крики: «С освобождением!».

Просто я вчера не забыл сообщить портовым властям, что весь мой экипаж состоит из освобождённых португальских моряков, которые несколько лет находились в рабстве у китайцев и этот парусник нами захвачен в бою.

Ещё с борта среди восторженной толпы я увидел человека в монашеском облачении – длинном серо-коричневом шерстяном плаще с капюшоном, спущенном на плечи и каппой30 на голове, того же неприятного цвета. Настроение почему-то сразу ухудшилось. Монах во сне – к проблемам, а наяву…

– «К тому же», – подумал я и, как оказалось впоследствии, угадал.

Монах отвёл взгляд в сторону и положил крест-накрест два пальца правой руки на два пальца левой, а потом наоборот. Увидев, что я обратил внимание на эти знаки, он исчез в толпе. Я пожал плечами. Для меня его манипуляции ничего не значили, как я не напрягал память Педро.

– Стояночная вахта занимается штатными работами! – Крикнул помощник. – Остальные свободны!

Моряки повалили на причал.

Когда толпа любопытных и мои моряки, сопровождаемые желавшими их угостить, исчезли, я увидел ещё одно, явно выделявшееся лицо, богато одетого господина лет тридцати, аристократического вида, стоявшего в окружении ещё троих таких же лиц. У всей четвёрки вид не соответствовал праздничному настроению убывших граждан.

Несколько раз бросив на меня взгляд, вся четвёрка подошла к борту «Чайки», а отмеченный мной, как лидер, господин обратился ко мне несколько хамовато.

– Дон Педро, если не ошибаюсь? – Спросил он. – Вы несколько изменились.

– Да. Чем обязан? И главное, – кому?

– Вы не узнаёте меня? – Удивился говоривший. – Я – Дуарте де Менезеш, губернатор Танжера.

– И чем я могу вам быть обязан?

– Как? – Возмущённо воскликнул тот. – Вы оскорбили меня!

– Когда? – Удивился я. – Каким образом?

В моей памяти не было ни намёка на конфликт с этим дворянином.

– Накануне вашего отплытия в Индию вы в присутствии моих друзей, – он показал рукой на стоящих чуть поодаль молодых господ, – высказались обо мне, как о недостойном правителе Танжера. Вы сказали, что должность мне перешла по наследству от моего отца, а не за мои заслуги.

– А это разве не так? – Спросил я, что-то вспоминая. – Но, честно говоря, я в этом путешествии был немного контужен ударом ядра, и слегка потерял память. Я не помню ничего подобного.

Мне совсем не хотелось омрачать дуэлью день прибытия.

– Вы оскорбили меня, и я требую удовлетворения.

– Уважаемый дон Дуарте, если я не помню, как я вас оскорбил, как же я могу дать вам удовлетворение? – Грустным голосом сказал я.

– Но это слышали мои друзья! Они могут подтвердить!

– Ну… – Скривившись сказал я. – Мало ли кто что может сказать…