Я подошёл к громиле, стоявшему широко расставив ноги и положив ладони на рукояти тесаков.

– Ты как предпочитаешь умереть? Красиво, или в дерьме? – Невнятно пробормотал я.

– Чего? – Спросил он, чуть согнувшись вперёд, а потом выпрямился. – Красиво!

Его внутренности вывалились на палубу синими змеями.

– Не угадал, – сказал я, пряча кинжалы. – В дерьме…

Я оглядел палубу.

– Всех недовольных за борт, Рауль!

* * *

– Экий вы, дон Педро… Решительный. Не ожидал… Не ожидал… О каком каперском свидетельстве вы упоминали? Я не видел его в ваших бумагах.

– Я его потерял, но оно было.

– И с кем же вам дозволено воевать? И кем оно подписано? Если не секрет…

– Секрет, сэр Людвиг.

– Какой вы многоликий, дон Педро…

– Как и вы, сэр Людвиг.

Они разом рассмеялись.

– Что дальше делать будем? – Спросил отсмеявшись Ван Дейк. – Вы обзавелись целым флотом и солидной командой. Но мне-то надо спешить. Оба моих нанимателя стонут и плачут, как хотят вернуться домой.

– Делайте, что хотите, сэр. Но домой один вы не дойдёте. Слишком вы жирный и беззащитный. Вам в Малакке надо прибиться к каравану, но до Малакки ещё добраться надо. Тоже не фунт риса.

– Причём тут рис?

– Присказка такая. «Не так просто» – означает.

– А вы, что делать будете?

– Отдохну здесь, наберу припасы, разберусь с наследством, – я обвёл рукой снующих по палубе моряков. – Там видно будет. С синцами здесь ещё разобраться надо.

– Посла надо бы отпустить. В Малакке я вынужден буду рассказать об инциденте. По папской булле это территория Португалии. Вы разобрались, куда направлялось посольство?

– В том-то и дело, что к султану Махмуд Шаху.

– Фактически, к вражеской, по отношению к Португалии, стороне.

– С грузом пороха, между прочим.

– Отдайте его мне, дон Педро. Я передам его губернатору Малакки. Сообщу, что вы здесь чинитесь. Вам всё равно придётся им передать часть добычи.

– Ладно! Пойдёмте в Малакку вместе, капитан. Пополним припасы и отвалим. Денька через два. Там всё обскажем, как было, сдадим имущество.

– Вы, только, посла из трюма выньте. Особа императорских кровей всё же…

– Вынул ещё вчера. Это я так… Для того, чтобы бывшие рабы его не растерзали. Посол ведь со своими адмиралами, идя сюда, встречных купцов грабили. Через одного. Часть их флотилии с «честно награбленным» добром вернулась в «поднебесную». Все эти, освобождённые мной моряки, из их экипажей. Оставшиеся в живых.

– Будет повод получить от синцев политические и торговые привилегии.

– О чём вы говорите, сэр Людвиг?! С синцев вы не получите и шерсти клок. Они не стали выкупать своего императора, когда тот попал в плен, а просто заменили его на его брата. И ещё обвинят нас в разбойном нападении на их посла. А рассказы бывших рабов, либо оставят без внимания, либо тоже извратят. Например, скажут, что всех подобрали в море, а на вёслах они работали за еду. Ещё и должны останутся.

Капитан Людвиг удивлённо смотрел на меня.

– Но это же бесчестно!

– А кто сказал, что понятия чести у нас с ними одинаковые? Для них, всё, что идёт на благо империи – честно и достойно, а победа обманом – наиболее почётна, потому что позволяет победить с меньшими потерями.

– Вы говорите так, как будто знаете их очень давно.

– Так и есть. По письменным источникам. Читал много в детстве.

– Тогда их лучше притопить.

– Правильно. Нету тела, нету дела. Есть у меня одна мысль.

– Неужели вы один захватили целый корабль. Их же там было, как говорят синцы, пятьдесят человек.

– Темно было. Они меня не видели, а я их не считал.

– Э-э-э… Посол! Из-за уважения к вашему императору я снисхожу до того, чтобы освободить вас и ваших людей, а также передать вам в пользование одну парусно-вёсельную джонку. Без гребцов, конечно. Наш почётный эскорт проводит вас в порт Малакка и передаст в руки его губернатору. В вашей верительной грамоте ошибочно указано, что это Махмуд Шах. Захваченное нами имущество, как товары, так и ваших рабов, мы также передадим губернатору Малакки.

– У нас на берегу ещё много товара и запасов.

– Мы позволим вам забрать всё, не беспокойтесь. Снарядите для этого своих людей. Мы им поможем. Принимайте корабль, господин посол.

* * *

– Капитан-адмирал! – Обратился Рауль. – Ребята просятся на берег. Говорят, всё тело чешется в разных неприличных местах, так баб хотят.

– Боюсь спросить… Но сколько у них на теле неприличных мест?

– Не знаю, капитан. У всех по-разному.

Рауль скромно потупил взор. Не смотря на несколько лет проведённых на вёсельной палубе, Рауль сохранил стройность и осанку, присущие высокородным донам.

– Сколько их всего? Чесоточных?

– Семьдесят шесть.

– Так… Делим на три. Получается почти по двадцать шесть. Нормально. Готовь к увольнению на берег первых двадцать шесть человек. Половина надёжных, половина нет. Разведи сплочённые группы по разным сменам. Понял?

– Не очень.

– Сделай так, чтобы в увольнение, или на борту не собирались друзья. Не хватало нам бунта на корабле. Ну… Да… Людвиг присмотрит. Не удивляйся, если он наши джонки на прицел своих пушек возьмёт. Сам останешься на борту. Завтра гульнёшь. И за синцами смотрите лучше.

– Понятно, капитан.

– Но сначала проведём разведку.

* * *

Мы вошли на маленькой джонке в бухту и на вёслах продвинулись к устью реки. Пришвартовались справа, где был крутой берег и очень удобная для схода площадка. Все сошедшие на берег матросы были одеты в кирасы и шлемы, у многих в руках имелись щиты и копья. Мы не знали, как нас встретят аборигены, и остались ли на берегу китайцы.

– Первая десятка вперёд! – Скомандовал я. – Мародёрам и насильникам что?

– Смерть, капитан!

Разведчики, разделившись на двойки, рассыпались по посёлку.

Хижины начинались метрах в пятидесяти от берега реки и занимали площадку примерно сто на сто метров. Жителей в посёлке не наблюдалось.

– Нет никого, капитан, – послышались голоса.

Вторая десятка вперёд! – Скомандовал я. – Мародёрам и насильникам что?

– Смерть, капитан!

Вторая группа побежала вдоль берега реки в джунгли.

Через полчаса разведчики вернулись с добычей: двумя дикими свиньями, двумя дикими куропатками и пацанёнком лет пяти. На джонке мы нашли большой медный котёл, который матросы вытащили на берег и установили на имевшееся в деревне кострище, прямо на стоящие вокруг него валуны, налили в него воду и стали разделывать добычу.

Когда свиньям вспороли животы, мальчишка, привязанный к дереву за ногу, чтобы не убежал, громко заплакал. Малайского языка он не знал и мои уговоры на него не действовали. Я отвязал его, держал на коленях и гладил по голове, когда увидел, что из-за хижин выскочили две женщины и побежали ко мне, рыдая и заламывая руки.

Оторопев, я ссадил мальчишку на землю и, чуть хлопнув его по спине, направил к ним.

– Ему ничто не угрожало, – крикнул я по-малайски и хотел добавить, что мы хотели его накормить, но малайский язык я знал не очень хорошо, а фраза звучала сильно двусмысленно, вроде: «хотели делать ему есть».

– Мы хотим торговать, – сказал я, показывая на ткани, мешки риса и ножи.

Женщины подхватили ребёнка и убежали.

* * *

– Наши мужчины давно не знали женщин, оранг-кая24. У вас есть свободные? Которые могли бы выйти замуж?

– Конечно есть. Но их мало. Всего две руки. Остальные с большими животами. Но у нас все свободные. Не так, как у белых или синцев. Не надо замуж.

– И это хорошо, – сказал я, мысленно рассмеявшись от слов: «две руки».

Мы сидели под навесом, сделанным из бамбука и листьев банана, на толстых, плетённых из того же материала, матах. Моих матросов я уже рядом не наблюдал, как и местных женщин.

– Жаль, что вы не возите с собой своих женщин, – мечтательно улыбнулся вождь, оттопыривая нижнюю губу со вставленной в неё косточкой какой-то птицы.